Системный Творец

Глава 8

Воздух над полем боя, еще несколько минут назад рвущийся от криков, звонов стали и хруста ломаемой древесины, теперь был густым и тяжёлым. Он вязко стелился у земли, перемешивая запах свежей крови, смолы и странной, сладковатой гнили, исходящей от тел монстров.

Стонала не только земля, усеянная обломками и тёмными лужами, но и люди. Стонал Рагварт, зажимая окровавленную рану на щеке, стонал Брэнн, пытаясь вправить плечо, упираясь ногой в труп Поросли. Я стоял, опираясь на топор, и чувствовал, как каждая мышца в теле горела отдельным, ярким огнём. Дыхание сходилось в горле узкими, рваными спазмами.

Эдварн, с лицом, залитым потом и грязью, стоял рядом с командиром прибывшего отряда.

— Капитан Горст. — голос Эдварна звучал хрипло, но собранно. — Спасибо за подмогу, вы вовремя.

Мужчина кивнул, коротко, без эмоций. Его взгляд скользнул по нашему потрёпанному отряду, будто составляя безжалостную смету потерь.

— Мы получили сигнал бедствия с тринадцатого форпоста Великого леса. — начал он, и его слова падали, как камни в мёртвую воду. — Они сообщили, что началось то, чего мы все так боялись.

Эдварн замер, а его пальцы непроизвольно сжали рукоять топора.

— Получается, что все порубочные отряды… Мертвы? — переспросил он, и в его голосе впервые зазвучало нечто, похожее на неподдельный ужас.

— Все. — подтвердил Горст без колебаний. — Выживших нет. Твари шли сплошной стеной. Гарнизоны на границе пытаются сдержать натиск, но… — он резко махнул рукой в сторону бесконечных полей. — … как видишь, фронт прорван. Ручейки монстров уже просачиваются.

Я почувствовал, как холодный комок опускался в желудок. «Великий лес», «порубочные отряды», «гарнизоны» — эти слова складывались в картину грандиозной катастрофы, масштабы которой моё сознание отказывалось охватить. Это был не просто одиночный набег, это было начало чего-то чудовищного.

— Баронесса уже отправила доклад в столицу, — продолжил Горст, — ждём указаний. Но пока их нет, действуем по обстановке. Собирайте добычу, — он кивнул на поле, усеянное телами монстров, — все, что сможете унести. И быстро. Отряд добытчиков распущен до особого распоряжения. Рисковать людьми ради вывоза хлама сейчас — глупость. Так что тащите на себе. Остальное… — его лицо скривилось в безразличной гримасе. — … сожжём. Чтобы не прорастало.

Эдварн молча кивнул. Его плечи, ещё секунду назад напряжённые, слегка опустились, не от слабости, а под тяжестью принятого решения. Он обернулся к нам, к своим измотанным, искалеченным бойцам. В его глазах не было и тени сомнения, только стальная воля.

— Вы все слышали. — его голос, низкий и хриплый, резал тишину. — Собираем трофеи. Только ценное и только то, что можем унести.

Ответом было молчаливое, усталое движение. Никто не спорил. Правила игры резко изменились, и выживал теперь тот, кто действовал быстрее и умнее.

Началась странная, почти похоронная церемония. Мужчины, ковыляя и сплёвывая кровь, принялись обшаривать тела поверженных тварей. Лиор и Брэнн, действуя в паре, отрубали самые крепкие на вид клыки или когти, срезали участки необычно прочной коры. Рагварт, с перевязанной головой, собирал отрубленные щупальца Лиановых Скользней, скатывая их в плотные, липкие клубки. Кэрвин, всё ещё сипящий, но уже на ногах, методично вытаскивал из туш стрелы, которые можно было использовать повторно.

