Вечерняя прохлада сменилась ночной стужей, но наш лагерь, окутанный плотным одеялом тишины и тревожного ожидания, пережил её без происшествий. Ни вылазок тварей из Леса, ни внутренних конфликтов. Даже воздух, казалось, замер в неподвижности, затаив дыхание перед грядущим бурей, которая неизбежно должна была грянуть. Рано или поздно.
Я спал урывками, мой сон был чутким и нервным, как у зверя, прислушивающегося к малейшему шороху в ночи. Мысли то и дело возвращались к Мимио. Его теплое, едва ощутимое присутствие было слабым утешением. Он спал, восстанавливаясь, и теперь я чувствовал эту связь острее. Тонкую, как паутинка, нить, по которой пульсировал едва уловимый ручеек энергии. Медленный, слишком медленный. Беспокойство за него глодало меня изнутри, но поделать я пока ничего не мог.
Едва первые признаки зари начали размывать черную краску ночи, окрашивая горизонт в грязно-серые, сизые тона, я уже был на ногах. Тело ныло приятной, знакомой усталостью, но в этой усталости была и сила. Сила, которая требовала выхода, требовала закалки и роста.
Ещё вчера, осматривая лагерь, я заметил в стороне, за линией повозок, нечто, отдалённо напоминающее тренировочную площадку. Несколько полуразвалившихся соломенных манекенов, вкопанное в землю бревно для ударов, перекладина для подтягиваний и даже импровизированную полосу препятствий из ям и насыпей. Видимо, здесь кто-то когда-то пытался поддерживать форму. Сейчас это место было пустынно и заброшено.
Именно туда я и направился, крадучись, чтобы никого не разбудить. Воздух утра был острым, колючим, он обжигал лёгкие, пробуждая каждую клеточку тела. Я достал топор, ощутил его привычный, почти родной вес. И начал.
Сперва разминка. Резкие выпады, махи, скручивания. Суставы скрипели, мышцы натягивались струнами, но боль была приятной, предвещающей работу. Потом бег, несколько кругов по периметру лагеря, с ускорениями, с резкими сменами направления. Дыхание ровное, глубинное. Сердце билось мощно и ритмично, гоняя кровь по сосудам, насыщая тело кислородом.
Затем я перешел к силовым упражнениям. Отжимания с хлопком, приседания с выпрыгиванием, подтягивания на перекладине. Каждое движение доводил до предела, до дрожи в мышцах, до того момента, когда мозг кричал «хватит!», а я заставлял его замолчать силой воли. Я выжимал из себя всё, каплю за каплей, выкладываясь на свой текущий, далекий от идеала, но уже не жалкий максимум.
Потом взял в руки топор и начал отработку ударов. Рубку вкопанного бревна. Сперва медленно, вдумчиво, отрабатывая точность, самую базовую механику. Потом быстрее, яростнее, вкладывая в каждый удар всю мощь корпуса, всю ярость, всю накопившуюся неуверенность и страх. Щепки летели в стороны, звон металла по древесине разрывал утреннюю тишину.
Я вошел в состояние глубокого транса, полного слияния с телом и оружием. Мир сузился до ритма дыхания, биения сердца, свиста топора и ощущения растущей, кипящей силы внутри. Я не видел, не слышал ничего вокруг. Существовал только я, топор и цель.
И система отвечала мне взаимностью. На периферии зрения то и дело всплывали полупрозрачные уведомления, холодные и безэмоциональные, но такие желанные.
Навык: Бой топором I — прогресс +1.2%.
Текущий: 10.4%
Но главное ждало меня в конце. Когда я остановился, обливаясь потом, с телом, дрожащим от перенапряжения, и лёгкими, горящими огнём, перед глазами всплыло сообщение.
Путь Закалённого Тела
Прогресс: 86%
Тип Пути: Телесный
Связанные атрибуты: Сила, Выносливость, Живучесть
Пассивный эффект: «Закалка»: небольшое снижение усталости при повторяющихся действиях.
Восемьдесят шесть процентов! Еще недавно было шестьдесят три. Это значило, что через день, максимум два, я, наконец, смогу достичь конца первой стадии. Узнать, что скрывалось за этой чертой. Получу ли я новую способность? Пассивный бонус? Или откроется следующий этап, ещё более трудный и долгий?
Предвкушение сладкой иглой кольнуло под ложечку. Я выпрямился, с силой выдохнув пар в холодный воздух.
И только тогда, выйдя из своего боевого транса, я вернулся в реальность. И ощутил на себе взгляды.
