Системный Творец II

Глава 20

Ситуация складывалась откровенно паршивая. Четверо воинов с обнаженными мечами, чьи позы и взгляды кричали о многолетнем опыте и готовности убивать, спокойствия не внушали. Да и сам Хагар, сидевший напротив с каменным лицом, был не так прост. Старик, доживший до седин в этом бизнесе, точно не был беззащитен. Скорее уж, он был обвешан артефактами защиты с ног до головы. Более того, мы находились в его кабинете, который наверняка был пронизан ловушками, словно термитник ходами.

Мысли пронеслись вихрем, пытаясь оценить наши шансы. Принять бой? Нет, это форменное самоубийство. Даже если мы чудом сможем одолеть этих четверых и самого Хагара, что дальше? Нам пришлось бы прорываться через весь город, бежать, бросив повозки и последнюю надежду на продовольствие. Это был приговор, медленный и мучительный, всему нашему городу. Голодная смерть вместо быстрой.

Значит, сила — не вариант. Оставалось лишь одно оружие, в обращении с которым я считал себя неплохим: переговоры. Слова. Умение читать оппонента и играть на его струнах. В моей прошлой жизни это называлось «продажа», «убеждение», «разрешение конфликта». Здесь это называлось «выживание».

Я медленно, демонстративно поднял руки, показывая, что не собираюсь хвататься за топор. Эдварн, почуяв мое движение, тоже не сделал ни одного резкого жеста, лишь его взгляд стал еще более собранным, словно у хищника, высматривающего слабое место в стаде.

— Я рад, — начал я, и мой голос прозвучал на удивление спокойно, без тени той паники, что скреблась внутри, — что не ошибся в вас, господин Хагар.

Старик слегка приподнял бровь, но промолчал, давая мне продолжить. Хороший знак. Если бы он хотел нас просто убить, разговор бы уже прервали.

— Вы смогли разглядеть истинную ценность принесенного мною предмета. — продолжал я, импровизируя на ходу и вкладывая в слова всю возможную убедительность. — Будь иначе, я бы не стал вести с вами дел, поскольку имею честь представлять интересы одного мастера. Артефактора, который, по понятным вам причинам, вынужден скрывать свою личность.

Я сделал многозначительную паузу, позволив Хагару додумать «понятные причины» самому — империя, запреты, охота на Творцов.

— Однако если вас на самом деле заинтересовало его творение и вы видите в нем не просто диковинку, а предмет, достойный вашего внимания и… кошелька, то мы можем обсудить условия для сотрудничества долгосрочного и, что главное, конфиденциального.

Хагар наклонил голову, его длинные пальцы сложились домиком. В его глазах читался живой, профессиональный интерес, перевешивающий подозрительность.

— Продолжайте, юноша. Вы говорите заманчиво, но пока — лишь слова.

— Вот мои конкретные предложения. — я кивнул на два амулета «Дубовый щит». — Эти два артефакта я готов продать вам здесь и сейчас. Пусть они станут официальной, легальной причиной нашего визита для любых любопытных глаз. После этого никто не будет задавать лишних вопросов, почему мы пришли в вашу лавку.

Я перевел взгляд на «Стража Порогов», черная поверхность которого, казалось, поглощала свет в полумраке кабинета.

— А это… уже предмет иного порядка. За него я готов взять задаток и оставить его у вас на реализацию. Я уверен, что человек вашего уровня и связей, господин Хагар, сможет найти достойного покупателя, который оценит его по достоинству и заплатит цену, ему соответствующую. Ваша комиссия от такой сделки, — я чуть склонил голову, — будет, несомненно, более чем достойной. Мы можем обсудить ее размер.

Я замолчал, дав ему переварить предложение. Смысл был прост: даем ему легальное прикрытие для встречи, а потом предлагаем участвовать в прибыльной, хоть и рискованной, сделке. Расчетливость — один из сильнейших двигателей. А возможность поторговаться за свою комиссию окончательно превращала его из потенциального противника в заинтересованного партнера.

Хагар медленно кивнул, его взгляд скользнул по статуэтке, и я увидел в его глазах нужный мне огонек — смесь алчности и страсти коллекционера, увидевшего уникальный экспонат.

— Ваша наглость, юноша, граничит либо с гениальностью, либо с безумием. — произнес он наконец. — Но… идея обладает определенным шармом. Скажу честно, не будь с вами Барни — наш разговор бы уже закончился. Однако мы с ним знакомы не один десяток лет, и я склонен верить, что он не привел бы ко мне шарлатана.

