Системный Творец II

Глава 3

Утро ворвалось в мою жизнь не ласковыми лучами солнца, а железным скрежетом каждой мышцы в теле. Я проснулся от того, что всё моё существо единогласно и громко заявило протест против самого факта существования. Веки были тяжелыми, как свинцовые ставни, и потребовалось недюжинное усилие воли, чтобы заставить их подняться.

Потолок над головой был целым. Целым! Это был первый позитивный сигнал от реальности. Никаких просветов, через которые сочилась сырость. В доме пахло старым деревом, смолой и покоем. Тишину нарушал только размеренный, немного хриплый храп Орна, спавшего в своем углу.

Стон застрял у меня в горле, когда я попытался сесть. Казалось, кто-то невидимый вставил раскаленные иглы между моих позвонков и наполнил мышцы ног и рук расплавленным свинцом. Дух говорил: «Вставай, слабак!», а тело отвечало: «Иди ты на ###, герой, я ещё пять минут».

Но дисциплина оказалась сильнее мышечной боли. Я с трудом, буквально по сантиметру, оторвал себя от кровати и побрел к кадке с водой. Ледяная влага обожгла кожу, смыв остатки сна и заставив взбодриться. Я умылся, с наслаждением чувствуя, как холод проникает внутрь, притупляя самые острые углы боли.

Взгляд упал на Топор, прислоненный к стене рядом с кроватью. Рукоять казалась теплой, живой. Я взял его в руки, и знакомое чувство уверенности, почти родственности, потеплело внутри. Мимио отозвался едва уловимой вибрацией, сонным и усталым, но обнадёживающим: «Я здесь. Мы справимся».

Предвкушение гнало меня вперед, заставляя игнорировать протесты мышц. Сегодня начиналось настоящее обучение. Не бессистемная борьба за выживание, что была до сих пор, а осмысленный путь под руководством одного из сильнейших воинов, которых я видел в этом мире. Капитан Горст был прагматиком, человеком действия. У него можно было научиться настоящей, прикладной силе.

Я на мгновение замедлил шаг, выходя на утреннюю, еще прохладную улицу. Воздух был свеж и прозрачен, пах дымом и влажной землей. Я вдыхал его полной грудью, и в голове прокручивался единственный, но очень важный вопрос: сколько можно открыть Горсту?

Эдварн знал о моей самой опасной тайне — способности мгновенно перенимать умения. И он до сих пор хранил молчание, связанный железной клятвой и, возможно, чувством долга. Это был мой главный козырь. Капитан знал о «лечебных свойствах моего семейного амулета» — удобной легенде, которую мы сочинили. Этого было достаточно. Было бы верхней глупостью раскрывать ему механизм мгновенного обучения, пока в городе находился Аррас с его командой. Один неверный взгляд, одно неосторожное слово — и меня ждала «немедленная смерть без суда и следствия» за запрещенное искусство Творца.

Я решил для себя, что буду осторожен. Чертовски осторожен. Я не собирался месяцами топтаться на месте, притворяясь неумехой. Но я буду максимально сдерживаться, маскировать свои успехи под природную понятливость и адскую работоспособность. Горст должен увидеть не феномена, а исключительно упорного и талантливого ученика. А там… посмотрим.

Это решение стало моим внутренним щитом, когда я, наконец, увидел плац у северной башни.

Капитан уже ждал. Он стоял спиной ко мне, без доспехов, в простой потертой кожанке и штанах, и смотрел на восходящее солнце, что окрашивало стены в багровые тона. Его фигура, даже без лат, казалась высеченной из гранита — широкие плечи, прямая спина, поза человека, который привык нести груз ответственности и не прогибаться под ним.

На плацу не было ни души. Только мы двое, да еще пара стражников на стене, лениво ковыряющих зубы после ночной смены. Утро только начиналось, а ощущение было, что я уже прошел через ад и обратно.

— Точность — вежливость королей. — раздался его низкий, хриплый голос, хотя он даже не обернулся. — Ты вовремя. Это хорошо. Значит, мозги пока на месте. Готов?

Вопрос прозвучал не как формальность, а как последняя проверка. Готов ли я добровольно отдать себя в его руки? Готов ли терпеть?