Я обернулся. Лагерь просыпался, у палаток стояли дозорные, сменившиеся с ночного дежурства. У полевой кухни собиралась очередь за скудной похлёбкой, и многие из них смотрели на меня. Не украдкой, а прямо, открыто, с нескрываемым любопытством и… уважением?
Десятки глаз. Усталые, привыкшие к виду смерти лица солдат и охотников были обращены ко мне. В их взглядах читалось не осуждение за нарушение утреннего спокойствия, а неподдельный интерес. Они видели молодого, щуплого паренька, который выжимал из себя все соки с такой яростью и самоотдачей, будто готовился к бою с самим Повелителем Леса. Они видели концентрацию, дисциплину и ту самую силу воли, которую уважали больше грубой мускулатуры.
Я почувствовал лёгкую неловкость, будто меня застали за чем-то сокровенным. Сдержанно кивнув в сторону самых внимательных зрителей, я быстрым шагом направился к своему отряду, чтобы привести себя в порядок.
У нашего потухшего костра уже копошился Эдварн. Он помешивал угли кочергой, пытаясь раздуть огонь. Его взгляд скользнул по мне, по моей взмокшей рубахе, по топору в моей руке.
— Проветрился? — буркнул он, но в его голосе не было ни насмешки, ни раздражения. Одно лишь… одобрение.
— Да. — коротко ответил я, наклоняясь к бочке с водой, чтобы смыть с себя пот и пыль. Ледяная вода обожгла кожу, заставив вздрогнуть и прочистив сознание окончательно.
Когда я выпрямился, вытирая лицо рукавом, то увидел, что на меня смотрят все члены моего отряда. Лиор, Брэнн, Кэрвин, Рагварт. Они уже были на ногах, готовые к новому дню, и в их взглядах теперь читалось нечто новое. То, что появилось после демонстрации «Боевого Размаха», но сейчас кристаллизовалось, стало плотнее и осознаннее.
Это не было обожествлением, нет. Они были суровыми, опытными бойцами, и слепая вера была не для них. Но я стал для них… Недостижимым пределом. Живым воплощением того, на что способна воля, помноженная на необъяснимый дар. Они видели, как я тренируюсь. И теперь смотрели на меня с тем же молчаливым, почтительным интересом, с каким смотрят на надвигающуюся грозу — с опаской, но и с признанием её мощи.
Мы молча перекусили жёсткими сухарями и остывшей похлёбкой. Никаких лишних слов, никаких вопросов. Нас связывала теперь не только общая тайна, но и общее понимание: грядёт нечто большое. И я был в центре этого нечто.
Ровно в назначенный час наш отряд в полном составе, вместе с группой Крона, но без него самого, направился к капитану Горсту. Утро было в разгаре, лагерь кипел деятельностью, но по пути нам встречались лишь редкие, озабоченные своими делами люди.
У входа в палатку нас уже ждал угрюмый стражник. Он молча откинул полог, пропуская нас внутрь.
Капитан сидел за своим столом, заваленным картами и сводками. Его лицо казалось ещё более уставшим, будто он не сомкнул глаз всю ночь. Рядом, на грубом табурете, сидел Крон. Он выглядел посвежевшим, отдохнувшим, но в его позе читалась скованность человека, ожидающего приговора.
— Заходите, строитесь. — бросил Горст, не отрываясь от какого-то донесения.
Мы втиснулись в тесное пространство палатки, заняв позиции вдоль стен. Наконец капитан отложил бумагу и поднял на нас свой тяжелый, всевидящий взгляд. Он обвёл всех присутствующих, на секунду задержавшись на мне, потом на Кроне, и наконец на Эдварне.
— Для начала хорошие новости. — начал он, и в его голосе впервые прозвучали нотки чего-то, отдалённо напоминающего облегчение. — Караван баронессы Лирель благополучно покинул город на рассвете. Сильных инцидентов не было, панику удалось локализовать. Ваша задача по обеспечению безопасности периметра выполнена. Хорошая работа, Эдварн.
Мужчина лишь молча кивнул, принимая похвалу как должное.
— Теперь, — голос капитана снова стал ледяным и острым, как скальпель, — перейдём к менее приятным вопросам. Крон, твоя очередь. Сигнал, полученный нами с тринадцатого форпоста, был однозначным: из Великого Леса не вырвался никто. Ни одна душа. Объясни, как так вышло, что ты и твои люди оказались исключением.