Я наблюдал за ними несколько секунд, чувствуя странный разлад. Их добыча была грубой, материальной, понятной в этом мире — зубы на сувениры или амулеты, прочная кора для доспехов, щупальца, возможно, для каких-то зелий… Но мне всё это было не нужно. Моё сокровище было под ногами, и его никто не замечал. Сердце забилось чаще.

Я отстегнул от пояса свёрнутый холщовый мешок, который взял с собой почти на автомате, повинуясь смутной надежде. Развернул его. Горловина мешка зияла тёмным провалом, словно жаждущим ртом.

Я начал с того места, где мы приняли основной удар. Под ногами хрустела щепа — крупная, размером с ладонь, и мелкая, почти стружка. Всё это было испещрено странными узорами, будто бы древесные кольца на мгновение застыли в момент взрыва. Некоторые обломки были тёплыми на ощупь, другие неестественно холодными. И все они, как я уже успел заметить краем глаза, отливали мягким, едва уловимым системным свечением. Щепа Лесной Поросли. Обрезки Лианового Скользня. Осколки Корневого Оплота. Десятки, сотни единиц ценного, нет, бесценного для меня материала, который все остальные считали мусором.

Я работал быстро, почти не разгибаясь, сгребая щепу в кучу и закидывая в мешок. Пальцы цеплялись за острые края, но я почти не чувствовал боли — только нарастающую, почти детскую радость кладоискателя. Мешок быстро тяжелел, наполняясь сухим, звонким хрустом.

Вскоре он оказался наполовину полон. Спина горела огнём, но останавливаться было нельзя. И тут меня осенило. Зачем тащить эту тяжесть на себе, если можно схитрить?.

Я огляделся. Все были заняты своим делом и никто не смотрел в мою сторону. Эдварн и Горст о чём-то тихо совещались, отвернувшись. Я сделал вид, что поднимаю с земли особенно крупную щепку, и, широким жестом, будто замахиваясь, сунул её в мешок. В тот же миг я мысленно скомандовал: «В инвентарь!».

Воздух перед горловиной мешка дрогнул, едва заметно искривившись. Тяжесть на моём плече мгновенно исчезла. Мешок стал пустым и лёгким, как перо. В углу зрения мелькнула едва заметная иконка — стилизованное изображение мешка, а рядом цифра 1.

Внутри всё ёкнуло от восторга. Сработало!

Я продолжил работу, теперь уже с удвоенной энергией. Движения стали почти механическими: наклонился, собрал пригоршню щепы, сделал широкий, немного театральный жест к сумке, мысленная команда — и вес исчезал. Я был похож на жуликоватого фокусника, обманывающего зрителей пустым реквизитом. Мешок оставался полупустым и плоским, в то время как мой инвентарь наполнялся ценнейшим ресурсом.

Иконка мешка сменилась на цифру 5, потом 10, 15… Прогресс отображался где-то на периферии сознания, холодный и безэмоциональный, но для меня он был слаще любой музыки.

Вскоре я дошёл до того места, где лежал поверженный Корневой Оплот. Его огромное тело было буквально нашпиговано щепой — крупной, тёмной, испещрённой глубокими, почти живыми трещинами. Это был материал иного качества, я чувствовал это кожей. Я принялся за работу, забыв обо всём на свете.

— Макс! — резкий окрик Эдварна заставил меня вздрогнуть и выпрямиться. — Кончай шаманить с этим мусором! Пойдем!

Я обернулся. Солдаты Горста уже обливали тела монстров и обломки какой-то маслянистой жидкостью из бурдюков. Рядом с ними лежали связки факелов. Мои товарищи по отряду, сгорбившись под тяжестью своих скромных трофеев, уже ковыляли в сторону города. Эдварн смотрел на меня с нетерпением.

Я кивнул, наскоро затянул верёвку на своём, на удивление лёгком, мешке и бросился догонять остальных. За спиной с сухим хлопком вспыхнул огонь, и в нос ударил едкий, смолистый запах горящей плоти леса.