Он жестом отпустил воинов. Они, не проявляя ни удивления, ни недовольства, столь же бесшумно скрылись в потайных панелях, словно призраки. Послышался скрип механизмов, металлические ставни, поднявшись, впустили в кабинет дневной свет, а тяжелый засов на двери с грохотом отъехал.

В этот момент в разговор, словно заправский актер, выходящий на сцену в самый драматичный момент, вклинился Барни. Бледный как полотно и все еще дрожащий, он, тем не менее, учуял запах денег и возможностей. Его деловая жилка пересилила животный страх.

— А вот теперь, почтеннейший Хагар, давайте обсудим детали! — он подскочил к столу, потирая руки. — Рыночная цена на «Дубовый щит» в нынешние неспокойные времена, как вы понимаете, возросла! Спрос на защиту, знаете ли… А что до комиссии за шедевр… — он закатил глаза, словно производя сложные вычисления. — Учитывая риски, которые вы берете на себя, а также эксклюзивность товара, я считаю, что пять процентов — более чем справедливая цифра!

Хагар фыркнул:

— Пять? Ты с ума сошел, Барни! Двадцать! И то только потому, что предмет и впрямь любопытный.

— Двадцать⁈ — возопил купец. — Да за такую вещь аристократы на аукционе друг друга перебьют! Семь! И мы гарантируем вам приоритет на все последующие творения нашего мастера!

Так начался торг. Я отступил на второй план, позволяя Барни делать то, что он умел лучше всего. Эдварн стоял молча, но по едва заметному расслаблению его плеч я понял — худшее позади.

В итоге, после получаса препирательств, мы сошлись на том, что Хагар выкупит оба «Дубовых щита» по цене на тридцать процентов выше стандартной. Что касается «Стража Порогов», то его оставляли у Хагара на реализацию. Мы взяли солидный задаток, а окончательный расчет и комиссия Хагара в десять процентов должны были состояться после продажи. Я также договорился, что пробуду в городе еще несколько дней, ожидая новостей.

— Кстати, — сказал Хагар, провожая нас к выходу и аккуратно заворачивая статуэтку в черный бархат, — вам повезло. В городе как раз находится один… господин из столицы. Человек с тонким вкусом и кошельком соответствующей толщины. Он коллекционирует уникальные артефакты. Думаю, ему будет интересно взглянуть на вашу работу. Я свяжусь с ним.

Мы покинули лавку с ощущением, что прошли по лезвию бритвы и чудом не порезались.

Отойдя на приличное расстояние и свернув в какой-то тихий, пыльный переулок, я прислонился к прохладной каменной стене и закрыл глаза. Внутри все дрожало. Мелкая, предательская дрожь пробегала по ногам и рукам. Адреналин отступал, оставляя после себя пустоту и леденящую усталость. Давно я не был так близок к смерти. Не в открытом бою, где полагаешься на рефлексы и силу, а в ловушке, где от тебя ничего не зависит, кроме языка и хитрости.

Барни переживал все куда более явно. Он отшатнулся к противоположной стене, согнулся пополам, и его громко вырвало. После этого он, бледный и потный, вернулся к нам и просто сполз по стене на землю, беспомощно бормоча:

— Никогда… никогда больше…

Эдварн, наоборот, держался молодцом. Он стоял, прикрывая нас от посторонних глаз. Его лицо было спокойным, лишь глубокие морщины у глаз выдавали перенесенное напряжение.

— Ловко ты его, пацан. — хрипло произнес он. — Я уж думал, сейчас рубиться начнем. А ты его на деньги развел.

Я лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Глубокий вдох, выдох, еще один. Дрожь понемногу начала отступать.

Вернувшись во двор таверны, мы сразу же направились к Крону. Командир сидел на ящике и чистил свой меч. Его взгляд вопросительно скользнул по нашим лицам — уставшему у меня, все еще зеленому у Барни и спокойному у Эдварна.

— Ну что? — коротко бросил он.

— Финансы есть. — отчеканил Эдварн. — Сумма приличная, хватает на закупку продовольствия и еще остается. Можно начинать.

На лице Крона впервые за долгое время появилось нечто, отдаленно напоминающее облегчение. Он кивнул.

— Отлично. Барни, — он повернулся к купцу, — бери ребят и…

— П-подождите, капитан. — перебил его Барни, потирая виски. — Мне нужно… минут пятнадцать. В таверну подлечиться. Нервы, понимаете… совсем расшатались.