Все взоры обратились на старого лесоруба. Крон выпрямился на табурете, его лицо стало сосредоточенным, суровым.
— Мы и не были в Великом Лесу, капитан. — его голос звучал хрипло, но уверенно. — В тот день наш порубочный отряд завершил смену раньше срока, выполнив норму. Мы вышли на окраину, к самому краю форпоста, на отдых и разбили временный лагерь.
Он помолчал, собираясь с мыслями, его взгляд ушёл вдаль, будто он снова видел те события.
— Сначала мы услышали крики. Потом рёв. Такой… такой рёв, капитан, сама земля дрожала. И потом они пошли, сплошной стеной со стороны Леса. Не обходя форпост, а прямо через него, снося всё на своём пути. Частоколы, постройки… людей.
В палатке повисла мёртвая тишина. Мы все замерли, представляя себе эту картину.
— Мы… — Крон сглотнул, и на его лице на мгновение мелькнула тень того самого, животного страха. — Мы испугались. Не совру, мы не были готовы. Оружие частично разгрузили, доспехи сняли… Мы решили не геройствовать, ведь это было бессмысленно, и побежали, воспользовались всеобщей паникой и суматохой. Пробились через тыловые проходы, которые ещё не были заблокированы.
Он опустил голову, разглядывая свои грубые, изуродованные работой руки.
— Но даже так… Даже бегущих и паникующих они не оставили в покое. Несколько тварей, ловких, быстрых, похожих на теней, отщепились от общей массы и пошли за нами. Догнали. Пришлось принять бой. Тогда мы и получили эти… отметины. Четверо погибли, прикрывая отход. Мы же… мы просто бежали. Пока могли.
Он закончил и поднял на капитана взгляд, в котором читалась горькая правда. Он не геройствовал, не приукрашивал, просто выживал. И ему было за это стыдно, но это была правда.
Горст слушал, не перебивая. Его лицо оставалось каменным, но в глазах мелькали быстрые, как вычисления, мысли. Он сверял рассказ Крона с тем, что знал сам.
— Ты утверждаешь, что основная масса тварей прошла сквозь форпост, даже не заметив вас? — уточнил капитан.
— Они не обращали на нас внимания, капитан. — подтвердил Крон. — Как будто… как будто у них была другая цель. Более важная. Они просто давили и неслись вперёд.
Горст медленно кивнул, откидываясь на спинку своего скрипящего кресла. Картина складывалась ужасающая, но логичная. Лес не просто нападал, он вёл наступление, целенаправленное и сокрушительное.
— Ладно. — произнёс капитан после тяжёлой паузы. — С первым вопросом, можно сказать, разобрались. Остаётся второй. И главный. Как вы исцелились?
Его взгляд, тяжёлый и неумолимый, скользнул по Крону, потом по Эдварну, потом по всем нам, собравшимся в палатке. Он искал слабину, искал того, кто не выдержит этого давления и проговорится.
— Болезнь, которую диагностировал лекарь, считается неизлечимой. — его голос был тихим, но от этого лишь более опасным. — Она не проходит сама, её нельзя «перерасти» или «переспать». Вы, — он ткнул пальцем в сторону Крона, — были заражены, но «чудесным» образом исцелились, так что я требую объяснений.
Тишина в палатке стала абсолютной. Даже дыхание казалось неестественно громким. Я чувствовал, как взгляд капитана буравит меня, но я смотрел прямо перед собой, сохраняя на лице маску невозмутимости. Рядом стоял Эдварн, и его спокойствие было подобно гранитной скале.
Крон молчал, опустив глаза. Он дал слово.
— Никто не знает, капитан. — вдруг твёрдо сказал Эдварн. — Они были в карантине. Их состояние стабилизировалось само по себе. Возможно, лекарь ошибся. Возможно, у них просто сильный иммунитет.
— Возможно, вы мне врёте, Эдварн. — холодно парировал Горст. — И покрываете кого-то. Или что-то.
— Я докладываю то, что видел, капитан. — голос Эдварна не дрогнул. — Никакого вмешательства не было. Чудо, если хотите. Случайность.
Горст замер, его пальцы медленно забарабанили по столу. Он видел, что все молчат. Видел, что мы — стена. Давить дальше было бесполезно. Он мог приказать, мог угрожать, но он был прагматиком и сейчас ему была нужна стабильность, а не раскол в рядах своих лучших бойцов.
Но он не был бы капитаном, если бы сдался так просто.