— Абсолютно, капитан. — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул от усталости и остатков боли.

Он, наконец, повернулся. Его глаза, холодные и пронзительные, оценивающе пробежались по мне с ног до головы, будто рентгеном просвечивая каждую мышцу, каждый сустав.

— Прекрасно. Тогда начнем. Забудь всё, что ты умел. Здесь и сейчас ты — пустое место. Глина. А я — гончар. Или кузнец. Не важно. Будет больно. Будет муторно. Ты будешь ненавидеть меня лютой ненавистью. Но если выдержишь… станешь железом. Понял?

— Понял, капитан.

— Начнем с малого. Бег. Десять кругов по плацу. Так, чтобы легкие рвало наружу. Марш!

И началось. Мой первый круг был еще относительно бодрым. Второй — уже тяжелее. К пятому я уже хрипел, как загнанная лошадь, а в глазах стояли красные круги. Но я бежал. Ноги были ватными, сердце колотилось где-то в горле, пытаясь выпрыгнуть наружу. Я видел, как Горст стоит посреди плаца, неподвижный, как скала, и его взгляд, тяжелый и безразличный, следил за каждым моим шагом.

Десять кругов. Я дополз до финиша, едва не падая, оперся руками о колени, пытаясь отдышаться.

— Прекрасно. Разминка окончена. — прозвучал над ухом его голос, и мне захотелось плакать. Это была только разминка⁈

— Теперь отжимания. Пять подходов по двадцать. Качество — идеальное. Спина ровная, таз не провисает. Одно кривое повторение и делаешь весь подход заново.

Это был ад. Мышцы рук и груди горели огнем, пресс немел от напряжения. После третьего подхода я уже не чувствовал рук. Они просто механически сгибались и разгибались по команде. Горст ходил вокруг меня, как стервятник, и его замечания были краткими и точными, как удары кинжалом:

— Таз выше! Живот подбери! Локти не расставляй! На два сантиметра глубже! Весь подход — заново!

Вскоре я потерял счет времени. Существовал только голос Горста, жгучая боль в мышцах и моё собственное тяжелое, сдавленное дыхание. Пот заливал глаза, солёные капли щипали губы.

После отжиманий были приседания. Потом — упражнения на пресс. Затем — бег с высоким подниманием бедра. Следом — челночный бег. И, наконец, — прыжки на скакалке, которую он откуда-то достал.

Ни о каком обучении новым навыкам, о которых я так наивно мечтал, и речи не шло. Не было ни меча, ни топора, ни даже намёка на боевые стойки или удары. Была лишь голая, звериная физическая нагрузка, выматывающая до последней капли сил, до потемнения в глазах. Это была не тренировка. Это была целенаправленная ломка.

И самое удивительное — мои скудные знания анатомии и физики, почерпнутые из прошлой жизни, подсказывали мне, что каждая секунда этого ада была бесценна. Горст гонял меня так, что были задействованы абсолютно все мышцы моего тела, даже те, о существовании которых я раньше лишь смутно догадывался. Мелкие стабилизирующие мышцы спины и кора, мышцы-вращатели плеча, приводящие мышцы бедра… Он выжимал из меня всё, вытаскивая наружу самый потаённый, самый глубинный потенциал.

Без второй стадии «Закалённой Плоти» я бы, без сомнения, уже лежал в луже собственного пота, барахтаясь в конвульсиях. Тело, закалённое в битвах и выживании, цеплялось за жизнь и выполняло команды, даже когда сознание уже готово было отключиться. Я чувствовал, как где-то внутри, сквозь боль и онемение, потихоньку крепчает сталь. Это было крошечное, но очень важное открытие: основа любой силы — не в умениях, а в теле, которое может эти умения выдержать.

— Хватит! — голос Горста прозвучал как божественное помилование.

Я рухнул на сырую, прохладную землю плаца, не в силах пошевелить ни единым мускулом. Я просто лежал, уставившись в медленно светлеющее небо, и пытался заставить легкие вдохнуть хоть немного воздуха. Вся вселенная свелась к биению сердца в висках и огненной боли в каждой клетке.

