Системный Творец

Глава 22

Лапа, огромная, облепленная засохшей грязью и пронизанная мелкими, острыми как иглы, древесными щепками, описала короткую, могущественную дугу. Воздух завизжал под ее тяжестью. Я зажмурился, инстинктивно вжимаясь в землю, в горле стоял комок бессильной ярости и горькой иронии. Пережить всё это — бой, гибель товарищей, уничтожение Оплота — чтобы пасть от лапы последнего ублюдка? Мой разум отказывался это принимать. Но тело не слушалось, предательски немея от боли и истощения. Я уже чувствовал леденящее смертью дыхание твари, зловоние гниющей плоти и свежей крови, как вдруг…

«Дубовая Кора»! — пронеслось в моем заплетающемся сознании. Однократное использование амулета! Я совсем о нем забыл!

*БАМ*.

Послышался негромкий, но невероятно плотный звук, словно кто-то ударил молотом по наковальне из чистой силы. Воздух перед моим лицом затрепетал и вспыхнул на микросекунду теплым золотисто-коричневым светом, сложившись в призрачное, полупрозрачное подобие дубового листа.

Лапа волка с оглушительным хрустом ударила в этот внезапно возникший барьер и отскочила, будто животное лязгнуло зубами о стальную балку. Раздался сдавленный, болезненный визг. Когти, готовые разорвать мою грудь, лишь скользнули по невидимой стене, не оставив на ней и царапины.

Волк отпрянул, недоуменно и яростно тряся поврежденной лапой. Его единственный глаз безумно вращался, пытаясь понять, что за преграда встала между ним и легкой добычей. Эта секунда замешательства стала для него последней.

Во мне что-то щёлкнуло. Древний, животный инстинкт выживания, помноженный на ярость от потери товарищей и холодную волю. Мысль была обжигающе четкой, простой и ясной: «Ко мне!».

Я не кричал, не звал, а просто «захотел». Вложил в это желание всю свою ненависть, всю боль, всю отчаянную надежду. Я потянулся к той самой прочной, невидимой нити, что связывала меня с топором, валявшимся среди обломков Оплота.

И он откликнулся.

Из груды дымящихся щепок и потухших камней вырвался сокрушительный вихрь. Мой «Простой Топор», весь в липкой зелёной жиже и крови, сорвался с места. Он пронзил пространство, оставляя за собой короткий серебристый след. Рукоять, тёплая и родная, сама легла в мою раскрытую ладонь, заполняя её уверенной, живой тяжестью. Вибрация, идущая от Мимио, была ликующей, яростной, торжествующей.

Инерция броска, помноженная на волю, была чудовищной. Топор, даже не замедлив хода, описал в воздухе идеальную, сокрушительную дугу. Лезвие блеснуло в тусклом свете, сверкнув ослепительно-чистой сталью, и с почти музыкальным звуком *щ-щ-их* прошлось по толстой шее ошалевшего волка.

Голова твари с выражением глубочайшего изумления замерла на миг в воздухе, а затем грузно шлёпнулась в грязь. Туловище, всё ещё не понимая, что оно мертво, сделало паду неуклюжих шагов и рухнуло рядом, заливая землю липкой, чёрной кровью.

Тишина.

Глухая, давящая, звенящая тишина, нарушаемая лишь шипением угасающей энергии Оплота и моим собственным прерывистым, хриплым дыханием. Бой был окончен. Последняя угроза уничтожена.

Но какой чудовищной, неподъемной ценой…

Я лежал, не в силах пошевелиться, глядя в серое, безразличное небо. Боль в боку была огненной, пульсирующей, с каждым ударом сердца напоминая о близкой кончине. Но хуже боли была пустота. Душевная пропасть, выжженная внутри. Я медленно, с нечеловеческим усилием, перекатился на бок и поднялся на колени. Глаза сами собой потянулись туда, где всего несколько минут назад кипел бой.

Картина, открывшаяся мне, была похожа на работу мясника, одержимого безумием. Земля была перепахана, испещрена воронками и залита кровью всех цветов — от ярко-алой человеческой до чёрной и ядовито-зелёной тварей. И повсюду… повсюду лежали они.

Брэнн. Его могучее тело было изрешечено ударами, лицо, скрытое густой бородой, залито кровью. Он лежал на спине, всё ещё сжимая в окоченевшей руке свой топор.