— Хорошо. — он резко выдохнул, будто смиряясь с неизбежным. — Допустим, это было «чудо». Ответьте тогда на другой вопрос. Можно ли повторить это «чудо», если возникнет необходимость? Если зараза начнет распространяться по городу можете ли вы гарантировать, что сможете повторить этот… феномен?
После этих слов два взгляда, Эдварна и Крона, метнулись в мою сторону, что было сразу же замечено капитаном. Конспираторы из них получились фиговые, честно говоря. Не быть им шпионами.
На этот раз пришлось ответить мне. Не глядя на капитана, ровным, безжизненным голосом, который, казалось, принадлежал не мне.
— Нет. Пока что нет.
Горст перевёл на меня свой взгляд. В его глазах читалась ярость от того, что его водят за нос, но и холодный, расчётливый интерес.
— «Пока что»? — уловил он моментально.
— Пока что. — сказал я, глядя ему прямо в глаза.
Капитан изучал меня несколько долгих секунд. Он понимал, что это всё, что он сможет сегодня выжать из этой ситуации. И, похоже, это его устраивало. Пока что.
— Ясно. — он отвёл взгляд, снова берясь за бумаги на столе. — На этом вопрос пока закрыт. Но он ещё будет поднят, не сомневайтесь.
Эдварн, видя, что напряжённость немного спала, сделал шаг вперёд. Его голос прозвучал чётко и официально.
— Капитан. Пока мы здесь, хочу поднять вопрос о статусе Макса. Он прошел испытательный срок, а в недавнем бою проявил себя достойно, внеся посильный вклад в общее дело. Прошу закрепить его в моём отряде на постоянной основе с полными правами и обязанностями.
Все взгляды снова устремились на капитана. Он, не поднимая глаз от бумаг, лишь хмыкнул.
— Учитывая твои рекомендации и вчерашние «чудеса», я не вижу причин для отказа. — он бросил на меня короткий, оценивающий взгляд. — Одобрено. Макс, отныне ты официальный член четвёртого дозорного отряда, поздравляю. Соответствующее распоряжение будет направлено в канцелярию.
В груди что-то ёкнуло. Официальный статус. Теперь я был не просто непонятным сиротой, не временным пополнением, я стал своим. С долей в добыче, с правом голоса, с защитой отряда. Это был важный шаг, очень важный.
— Спасибо, капитан. — кивнул я, стараясь не показывать своих эмоций.
— Не благодарите. — сухо парировал Горст. — Работать придётся в два раза больше, теперь вы на передовой. На этом всё. — капитан махнул рукой, явно давая понять, что аудиенция окончена. — Оцепление вокруг города остаётся. Патрулирование продолжится в усиленном режиме. Но ваш отряд, Эдварн, а также группа Крона, на сегодня свободны. Отправляйтесь в город, отдохните, приведите себя в порядок. Завтра в это же время жду вас здесь. У меня есть ощущение, что завтрашняя ночь будет неспокойной.
Мы молча вышли из палатки на свежий воздух. Утреннее солнце уже припекало вовсю, но внутри у меня было холодно от невысказанного и от предчувствия обещанной капитаном «неспокойной ночи». Не спеша, мы потянулись в сторону городских ворот.
Город встретил нас гулким, тревожным гулом. Мы еще стояли у ворот, переводя дух после встречи с Горстом, как ко мне решительно направился Крон. Его широкая, испещренная шрамами физиономия, обычно искривленная презрительной усмешкой, сейчас выражала неловкую, но искреннюю серьезность. Он остановился передо мной, заслонив собой утреннее солнце, и молча протянул руку. Его ладонь, шершавая и сильная, сжала мою в железной хватке.
— Макс. — его голос, привыкший рычать, звучал низко и на удивление мягко. — От меня и от ребят… Спасибо. — он посмотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не осталось и следа былого высокомерия, только суровая, мужская благодарность. — Ты вытащил нас из самой преисподней, за это мы в долгу, крепко. Запомни: если что — мы твои люди. Любой вопрос, любая проблема. Ты только скажи.
Он еще раз сжал мою руку, кивнул Эдварну и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел к своим людям. Я смотрел ему вслед, чувствуя странное тепло в груди, смешанное с тяжестью новой ответственности. В этом мире появились те, кто был мне обязан. И те, на кого я мог рассчитывать.
Я попрощался со своим отрядом отрядом на главной улице. Эдварн бросил на меня свой привычный, оценивающий взгляд и коротко кивнул. Остальные молча подняли руки в прощальном жесте — наша связь уже не нуждалась в лишних словах.
