Сталь и песок

* * *

Капитан Ряхлов, командир учебной роты сидел за столом в канцелярии и любовался игрой отражений на пластиковой поверхности сейфа. Его не примечательное лицо с мелким прищуром близко посаженых глазок было на удивление спокойно и умиротворено. В принципе капитан был доволен. Стать командиром роты по подготовке "псов пустыни", да еще за такой короткий срок, нет он определенно хваткий парень.

Отражаясь косматыми ромбиками на пластиковом глянце, серебряные пластинки вдруг вспыхнули острыми колючками, и сознание нещадно отмотало воспоминания к мучительному кошмару.

Два года назад. Вот он еще простой энергетик. Сидя рядом с механиком, мелит какую-то чепуху. Сигнал тревоги, и вместо того, чтобы метнуться в кресло, зажать себя до хрипоты дугами безопасности, включится в контур — он решил досказать анекдот… Тревога-то опять "проверочная", и они вместе с механиком еще посмеялись над молодым командиром, пытавшимся приказать задраить смотровые люки. И тут машину тряхануло…

В смотровое окно влетел резонаторный снаряд. С хрустом проломил пластик, ворвался с чавканьем в спину механика и раскидал месиво грудной клетки по рубке управления. Бесформенная груда мяса и костей вперемешку с металлом заклинила рули управления, и машина рванулась с места.

Вместо того, чтобы перекинуть управление на другой пульт, Ряхлов провалился в ступор. Шок отгородил его психику от реальности, кровавой пелены видений с разлетевшимися по тесной кабине кровью и внутренностями. Расстрелявший весь боекомплект, командир вызывал и материл энергетика. Отсоединив шлейфы управления, в громоздком скафандре, командир протиснулся в его ячейку. Пытаясь докричаться до трясущегося существа, с обезумевшими глазами уставившегося на кровяные сгустки бывшие когда-то механиком, лупил ногами безвольно хнычущее тело. И тут машину тряхнуло еще раз… Крупнокалиберная очередь унесла с собой куски броневых пластин.

Снаряды с противным скрежетом прошивали коробку корпуса, а некоторые разрывались внутри с ослепительными вспышками. И размазанный по стене командир руками пытался закрыть рваное брюшину скафандра, но внутреннее давление выплескивало сквозь сжатые пальцы красный струи воздуха, смешиваясь с влетевшим в пробоины песком…

Усилием воли Ряхлов загнал воспоминания в дальние уголки памяти, забил накрепко гвоздями и попытался улыбнуться. Вернуть безмятежность духа воспоминаниями триумфа. ЕГО триумфа.

Он стал героем. Атака дымящегося "ВОЛКА-44" сорвала прорыв противника. Неуправляемая машина с заклинившими рулями, и еще живым лейтенантом отстреливала прицельными залпами трейлеры, полные боеприпасов, как в тире, — тем самым не давая произвести перезарядку штурмового крыла противника. Петляя среди горевших туш трейлеров, машины противников теряли минуты преимущества, пытаясь пристрелить одиночку сумевшего помешать развитию успешного прорыва. И когда подтянувшийся резерв ударил в тыл увлекшемуся охотой противнику, враг начал отступление.

Но "герой" так и не успокоился. С тем же рвением продолжая носиться по впадине, пока не врезался в остов трейлера и с детонировал боеприпасы в длинной туше транспорта. Когда утих пожар, подоспели эвакуационные команды и приступили к вскрытию запекшейся обшивки искореженной машины.

Вокруг собрались выжившие машины. Все ждали чуда. После извлечения трупов командира и механика, удивленные спасатели проорали в эфир об одном выжившем. Доклад о живом герое воодушевил генерала на пафосную речь, и случайное стечение обстоятельств превратилось в "стремительную атаку", названную "торпедной" (затем в тактических учебниках появится пример яркого применения средних машин для стремительных атак в тыл), единственному выжившему герою торжественно присвоили позывной — "Торпеда".