Лиор. Высокий и сухопарый, он теперь казался сломанным деревом. Его спина была разорвана когтями ворона, а рядом валялось тело монстра с топором, намертво врубленным в его лапу. Он умер молча, как и жил, забрав своего убийцу в преисподнюю.

Кэрвин. Мой взгляд едва нашёл его в стороне. Он лежал в неестественной позе, его голова была откинута назад, а на виске зияла страшная рваная рана. Его верный лук лежал неподалёку, тетива порвана. Зоркий стрелок не увидел удара сбоку.

Рагварт. О, боги… Рагварт. Я видел лишь край его развороченного щита и окровавленную руку, беспомощно лежащую на земле. Он принял на себя главный удар, прикрыв других. Как и положено мечнику. Как и положено другу.

Весь отряд… Весь мой первый и единственный отряд, мои братья по оружию, те, кто принял меня, поверил, пошёл за мной на верную смерть… Все они лежали здесь, на этом проклятом, перепаханном поле. Их жертва не была напрасной — Оплоты уничтожены, город спасён. Но эта мысль не приносила ни облегчения, ни утешения. Лишь леденящую, всепоглощающую пустоту и чувство вины, которое сдавило горло тугим узлом.

«Грустить буду потом», — прошипел я сам себе, с силой сжимая кулаки и чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Острая боль немного вернула ясность мыслей. «Сейчас нужно выжить. Нужно, чтобы их жертва не стала напрасной. Ради них».

Я подполз к тому, что осталось от последнего, девятого Оплота. Гора щепок и потухших камней. Я даже не смотрел, что делаю. Руки сами, наработанным за этот день автоматизмом, потянулись к самым крупным, самым странным на вид обломкам.

В инвентарь. Мысленная команда — и мои трофеи исчезли, пополнив коллекцию системного хлама. Сегодня я делал так после каждого боя. Собирал всё, что могло показаться ценным, не анализируя, не задумываясь, на это совершенно не было времени.

Принявшись отползать от развалин, я заставил себя сделать то, чего боялся больше всего. Я пополз от одного тела к другому, заглядывая в лица, приставляя дрожащие пальцы к запястьям, ища хоть малейший признак жизни, хоть слабый пульс. Глухую, безумную надежду, что хоть кто-то…

Брэнн. Холодный. Кожа восковая, безжизненная.

Лиор. Пустые, остекленевшие глаза уставились в небо.

Кэрвин. Ничего. Только тишина.

Рагварт… Нет. Его не стало.

Отчаянный, животный стон вырвался у меня из груди. Я рухнул лицом в землю, впиваясь пальцами в мерзлую почву. Слёз не было. Была лишь всесокрушающая, бескрайняя пустота.

И тогда мой взгляд упал на Эдварна.

Он лежал поодаль, на спине. Его кираса была разорвана в клочья, из-под неё сочилась алая кровь, смешиваясь с чёрной грязью. Его лицо было страшно бледным, почти синим.

Я почти не надеялся. Подполз, затаив дыхание. Его амулет висел на шее, но это была уже простая деревяшка. Дерево потускнело, покрылось паутиной трещин и рассыпалось у меня в пальцах при прикосновении, также, как и стальные амулеты членов отряда до этого. Их аура исчерпала себя до дна, как и всё остальное здесь. Но мой амулет был все еще цел… Возможно потому, что был сделан собственноручно, а не системой? Это была еще одна загадка к куче уже имеющихся, но в данный момент мне было на это плевать.

Я приложил пальцы к шее командира. Кожа была ледяной. Я не чувствовал ничего. Ни пульса, ни биения жизни… Отчаяние снова накатило черной волной. Я уже был готов отползти, признать его смерть…

И тут подушечки моих пальцев уловили едва заметное, слабое, прерывистое движение. Тоненькая, чуть вибрирующая ниточка жизни. Она была такой хрупкой, что казалось, дуновение ветра может её порвать.

«Он жив!».

Не знаю, как он выжил. Каким чудом, какой силой воли он ухитрился уцелеть в этой мясорубке, но он был жив! Тяжело ранен, на грани, но — жив!