Дорога к дому Орна показалась на удивление короткой. Усталость приятно ломила мышцы, а в голове еще звенело от недавнего напряжения. Переступив через скрипучую калитку, я невольно застыл, удивленный. Посреди двора, аккуратными, готовыми к работе штабелями, лежали свежие доски, охапка тёса, связки прутьев для обрешетки и добротный кусок чего-то, напоминающего брезент. Всё необходимое для починки проклятой крыши. По всей видимости Борвиг постарался и передал последнюю часть оплаты за амулет.
Мои размышления прервал скрип открывающейся двери. На пороге, опираясь на косяк, стоял Орн. Из-за его спины доносился согревающий душу запах тушеных овощей и свежего хлеба.
— Входи, входи, чего замер, как столб? — буркнул он, но в голосе не было ворчливости, а взгляд, казалось, с искренним облегчением скользнул по мне, оценивая, цел ли. — Обед как раз поспел.
Я переступил порог, и домашнее тепло обняло меня, смывая остатки уличного холода и напряжения. За простым деревянным столом дымилась миска густой похлебки, а рядом лежал ломоть черного хлеба. Мы ели молча какое-то время, и я чувствовал, как силы понемногу возвращаются в тело.
— Народу в городе поубавилось. — негромко начал Орн, откладывая ложку. — Вчера, пока вас не было, караван баронессы под усиленной охраной двинулся на юг. Многие решили, что это их шанс, и присоединились к ней. Упаковали пожитки, погрузили на телеги и укатили куда подальше.
Он помолчал, глядя в свою пустую миску.
— Некоторые и вовсе, не дожидаясь никого, пешком потянулись. Семьями, с малыми детьми… Рискнули пойти через окраины, лишь бы оказаться подальше от Леса и этих стен. Глупцы. Страх — плохой советчик.
Я слушал, представляя себе эти картины исхода, и на душе становилось тяжело. Город, и без того небогатый, терял последние силы.
Мы как раз закончили трапезу, и я уже собирался помочь старику убрать со стола, как с улицы донесся резкий, знакомый до тошноты окрик, резанувший по уху своим нарочито грубым тоном:
— Эй, старый хрыч! Выходи, поболтать надо!
Орн замер, его лицо стало малоподвижным и серым. Он медленно поднялся и, не глядя на меня, двинулся к выходу. Сердце у меня упало, предчувствуя беду, и я последовал за ним.
На нашем участке, словно пятна плесени на хлебе, стояли трое. Впереди всех Клейн, широко расставив ноги и уперев руки в боки. Его тупая, самодовольная физиономия светилась откровенной злобой. За спиной у него топорщились двое его прихлебателей, такие же туповатые и жестокие рожи.
— А, и щенок твой тут как тут. — скривился Клейн, заметив меня. — Отлично. Послушает заодно.
Он сделал пару шагов вперед, его грязный сапог с хрустом раздавил молодой побег крапивы у забора.
— Слушай сюда, Орн, и вникай в суть. Не буду тебя томить. Весь этот квартал, — он ленивым жестом обвел вокруг, указав на наши и соседние полуразрушенные дома, — теперь собственность уважаемых людей. Я здесь, как их представитель. Так что у тебя есть ровно один день, чтобы собрать свои пожитки и съехать. Слово «долг» теперь можно забыть. Место нужно под новую застройку. Цивилизацию, понимаешь ли, наводят.
Орн стоял, не шевелясь, лишь его пальцы сжались в бессильные кулаки. Он молчал, и в его молчании была такая бездна отчаяния и смирения, что у меня перехватило дыхание.
— Куда я денусь? — тихо, почти шепотом, выдохнул старик.
— А это уж твои проблемы. — Клейн широко и уродливо ухмыльнулся. — Можешь жить под мостом, можешь в канаве… Мне-то что? Главное, чтобы завтра к вечеру здесь тебя здесь не было. Всё понятно?
Не дожидаясь ответа, он плюнул себе под ноги, развернулся и, не спеша, поплелся прочь. Его шестерки с тупыми усмешками поплелись следом. Я стоял, чувствуя, как по спине бегут ледяные мурашки, а внутри закипает что-то темное и страшное. Ярость подступала к горлу медленным, горячим ядом. Они не просто требовали долг, они отнимали последнее. Они вышвыривали на улицу того, кому некуда было идти. И делали это с такой… С такой легкой, презрительной ухмылкой.
И в этот миг я понял, что так больше продолжаться не может.