Надо мной возникла тень. Капитан Горст стоял и смотрел на меня сверху вниз. Но в его взгляде не было ни насмешки, ни презрения. Была холодная, отстраненная оценка, смешанная с… удивлением? Нет, скорее с пересмотром первоначальных планов.

— Два часа. — произнес он наконец. — Без единой жалобы. Без попытки схалявить. Ты или полный идиот, или… из тебя может выйти толк.

Он присел на корточки рядом со мной. В его руке появилась небольшая деревянная фляжка.

— Открывай пасть.

Я беспомощно повиновался, даже не имея сил пошевелить головой. Он влил мне в рот несколько глотков холодной, горьковатой жидкости. И эффект был поразительным! По телу разлилась приятная, согревающая волна. Острая, рвущая мышцы боль начала отступать, сменяясь глубоким, как после хорошего, интенсивного массажа, чувством покоя. Спустя несколько секунд я смог согнуть пальцы, а еще через мгновение — сесть. Сил не прибавилось, но адская усталость отступила, уступив место ощущению… качественной проработки. Будто я не два часа умирал на плацу, а полноценно отдыхал последние сутки.

— Это… что это? — прохрипел я, с удивлением глядя на пустую фляжку в его руке.

— Отвар из корня жгучей крапивы, призрачного перца и ещё парочки местных радостей, — равнодушно ответил Горст, затыкая фляжку. — Вывариваю сам. Восстанавливает мышцы, гонит из крови мусор, что накапливается от усталости. Не чета имперской химии, но тоже неплохая вещь. Это твой бонус за сегодняшнюю выдержку. Будешь получать его после каждой тренировки, если я увижу, что ты выкладывался на полную.

В его словах не было похвалы, лишь констатация факта. Но для меня это прозвучало лучше любой оды. Я кивнул, с трудом поднимаясь на ноги. Тело слушалось, хоть и напоминало собой одно большое, разболтанное коромысло.

— Спасибо, капитан.

— Не за что. Это не подарок. Это инвестиция. — он сурово посмотрел на меня. — Теперь отвечай. О чём ты думал, когда делал последний подход на пресс?

Вопрос застал меня врасплох.

— О том, чтобы выжить.

— Неправильно. — отрезал Горст. — Ты должен был думать о работе мышц. О каждом миллиметре движения. О дыхании. О том, как напряжение перераспределяется от живота к пояснице и обратно. Ты должен был чувствовать себя изнутри. Понимать, а не просто делать. Запомни: на моих тренировках ты должен быть всегда здесь, — он ткнул пальцем мне в лоб, — а не витать в облаках. Осознанность, новобранец. Всё, что ты делаешь, должно быть осознанным. Иначе это — пустая трата моего времени и твоего потенциала.

Он помолчал, давая мне переварить сказанное. Потом я набрался смелости и задал вопрос, который вертелся у меня на языке с самого начала:

— Капитан… а когда мы будем учить… ну… какие-нибудь навыки? «Боевой Размах» или что-то подобное?

Горст фыркнул, и на его обычно каменном лице на мгновение мелькнула усмешка.

— Навыки? — он произнес это слово с таким презрением, будто это было что-то неприличное. — Такому слабаку, как ты, еще рано о них думать. То, что я буду преподавать, если ты вообще дорастешь до этого уровня, сильно отличается от убогих солдатских поделок. Это не просто махание палкой. Это искусство. Философия. Понимание силы, а не её бездумное применение. Так что можешь пока об этом забыть. Сосредоточься на том, чтобы твое тело перестало быть обузой для твоего духа. Учитель тут я. И мне решать, чему, когда и как тебя учить. Понятно?

Меня слегка кольнуло разочарование, но оно было мимолетным. Он был прав. На сто процентов прав. То, что он делал со мной сегодня, было куда ценнее любого нового умения. Он закладывал фундамент. Основу основ. Без этого фундамента любое, даже самое крутое умение, повисло бы в воздухе и сломалo бы меня при первом же серьезном применении. Я вытянулся по струнке, насколько это позволяло моё разбитое тело.

— Так точно, капитан. Понятно.