Была и в этом деле и "второе дно", о котором Ряхлов узнал уже позже, прислушиваясь к трепу штабных офицеров, кутивших в офицерском клубе. Благодаря "торпедной атаке" генерал не проиграл схватку за новое месторождение. И негласное соглашение заключилось — генерал чувствовал моральный долг и усиленно продвигал своего протеже.

Ряхлов досрочно получил офицерский чин, ступеньки карьерной лестницы зарябили в глазах, и через неполные два года уже с капитанскими ромбами, Ряхлов "командовал" учебной ротой…

Улыбнувшись воспоминаниям, Ряхлов натянул высокомерную маску любимчика удачи, повеселел и склонился над дисплеем терминала. Вчитываясь в строки, постепенно хмурился и постукивал холеными ногтями по пластику настольного обелиска с дарственной надписью и пожеланиями успехов в карьере от своего ангела-хранителя, все-таки сложившего голову где-то в пустыне.

Пожевав губу, отодвинул терминал со строками заключений психологов. Закорючки букв повествовали о проблеме. Проблеме, способной стать "гнилой ступенькой" в его карьере.

Воплощалась она в трех курсантах, тянущих показатели его личного рейтинга вниз. В результате этого могло приостановится его торжественное продвижение по карьерной лестнице, следующим этапом которого намечался перевод в штаб. Тем более, что денежный оклад капитана уже не справлялся с запросами "баловня фортуны" любившего покутить в "красных порталах".

Сонную тишину кабинета разогнал сигнал вызова. Не глядя на монитор коммуникатора, Ряхлов нажал клавишу ответа.

— Мой капитан, прибыли курсанты с гауптвахты, — доложил дежурный по уровню.

— Через пять минут вместе с командирами крыльев ко мне.

Откинувшись на спинку кресла, Ряхлов полюбовался своим отражением. Придав лицу строгое выражение, поправил липучки песочного комбеза, ласково погладил ромбики звания. Вызвав наброски скорбного рапорта в холодной подсветке дисплея, начал "про себя" репетировать речь.

Свистнули отъезжая створки, и в открывшуюся дверь вошел командир восточного крыла лейтенант Колосовский. Коренастый молодой человек с ярко выраженным волевым подбородком и глубоко посаженными голубыми глазами, лейтенант, за глаза прозываемый "Кол", славился твердостью характера и немногословностью. Чемпион батальона по стрельбе из импульсного пистолета, в жизни он был довольно спокойным человеком, но в критических ситуациях умел превращаться в настоящий ураган. Среди курсантов поговаривали, что при схватке за "Кратер слез" он десять минут один сдерживал прорыв трех тяжелых "азиатов"…

Уважение, которое испытывали курсанты к своему лейтенанту, граничило с фанатичной преданностью, что коробило самолюбие Ряхлова и сказывалось на их взаимоотношениях — Ряхлов терпел лейтенанта так же, как памятник голубей.

Следом за Колом в канцелярию юркнул другой командир крыла, засидевшийся в своем звании лейтенант Анисимов, метко прозванный курсантами "Симой". Первое, что бросалось в глаза при взгляде на лейтенанта, — это кукольное лицо с широко распахнутыми детскими глазами. Весь такой округлый, он создавал впечатление нарисованного хомячка. Но первое заблуждение моментально разбивалось тяжелым басом Симы, от которого перепонки неподготовленных слушателей опадали шелухой, а от смысла гневной отповеди наступало непреодолимое желание застрелиться, дабы добровольно прекратить мучения, настолько жестоко ошибшейся природы.

Вошедшие следом за ними курсанты организовали у двери строй, а за столом расселись офицеры.