Он выглядел настолько жалко и несчастно, что даже суровый Крон не стал спорить. Он с сомнением посмотрел на Барни, но лишь вздохнул:

— Ладно. Четверть часа — и ни минутой больше. Но чтобы ровно стоял на ногах и был готов работать. Промедление сейчас смерти подобно.

— Будет сделано. — просипел Барни и, пошатываясь, скрылся в дверях таверны, наверняка направляясь прямиком к стойке с самым крепким алкоголем.

Мне не сиделось на месте. Нервы все еще были натянуты, как струны, и требовали разрядки. К тому же любопытство грызло меня изнутри. Мне захотелось просто пройтись, посмотреть, вдохнуть воздух чужого города.

— Я схожу до местной центральной площади. — сказал я Крону. — Просто осмотрюсь.

Он кивнул:

— Хорошо, только держи ухо в остро. Сам понимаешь, в городе сейчас неспокойно.

Я вышел на улицу и неспешно двинулся в сторону, где, судя по шуму и ширине улиц, должен был находиться центр. Картина была все той же: давка, грязь, отчаяние на лицах беженцев и холодная настороженность местных жителей. Стражников было много, очень много. Они стояли на каждом углу, сколоченные в небольшие группы. Их взгляды, скользящие по толпе, были без тени сочувствия. Скорее в них читалось раздражение и усталая злоба. Будь их воля, я был уверен, они бы лично повышвыривали всех этих «чужаков» за стены, чтобы те не отнимали ресурсы и не сеяли смуту.

Чем ближе я подходил к центру, тем больше становилось людей, пока наконец не вышел на центральную площадь. Она была огромной, вымощенной светлым камнем, и напоминала гигантский муравейник. Люди толпились повсюду. И здесь же, в самом центре, я увидел то, от чего у меня замерло сердце.

Статую Топора.

Точь-в-точь такая же, как в нашем городе: могучий, уходящий в небо обелиск в виде фигуры в строгих одеждах. Она стояла на каменном постаменте, держа в руках огромный топор, и излучала ауру древней силы. Было в этом что-то мистическое и пугающее — словно невидимые нити связывали все города Империи через эти одинаковые монументы.

Но было и одно отличие. Рядом со статуей соорудили нечто вроде деревянной трибуны, с которой какой-то мужчина в официальном, расшитом узорами плаще зачитывал что-то с длинного свитка. Голос его, усиленный каким-то магическим артефактом, гремел на всю площадь, перекрывая гул толпы. Я прислушался, и с каждой новой фразой кровь в моих жилах стыла все сильнее.

— … по указу Его Императорского Величества, — вещал глашатай, и его слова падали на площадь, как камни, — от сего дня на всей территории нашей Империи, Санкталия, вводится военное положение!

В толпе прошел гул, но глашатай продолжал, не обращая на это внимания.

— Вероломный и могущественный враг, Великий Лес, очнулся от многовековой спячки и повел свое скверное воинство на наши земли! Но это не все испытания, что ниспослали нам боги! Две соседние Империи — коварный Карнхейм и жадный до чужих земель Тирнвал, — воспользовавшись моментом, вероломно пересекли наши границы и начали широкомасштабное вторжение!

Теперь гул перерос в панический ропот. Война на три фронта… Это пахло гибелью целой цивилизации.

Глашатай поднял руку, требуя тишины, и его голос прозвучал еще громче, металлически-безапелляционно:

— В связи с чрезвычайной ситуацией все свободные граждане Империи, достигшие возраста четырнадцати лет, обязаны в трехдневный срок с момента получение данной информации либо пройти Инициацию, либо вступить в регулярную армию для защиты Отечества! Уклонисты будут считаться предателями и понесут суровое наказание!

Он свернул свиток, и его последние слова повисли в воздухе, тяжелые и неотвратимые, как гильотина:

— Да хранит Империю император! Да сгинут наши враги!

Я стоял, вжавшись в стену ближайшего здания, не чувствуя ног. Все планы, все надежды… Все рушилось в одночасье.

Решение было единственным и мгновенным: нужно убираться отсюда, сейчас же. Но осуществить этот план оказалось чертовски сложно. Пока глашатай вещал о предателях и долге, стража, действуя с пугающей слаженностью, уже перекрыла все выходы с огромной площади. Я видел, как смыкались их шеренги, как заблестели на солнце наконечники копий, выставленные вперед.