Дорога назад казалась бесконечной. Каждый шаг отдавался болью в мышцах, каждый вздох обжигал лёгкие. Мы шли молча, погружённые в свои мысли. Даже обычно невозмутимый Брэнн хмуро молчал, прижимая к груди свёрток с добычей. Рагварт временами пошатывался, и Лиор молча подставлял ему плечо.

Чем ближе мы подходили к городским стенам, тем более гнетущей становилась атмосфера. Обычная неторопливая жизнь пригорода замерла. Поля, которые ещё утром были полны работниками, теперь пустовали. По дороге нам попадались люди, но они не шли, а бежали, с опаской оглядываясь в сторону, где должен быть лес. Их лица были бледны, глаза расширены страхом.

У ворот нас уже ждал усиленный караул. Стражники не просто пропускали людей, а в упор разглядывали каждого входящего, их руки не отпускали древки копий. Их обычно надменные лица теперь были напряжены до предела. Они молча пропустили наш отряд, но их взгляды, тяжёлые и подозрительные, провожали нас до самого поворота.

Город, обычно такой шумный и полный жизни, будто вымер. Окна в домах были закрыты ставнями, на улицах почти не было детей. Изредка мелькали фигуры горожан, спешащих по своим делам с озабоченными, строгими лицами. Воздух был наполнен не звуками рынка или кузнечных молотов, а тревожным, давящим гулом — гулом страха, который висел над городом тяжёлым, невидимым покрывалом.

Мы молча разошлись у главной площади. Эдварн бросил на нас короткий, усталый взгляд.

— Отдыхайте. И… Будьте готовы ко всему.

Больше ничего говорить было не нужно. Мы понимали друг друга без слов.

Я добрался до дома Орна, чувствуя, как ноги подкашиваются от усталости. Калитка скрипнула особенно громко в звенящей тишине. Двор был пуст. Я занёс свой драгоценный, лёгкий мешок в дом и буквально повалился на табурет у стола.

Орн сидел напротив. Он не спал. Его лицо в свете тусклой лампы казалось ещё более морщинистым и осунувшимся. Он молча смотрел на меня, и в его взгляде читалось не просто ожидание, а томительное знание. Он уже всё понял. Понял по моей застывшей в грязи одежде, по царапинам на руках, по тому, как я дышал — коротко и прерывисто.

— Тяжелый дозор? — тихо спросил он.

Я кивнул, не в силах сразу выговорить слова. Глоток воды из кувшина прочистил горло.

— Монстры… Их было много. Очень. — я начал с самого главного, сбивчиво, рассказывая о бое, о появившейся подмоге, о словах капитана Горста.

Орн слушал, не перебивая. Чем дольше я рассказывал, тем мрачнее становилось его лицо, а пальцы бессознательно теребили край стола. Когда я дошёл до части про уничтоженные порубочные отряды и прорванную границу, он закрыл глаза и тяжело, по-стариковски вздохнул.

— Великий лес проснулся. — прошептал он, и в его голосе звучала не просто тревога, а древний, первобытный ужас. — Я боялся этого. Все боялись этого…

— Что это значит, Орн? — спросил я, чувствуя, как холодный пот выступает на спине.

— Это значит, мальчик, что игры закончились. — старик открыл глаза, и они были полны неприкрытой печали. — Раньше это была борьба за территорию, но теперь… Теперь это борьба на выживание. Лес пошёл в наступление и он не остановится, пока не сметёт всех нас.

Его слова повисли в комнате, густые и тяжёлые, как похоронный звон. Я молчал, переваривая услышанное. Картина будущего, которую рисовало моё воображение, была мрачной и безысходной.

— Но я собрал кое-что. — вдруг вспомнил я, пытаясь найти хоть крупицу надежды и потянулся к мешку. — Мне не нужны были «ценные» материалы и я решил собрать вот это.