— Господа курсанты, согласно уставу Наемного Русского Батальона и мнению психологов, и преподавателей, с прискорбием должен сообщить, что я и командиры крыльев рассматриваем процедуру перевода вас в Обеспечение, — с места в карьер начал речь капитан, — все наши воспитательные методы себя исчерпали. Дабы ускорить процесс, вы должны написать рапорта о добровольном переводе, — удовлетворенно хмыкнув, Ряхлов поднял взгляд близко посаженых глазок, — ведь за годы обучения в Учебном Корпусе вы не добились не защитили ни одной ступени, — перейдя к сути, скривился он будто выпил уксуса, — Дыбенко, вы провалили все зачеты по теоретическим дисциплинам. Не сдали на допуск к самостоятельной работе. Сломали два имитатора в тактическом классе…

Прочитав пометки в личном деле Косяка, замялся, подбирая пристойные выражения, затем, видимо найдя нужные слова, он придав лицу нейтральное выражение прокомментировал:

— Курсант Косяков неуспеваемость практически по всем дисциплинам. Неплохие показатели по взрывчатым веществам да и только… Но на фоне постоянных конфликтов с сослуживцами, ваше вызывающее поведение, нарушение формы одежды, несоблюдение правил безопасности, — беспомощно разведя руками, Ряхлов перевел взгляд на последнего курсанта в строю.

Презрительно скривившись, при взгляде на стекла его очков, процедил:

— Курсант Черепков у вас полная непригодность к службе в наших рядах. По теоретическим наукам у вас успеваемость на достаточно высоком уровне, но, что касается практических занятий — картина плачевная. Физическая подготовка неудовлетворительная, Коммуникабельности — ноль. По обращениям в лазарет — побили количество арестов Косякова.

Придавая лицу печальное выражение, капитан театрально упал в кресло.

— Так, что, господа курсанты, дальнейшее пребывание в соединении считаю нецелесообразным, — запустив по столу прозрачные пленки, с уже проявленными текстами рапортов, задушевно изрек, — для экономии вашего и нашего времени, подписывайте рапорта.

Прозвучавшие в ответ слова Косяка прозвучали диссонансом в стройном теле капитанской симфонии и стали полной неожиданностью, как для самого капитана, так и для равнодушно молчавших офицеров.

— Мой капитан, разрешите… поговорить наедине.

Лицо уже праздновавшее победу, медленно скисло, и Ряхлов поднял на Косяка полный недоумения взгляд. Резко поднявшись с кресла, подошел к курсантам. Сверля каждого взглядом, он пытался угадать причину такой просьбы.

Дыба сверлил пространство невинным взглядом младенца, Череп отводил глаза в сторону и сосредоточенно рассматривал увлекательную настенную голограмму, на которой Ряхлов получал первое офицерское звание от командующего.

Приняв строевую стойку, Косяк неподвижно застыл пред опешившим командиром и поедал того преданным взглядом. И только сейчас Ряхлов вдруг заметил правильно и аккуратно затянутые комбезы, согласно уставу расположенные знаки различия, аккуратные стрижки, даже знаменитый гребень ирокеза, коим так гордился Косяк, был убран под срез берета.

— Господа, прошу покинуть канцелярию — возвращаясь к креслу, бросил через плечо. — Косяков, остаться.

В коридоре ожидая Косяка, Дыба делился с дежурной сменной впечатлениями о прелестях "губы", а Череп скромно помалкивая, перетаптывался рядом. Вдруг нарушая вязкую тишину расположения роты, из аппендикса коридора ведущего в канцелярию, послышалось шипение закрывшейся двери и сразу на ним дробный топот ног бегущего человека. Вылетевший в длинный коридор курсант ликовал. Косяк с разгона запрыгнул Дыбе на шею, без слов давая понять результат состоявшегося разговора. Радостную весть, с хмурой миной, подтвердил вышедший из за угла Лом, совсем не разделявший охватившую троицу радость. Еще бы, получить под команду такой "подарок" как экипаж "отбраковки" — приятного мало.

— Вы — экипаж номер 13. Помещение проживания укажет дежурный, — сухо проговорил он, протягивая чип инф-носителя, — здесь ваши планы занятий. Зачет по теории — через месяц, практику — сдадите на второй, зачет на допуски — третий. Успехов.