— Отлично. Иди отдыхай. Жду тебя завтра в это же время. Не опаздывать.

Он развернулся и ушел твёрдым, размеренным шагом, оставив меня одного на пустом плацу с гудящими мышцами и крутящейся в голове новой истиной: путь к силе начинался не с волшебных умений, а с боли, пота и железной дисциплины.

Я побрёл домой, чувствуя себя так, будто меня переехал каток, а потом ещё и отполировали до блеска. Мысли были путаными, но в целом я был доволен. Да, было невыносимо тяжело. Да, капитан оказался тем ещё садистом. Но я видел систему в его безумии. Видел цель. И это зажигало внутри какой-то новый, неизвестный до сих пор огонёк.

Эти размышления прервал голос, холодный и разборчивый, словно удар стального клинка по камню.

— Выносливость у тебя любопытная, деревенский мальчик.

Я вздрогнул и замер. Из тени арки, ведущей с плаца, вышел Аррас. Он был в своих изящных доспехах, с руками, скрещенными на груди. Его серые, холодные глаза изучающе скользнули по моей потной, грязной фигуре, задержались на дрожащих от перенапряжения руках.

— Я видел твои занятия. — продолжил он без всяких предисловий. — Горст знает толк в извращениях. Но обычно после таких «разминок» новички либо плачут, либо блюют. Ты же ещё и на ногах стоишь. Расскажи, в чём твой секрет?

Ледяная струя пробежала по моей спине. Его внимание было последним, чего мне хотелось. Я сделал максимально глупое и усталое лицо, какое только смог изобразить.

— Секрет, господин Аррас? — я с наигранным недоумением развёл руками, которые тут же предательски дрогнули. — В жизни, наверное. Она у нас тут, в глуши, тяжёлая. Не до изнеженности. Таскал воду, колол дрова, потом монстров рубил… Привык.

Он смотрел на меня не моргая. Его лицо было каменной маской, но я чувствовал, как его пронзительный взгляд пытается просверлить мой череп и выудить оттуда правду. Он не верил. Не мог поверить, что простая деревенская закалка может позволить выдержать адскую муштру Горста.

— Привык. — повторил он без всякой интонации. — Интересная привычка.

Его взгляд скользнул в сторону уходящей фигуры капитана, потом вернулся ко мне. В его глазах читалось не столько подозрение, сколько любопытство учёного, нашедшего странный, не поддающийся быстрой классификации образец.

— Ну что ж… Продолжай в том же духе.

Он не стал меня больше задерживать. Просто слегка кивнул и растворился в тени арки так же бесшумно, как и появился. Я постоял ещё несколько секунд, чувствуя, как по спине бегали мурашки. Его внимание было похоже на прицел снайпера, что уже навелся на цель. Он что-то заподозрил. Возможно, не то, что есть на самом деле, но его интерес был смертельно опасен.

Мне нужно было быть ещё осторожнее. Намного осторожнее.

Дом встретил меня запахом свежего дерева и дыма от очага. Орн не сидел сложа руки. Он сидел на своём любимом табурете у верстака, что старик принес из сарая, сгорбившись над каким-то небольшим предметом, зажатым в тисках. В руках у него был изящный резец, и он с привычной, почти хирургической точностью выводил им сложный узор на поверхности дерева.

Я постоял немного в дверях, наблюдая за ним. На его лице было выражение глубокой концентрации и лёгкой улыбки — того самого состояния потока, когда мастер и материал становятся единым целым. После всех ужасов осады, смерти и имперского давления эта картина была на удивление мирной и целительной.

— Что это ты делаешь, старик? — спросил я, снимая потную рубаху и с наслаждением потягиваясь. Мышцы отозвались глухой болью, но уже терпимой.

Орн вздрогнул, оторвавшись от работы, и посмотрел на меня. Его глаза блестели.

— А, вернулся наш герой-спаситель. — он усмехнулся, но в его голосе не было язвительности, лишь лёгкое подтрунивание. — Выжил?

— Еле-еле. Капитан Горст — садист чистой воды.