Я развязал верёвку и высыпал на стол содержимое мешка. Вернее, его видимую часть, ту, что я не стал отправлять в инвентарь. На грубые доски посыпалась куча щепы разной формы, размера, оттенка. Она покрыла собой половину стола, издавая лёгкий, смолистый аромат.

Орн уставился на эту кучу мусора с немым недоумением. Он посмотрел на щепу, потом на меня, потом снова на щепу.

— И… Это всё? — наконец выдавил он. — Весь твой улов? Вся твоя «доля»? Ты рисковал жизнью ради… Этого?

В его голосе звучало не осуждение, а горькое разочарование, будто я подтвердил его самые худшие опасения насчёт своей неадекватности.

Но я лишь улыбнулся, чувствуя странную уверенность.

— Это не просто щепа, Орн. Это начало. Начало всего, просто поверь мне.

Остаток дня мы провели в работе. Молчаливой, сосредоточенной, почти инстинктивной. Словно наши руки, не верящие в завтрашний день, пытались ухватиться за единственное, что им было знакомо и подконтрольно — за созидание. Я разложил свою добычу по углам, рассортировав её на грубую и мелкую, тёплую и холодную на ощупь. Орн сначала ворчал, что я засоряю его дом хламом, но потом, взяв в руки несколько особенно интересных на вид обломков, притих и задумался. Я видел, как в его глазах загорается тот самый огонёк — огонёк мастера, увидевшего новый материал.

Он вернулся к своему столу, к тому самому амулету, над которым работал несколько дней. Но теперь его движения были другими — более уверенными, быстрыми, даже яростными. Он не вырезал, а высекал форму, будто торопясь высказать какую-то важную мысль, пока не поздно. Нож в его руках пел свою металлическую песню, и стружки, тонкие и изящные, свивались в кудрявые кольца на полу.

Я наблюдал за ним, одновременно убираясь в доме, пытаясь привести в порядок инструменты и смахнуть следы вчерашней резьбы. В воздухе витал запах древесины, смешанный с запахом страха и неизвестности, пропитавшим стены.

И вот, когда за окном уже сгущались вечерние сумерки, окрашивая комнату в сизые тона, Орн отложил нож.

— Готово. — произнёс он тихо, и в его голосе прозвучала странная смесь гордости и горькой усталости.

Он протянул мне амулет в форме дубового листа с проработанными до мельчайших деталей прожилками. Но теперь он был закончен. Древесина, которую он использовал, была тёмной, почти чёрной, с красноватым отливом, и на её фоне резьба казалась ещё более искусной. Лист выглядел живым, будто вот-вот готовым дрогнуть от дуновения ветра. В его центре пульсировал слабый, тёплый свет — не яркий, а глубокий, будто исходящий из самой сердцевины дерева.

— Красиво. — выдохнул я, искренне впечатлённый. Мои пальцы сами потянулись прикоснуться к гладкой, отполированной поверхности. Она была тёплой, как живая кожа.

— Красота — не главное. — буркнул Орн, но было видно, что похвала ему приятна. — Это… Защитный амулет. Слабый, но надежный. Он может ненадолго отвести взгляд тварей и спасти жизнь своему хозяину. Полезная вещь, особенно в наше время.

Он помолчал, глядя на своё творение с тяжелым взглядом.

— Его нужно продать. На вырученные деньги купим еды. Муки, крупы, сушёного мяса. Всё, что можно долго хранить. И соли. Много соли.

Я кивнул, понимая его с полуслова. В надвигающемся хаосе еда станет ценнее золота.

— Я отнесу. — предложил я.

— Нет. — резко оборвал он. — Ты не знаешь точных цен на амулет и уж тем более покупателей. Я сам. Ты же… — он махнул рукой в сторону кухни, — … приготовь что-нибудь. А то есть хочется, а готовить — сил нет.

Он тяжело поднялся, засунул амулет в кожаный мешочек и направился к двери. Его фигура в проёме выглядела старой и согбенной, но в ней чувствовалась непоколебимая решимость.