Паника, до этого тлевшая в толпе, вспыхнула открытым пожаром. Люди метались, натыкаясь друг на друга, их крики сливались в оглушительный гул. Возмущения, проклятия, мольбы.

— Я не хочу! Это же смерть!

— Отпустите! У меня семья! Дети!

— Мы беженцы, потерявшие свой дом! Как вы можете так поступить⁈

Внимательно оглядевшись, я понял, что местных жителей Серебряного Ручья здесь почти не было. Стояли в основном изможденные, плохо одетые люди с узлами и котомками — те, кто бежал от ужаса Леса, чтобы найти спасение за этими стенами. Власти города, видимо, решили убить двух зайцев разом: выполнить указ императора и избавиться от «лишних ртов» без лишних хлопот.

Стража не церемонилась. Под отрывистые команды офицеров солдаты принялись грубо сбивать перепуганных людей в группы человек по двадцать. Воздух наполнился звоном доспехов, криками боли и плачем детей. Я попытался отступить вглубь толпы, но меня схватили за плечо и втолкнули в одну из формирующихся групп. Рядом со мной оказался трясущийся от страха парень лет семнадцати и плачущая женщина.

— Держитесь вместе! Не разбегаться! — рычал сержант, проходя мимо нас. Его лицо оставалось невозмутимым, будто он разгружал мешки с зерном, а не обрекал людей на возможную смерть.

В этот момент к статуе Топора приблизился новый человек — в темном, строгом одеянии, напоминающем судейскую мантию. Его лицо было бледным и аскетичным. Он молча, с каменным лицом, дотронулся ладонью до основания статуи и замер. Наступила томительная пауза, растянувшаяся на несколько минут. Он стоял недвижимо, словно впитывая что-то из камня или отдавая ему приказ. Наконец, он коротко кивнул глашатаю и отошел в сторону, встав в тени монумента, словно наблюдатель.

Глашатай сделал шаг вперед, и его усиленный голос прорезал гул:

— Инициация начинается! Первая группа, к статуе! Немедленно!

Никто в нашей группе, да и в других, не двинулся с места. Люди вжались друг в друга, как стадо овец, почуявших запах волка. В ответ на молчаливое неповиновение стража сомкнула ряды еще теснее, копья опустились, нацелившись прямо в нас.

— Вам приказали! Шаг вперед! — закричал офицер.

— Стойте, я готов вступить в регулярную армию! Только не Инициация, я не пойду! Это же верная смерть! — отчаянно выкрикнул высокий худой мужчина из соседней группы.

Больше он ничего не успел сказать. Один из стражников, не моргнув глазом, сделал короткий выпад. Стальной наконечник копья блеснул и с ужасным, влажным звуком вошел в грудь мужчины. Он захрипел, удивленно глядя на торчащее из него древко, и рухнул на камни. Алая кровь медленно поползла по светлому камню мостовой.

Воцарилась гробовая тишина, в которой был слышен только прерывистый, истеричный всхлип женщины. Угроза стала осязаемой. Теперь все поняли: никто не собирался давать беженцам возможность вступить в ряды регулярной армии. Отказ от прохождения Инициации означал мгновенную смерть. Согласие — вероятную. Выбора не существовало.

Словно по невидимой команде, стража принялась подталкивать первую группу к подножию статуи. Люди шли, спотыкаясь, некоторые плакали, другие были белее мела, с остекленевшими от ужаса глазами. Их плотно окружили, не оставляя возможности отступить, и по команде человека в мантии двадцать человек одновременно, как по сигналу, приложили ладони к холодному камню статуи Топора.

Я замер, ожидая чего угодно — вспышки света, криков, чего-то эпического. Но ничего не произошло. Они попросту… растворились в воздухе. Мгновенно и бесшумно. На месте, где только что стояла плотная группа людей, остались лишь пустота и пятно крови того, кто осмелился ослушаться.

В горле встал ком. Система. Она просто… забрала их.

Глашатай, не выражая ни единой эмоции, скомандовал:

— Следующая группа!

Стража принялась за работу. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Бежать? Но был ли в этом смысл? Если верить Элиану и Найре, Инициация сделает меня сильнее. Но какой ценой? Велик шанс, что меня раскроют, и тогда моей жизни наступит конец…

Вокруг творился сущий кошмар. Бесперебойно работал бездушный конвейер по перемалыванию человеческих судеб. И я был следующей деталью на его ленте.