— Зато какой учитель! — Орн отложил резец и протянул мне то, над чем работал. Это был деревянный медальон, на котором он вырезал сложный, переплетающийся узор, напоминавший крыло птицы. Работа была тонкой, почти ювелирной. — А я вот… возвращаюсь к истокам.

Я с интересом повертел медальон в руках. Дерево было тёплым и приятным на ощупь.

— К каким истокам?

— К ремеслу, мальчишка! К настоящему делу! — он выпрямился, и его сгорбленная обычно спина распрямилась с гордостью. — Пока этот стервятник Клейн тут хозяйничал, не до того было. А теперь… Теперь другое дело. От Клейна давно ничего не слышно, видимо все-таки покинул город. Его покровитель, лорд Вернон, руки умыл, и кинул своего шестёрку на растерзание. Так что теперь ничто не мешает мне попытаться вернуть себе старую лавку.

— Лавку? — удивился я.

— А то! — он оживился. — Я ведь не всегда в этой развалюхе сидел. У меня была своя мастерская в центре, недалеко от площади. Лучшие амулеты и обереги в городе делал. Пока конкуренты с помощью подставных бумаг не разорили, а потом и лавку за долги отобрали. Но долги-то были липовые! Теперь, с помощью Агаты и её бумажек, у меня есть шанс всё вернуть. Только вот… — его пыл немного поугас. — Для этого нужны деньги. На первый взнос, на материалы… А где их взять? Вот и думаю, может, пора снова начать работать по-настоящему. Делать не просто поделки для себя, а вещи на продажу. Качественные.

Я посмотрел на его работу, на его натруженные, но такие умелые руки, и что-то ёкнуло внутри. Это был шанс. Шанс не только для него, но и для меня. Совместить обучение у Горста с развитием «Живого ремесла». И помочь человеку, который стал мне ближе всех в этом мире.

— Я помогу. — сказал я просто и твёрдо.

Орн посмотрел на меня с удивлением.

— Ты? Да у тебя же свои тренировки, свои дела…

— Мои дела — это и есть становление сильнее. — перебил я его. — А сила бывает разная. Умение создавать — это тоже сила. Я хочу учиться настоящему мастерству, а не только топором махать. Так что давай, учи. Совместим приятное с полезным. Буду твоим подмастерьем. А заодно и денег заработаем.

Старик смотрел на меня, и в его глазах читалась целая гамма чувств — нежность, гордость, надежда.

— Ну что ж… — он снова взял в руки резец. — Раз ты такой решительный… Тогда смотри и слушай. Видишь этот узор? Он здесь не просто так. Каждая линия следует за волокном, подчёркивает его красоту, а не ломает её. Ремесло — это не борьба с материалом. Это диалог…

И он начал объяснять. Говорил о породах дерева, о их свойствах, о том, как правильно держать инструмент, как чувствовать сопротивление материала. Я слушал, впитывая каждое слово, каждый нюанс. Чувствовал, как знания оседают во мне, складываясь в новую, неизведанную картину мира.

Мы проработали до самого вечера. Сначала теория, потом практика. Орн показывал, я пытался повторять. Получалось криво, неумело, пальцы были исколоты и исцарапаны. Но я не сдавался. Та же дисциплина, что заставляла меня подниматься на плацу, заставляла меня снова и снова пытаться вывести идеальную линию резцом.

И потихоньку, очень медленно, у меня начало получаться. Руки запоминали движения, взгляд учился видеть текстуру. Мы не создали ничего ценного — лишь гору стружки и несколько кривоватых заготовок. Но это было не важно. Важен был процесс. Диалог.

К вечеру мы устали, но были довольны. Зажгли лампу, сварили простую похлёбку. Сидя за столом, мы болтали о пустяках, строили планы на завтра. За стенами нашего дома был огромный, страшный и непредсказуемый мир, полный монстров и смертельных тайн. Но здесь, в кругу света от лампы, пахнущего дерева и еды, было тепло, уютно и… по-настоящему.

Жизнь, исковерканная болью и потерей, потихоньку, со скрипом, возвращалась в своё русло. И это не могло не радовать. Это давало силы смотреть в завтрашний день не со страхом, а с решимостью и тихой, спокойной надеждой.