Согласившись со стариком я принялся за кулинарию, хоть и не был в ней силен. Я как раз возился у печи, пытаясь сообразить хоть какую-то похлёбку из остатков вчерашней еды, когда снаружи послышались тяжёлые, уверенные шаги. Вот только гостей мы не ждали.

Сердце ёкнуло, предупреждая об опасности ещё до того, как мозг успел её идентифицировать. Дверь в дом с силой распахнулась, ударившись о стену. Единственная петля не выдержала такого отношения и приказала долго жить, от чего дверь и вовсе упала на пол.

В проёме, заливаемый последними лучами заходящего солнца, стоял Клейн. Его широкое, небритое лицо было искажено привычной презрительной усмешкой. За его спиной маячили две его шестерки.

— Ну что, старичок, вышел прогуля… — начал было Клейн, но, окинув взглядом комнату и не обнаружив Орна, замолчал. Его взгляд упал на меня. Усмешка стала ещё шире и злее. — А, щенок. Один дома? Где твой хозяин?

Я медленно выпрямился, отодвинув котелок от огня. Внутри всё сжалось в тугой, холодный комок, но на лице я старался сохранить невозмутимость.

— Его нет.

— Как же жаль. — язвительно протянул Клейн, переступая порог. Его люди последовали за ним, бесцеремонно заняв и так небольшое пространство дома. — А мы по делу. Слышали, ты сегодня в дозоре был. Геройствовать ходил. Значит, добыча должна быть. Наш долг, мальчик, ещё никто не отменял.

— Добыча? — сделал я удивлённое лицо. — Какая добыча? Нас еле живых оставили. Чуть не поубивало всех.

— Не врёшь? — Клейн прищурился, его маленькие глазки-щёлочки сверлили меня насквозь. — А мне говорили, что вы там целый отряд монстров положили. И твоя доля тебе причитается. И раз ты живёшь с должником, значит, твоя доля — это его долг. Понимаешь? Простая арифметика.

— Я ничего не понимаю. — упрямо повторил я. — Мы еле ноги унесли. Вот, смотри…

Я сделал шаг к своему мешку, что стоял прислонённым к столу. Я нарочно оставил в нём немного щепы — на вид самую жалкую, мелкую, невзрачную. Я развязал верёвку и опрокинул мешок. На пол с сухим шелестом высыпалась куча древесного мусора.

— Вот моя «доля». — сказал я, стараясь, чтобы в голосе звучала обида и разочарование. — Щепки. Потому что я новичок и мне больше ничего не досталось.

Клейн уставился на кучу хлама у своих ног. Его лицо сначала выразило полное недоумение, затем по нему проползла тень сомнения, и, наконец, оно побагровело от чистейшей, неконтролируемой ярости. Он не поверил. Не мог поверить, что кто-то мог быть настолько глуп или несчастлив.

— Что… — он просипел, и его голос стал тихим, страшным. — Что это?

— Щепа. — пожал я плечами. — Для растопки. Хоть печь протопить сможем…

— ГДЕ БРЕВНА⁈ — внезапно рявкнул он так, что стены задрожали. Его кулак с силой обрушился на стол, заставляя дребезжать немытую кружку. Его перекошенное от гнева лицо приблизилось к моему, и я почувствовал запах перегара и пота. — Где настоящая добыча, падаль⁈ Не смей меня обманывать! Я знаю, что вам полагалось! Где они⁈

Он был в ярости. В той самой, слепой, животной ярости, когда логика отступает, уступая место голой агрессии. И это было именно то, чего я и добивался. Он видел лишь пустой мешок и кучу мусора. Лишь очередную, вопиющую несправедливость, и это сводило его с ума.

Я стоял перед ним, и чувствовал, как по спине бегали мурашки. Но на этот раз не от страха. Это было холодное, осторожное торжество. Первая маленькая победа в надвигающейся большой войне.