Новый прилив адреналина, острый и жгучий, пронзил моё собственное измождённое тело. Пустота внутри тут же заполнилась новой, теперь уже чёткой и ясной целью: спасти его!

Действовать нужно было быстро. Я не знал, сколько ещё монстров бродило поблизости, привлечённых грохотом битвы. Собрав остатки сил, я кое-как взвалил бесчувственное тело Эдварна на плечи. Он был тяжелым, неподвижным грузом. Каждый шаг отзывался огненной болью в моём пронзённом боку, в голове звенело, а перед глазами плясали чёрные пятна. Но я шёл. Шёл, спотыкаясь о трупы и обломки, уходя от города, вглубь опустошённых полей.

Мне было не до стратегии, не до выбора направления. Я шёл на удачу, ведомый лишь инстинктом — подальше от этого ада, найти хоть какое-то укрытие.

И спустя какое-то время этого мучительного пути, мои затуманенные глаза увидели силуэт. Низкое, приземистое, полуразрушенное каменное строение с провалившейся крышей. Сарай? Амбар? Когда-то здесь, видимо, хранили собранный с полей урожай. Теперь же от былого изобилия не осталось и следа.

Я вполз внутрь, едва не падая под тяжелой ношей. Воздух внутри оказался спёртым, пахло пылью, прелым сеном и мышами. Но здесь было сухо и, что важнее всего, пусто. Ни монстров, ни людей. Только груды мусора да паутина в углах.

Я аккуратно, почти с благоговением, опустил Эдварна в относительно чистый угол, сгребя руками старую солому, чтобы сделать ему подобие подстилки. Его дыхание было поверхностным, едва слышным. Лицо цвета пепла. Я аккуратно, на сколько смог, сорвал с него остатки доспехов, обнажив страшные раны. Рваные, уже воспалявшиеся по краям, некоторые — глубокие, до кости. Он истекал кровью.

И тогда я заметил на краях ран, на его коже и на своей собственной зловещие серо-зеленые пятна, похожие на плесень. Спящие почки. Инфекция низкого уровня, подарок когтей зараженных тварей. Её не остановить тряпками и водой. Отчаяние, холодное и острое, кольнуло меня под сердце. И в этой кромешной тьме меня осенило — я был не один.

Только сейчас адреналин начал отпускать и мое собственное тело взорвалось ноющей болью. Каждая рана, каждая царапина заныли одновременно, требуя внимания. Доспехи на мне превратились в липкий, окровавленный лоскут. Но раны Эдварна были смертельными, а мои могли подождать.

Собрав последние крупицы воли, я призвал его. «Мимио!»

Воздух передо мной дрогнул, и на груду соломы медленно, с едва слышным «ми-ми-ми…», опустился мой Помощник. Его свечение, обычно яркое и жизнерадостное, сейчас было тусклым, мерцающим, как угасающая уголька. Он и сам был измотан до предела недавней битвой. Но он был здесь.

«Мимио. — голос мой сорвался на шепот. — Прошу… нам нужна твоя помощь. Очисти нас».

Мимио слабо кивнул своим невесомым телом и медленно прошел в центр сарая. Мягкое зеленоватое свечение, исходившее от него, вдруг усилилось. Оно перестало быть просто светом — оно стало плотным, почти жидким, похожим на медленный, тягучий поток жидкого изумруда. Этот поток растекался по грязному полу, касаясь моих ног и тела Эдварна.

Я замер, затаив дыхание, чувствуя, как усталость и боль отступают перед накатывающей волной целительной силы.

Там, где свет касался нашей кожи, происходило невероятное. Серо-зеленые пятна заражения начали дымиться. Нет, это был не дым, это было нечто иное — тончайшая черная субстанция, похожая на пепел или пыль, которая поднималась из пор кожи и тут же растворялась в ярком свете Мимио, исчезая с тихим шипением.

Эдварн глухо застонал, его тело напряглось от боли, но не от той, что причиняют раны, а от той, что несло очищение. Я сам стиснул зубы, чувствуя, как гнилостная псевдожизнь Леса выжигается самой сутью чистой, сконцентрированной силы природы, которую отдавал Мимио.

Я видел, как кожа на груди эдварна и на моем плече начала менять цвет. Серо-зеленый мерзостный оттенок уступал место здоровому, розовеющему цвету плоти. Крошечные бугорки лопались и исчезали, не оставляя и следа. Воспаление по краям ран спадало на глазах, оставляя лишь чистую, хоть и страшную на вид, плоть. Напряженные мышцы расслаблялись, дыхание из прерывистого и хриплого становилось глубже и ровнее.

Процесс занял не больше нескольких минут, но показался вечностью. Когда последняя черная пылинка растворилась в свете, Мимио пошатнулся и рухнул на солому. Его свечение стало тусклым, едва заметным. Он издал слабое, едва слышное «ми…» и вернулся в топор, истощенный до предела. Но он сделал это. Его силы, даже в таком состоянии, хватило, чтобы выжечь заразу.

Теперь можно было бороться за жизнь, а не медленно умирать от гнили. Одно расстраивало, мой Путь Целителя был способен лишь на подавленин низкоуровневых инфекций, но никак не для излечения тела.

Сейчас же… Вода. Мне нужна была вода и бинты.

Я обыскал сарай с лихорадочной поспешностью. И нашёл! В углу валялась старая, полуразбитая кадка, а в ней — немного мутной, но относительно свежей дождевой воды. Рядом — кучка тряпок, вероятно, когда-то использовавшихся для уборки. Они были грязными, но я тщательно выжал их и прополоскал в воде. Я понимал, что толку от этого было не много, но я делал все, что мог. Все, что было в моих силах.

Я принялся обрабатывать раны. Стирал запекшуюся кровь, промывал страшные рваные отверстия, туго перевязывал их полосками тряпок.

Лишь когда его раны были хоть как-то перевязаны, я позволил себе заняться собой. Со стоном сняв с себя остатки доспехов. Тело покрывали синяки и ссадины, но хуже всего были несколько глубоких рваных ран на боку и предплечье. Они сочились кровью и грязью. Стиснув зубы от боли, я принялся промывать их той же мутной водой. Холодная жидкость обожгла плоть, заставив меня вздрогнуть. Грязь и запекшаяся кровь медленно отходили, обнажая воспаленную от повреждений плоть. Я выжал тряпку получше, и жидкость, смешанная с моей кровью, потекла по руке. У меня не было ни зелий, ни мазей, только этот жалкий, почти символический жест очищения. Я оторвал от менее грязной тряпки несколько длинных полосок и туго, почти до онемения, перетянул самые страшные раны, стараясь хотя бы остановить кровь.

В голове стучала одна и та же навязчивая мысль: «Жалко, что в инвентарь нельзя было класть несистемные вещи!». Вот бы иметь там хоть какие-нибудь лекарства, антисептик, чистые бинты! Но нет. Моя системная кладовая была забита щепой, обломками и прочим хламом, бесполезным в быту. Всё, что у меня было — это грязная вода, старые тряпки и мои руки.

Тело горело огнем, и каждая мышца кричала от усталости. Я едва мог пошевелиться.

Закончив, я отполз к стене и закрыл глаза. Силы окончательно покинули меня. Темнота нахлынула мгновенно, милосердная и безразличная.

Я очнулся от пронизывающего холода. Сарай погрузился во мрак. Сквозь дыры в крыше проглядывали тусклые звёзды. Я сразу же потянулся к Эдварну. Его дыхание всё так же было слабым и прерывистым, но он дышал! Он все еще был жив!

Осторожно, стараясь не шуметь, я ослабил свои повязки, и выполз наружу. Ночь была тихой, но не спокойной. Издалека, со стороны города, доносился приглушённый, но непрекращающийся гул битвы. Осада продолжалась. Значит, уничтожение Оплотов не остановило натиск полностью, а лишь ослабило его. Было горько это осознавать.

Я осмотрел окрестности. Сарай стоял на окраине бывшего поля, сейчас представлявшего собой месиво из грязи и корней. Недолгими перебежками, если так можно было назвать мои медленные движения, прижимаясь к земле, я обошёл строение по периметру, стараясь сделать его менее заметным — натаскал старых веток, прикрыв ими вход. Это была жалкая попытка, но большего я сделать не мог.

Вернувшись внутрь, я прилёг рядом с Эдварном, стараясь делиться с ним скудным теплом своего тела. Его лоб был горячим — начиналась лихорадка. Я снова смочил тряпку и положил ему на голову. Больше я ничего не мог сделать.

Сон снова накрыл меня, как тяжёлое, чёрное одеяло.

Так начались наши скитания. День слился с ночью, время потеряло всякий смысл. Мы провели в этом проклятом сарае, как мне показалось, целую вечность. На самом деле — два, может три дня. Я потерял счёт.

Я несколько раз выбирался на разведку. Ползком, сливаясь с грязью, я пытался оценить обстановку. И каждый раз мои надежды разбивались о суровую реальность. Монстры были повсюду. Не такие плотные толпы, как у стен города, но отряды Лесной Поросли и Скользней рыскали постоянно. Я видел вдали и заражённых зверей. Вступать с ними в бой было равносильно самоубийству — один крик, один шум, и на меня сбежится вся окрестная нечисть. А сколько её — я не знал. Не знал я и того, жив ли ещё город, держится ли он. Хотя, судя по звукам нескончаемой битвы у стен, он еще держался.

Я возвращался в сарай с пустыми руками и полным отчаяния сердцем. Скудные запасы еды, найденные в углу, состояли из пары заплесневелых сухарей и несколько сморщенных, почерневших корнеплодов. Но и они таяли на глазах. Я почти всё отдавал Эдварну. Растирал еду в крошку, размачивал в воде, а затем вливал ему в рот по капле. Он был без сознания, но глотательный рефлекс работал. Это было маленьким чудом.

Но чудеса закончились. Еда кончилась. Воды оставалось всего на пару глотков. А Эдварн так и не приходил в себя. Его дыхание стало ещё тише, ещё прерывистее. Лихорадка не отступала. Я сидел рядом с ним в полной темноте, слушая его хриплые, трудные вздохи, и чувствовал, как последние капли надежды покидали меня. Я сделал всё, что мог. И этого было недостаточно.

На третий день (я уже почти был уверен, что это третий день) я провалился в тяжёлый, кошмарный сон. Мне снились лица товарищей. Брэнн, Лиор, Кэрвин, Рагварт… Они смотрели на меня молча, а потом их черты расплывались, превращаясь в маски из коры и мха. Я бежал от них, спотыкаясь, а они шли за мной по пятам, протягивая деревянные руки…

Я внезапно проснулся от резкого, знакомого и до ужаса чуждого здесь звука. Лязг стали. Громкие, развязные крики. Визг монстров.

Бой! Рядом шел бой!

Я мгновенно вскочил, схватив топор, и припал к щели в стене. Сердце колотилось где-то в горле. Кто это? Горст прислал подмогу? Вылазка из города?

Но то, что я увидел, заставило меня замереть в изумлении.

На поле, может в сотне метров от моего укрытия, сражалась группа людей. Их было пятеро. Они не были похожи на измождённых, грязных солдат городской стражи. Их доспехи — лёгкие, но прочные, покрытые сложной гравировкой — блестели даже в этом тусклом свете. Они двигались с поразительной, почти игровой лёгкостью. Казалось, они не сражались, а танцевали.

Крупная группа монстров, около двух десятков Порослей и нескольких Скользней, окружила их. Но это не выглядело как угроза. Это выглядело как… тренировка. Один из воинов, высокий мужчина с двуручным мечом, который он держал одной рукой, как трость, вальяжно крушил тварей широкими, размашистыми движениями. Другой воин, женщина с двумя короткими клинками, вертелась среди них, как смертоносный вихрь, оставляя за собой лишь горы расчленённых тел. Они переговаривались, смеялись. Они… забавлялись.

Это было непохоже ни на что, что я видел прежде. Никакой слаженности четвертого отряда, никакой мрачной решимости стражи Горста. Только уверенная в себе, почти высокомерная сила.

И они как будто совершенно не замечали, как много вокруг них противников. Или просто не считали это проблемой.

Меньше чем за пять минут от группы монстров не осталось и мокрого места. Воины стояли среди куч тел, даже не запыхавшись. И тогда один из них, обладатель двуручного меча, медленно повернул голову. И его взгляд, острый и пронзительный, как лезвие, упёрся прямо в мою щель. Прямо в меня.

Не говоря ни слова, он сделал легкий жест рукой, и вся группа разом, в унисон, направилась в мою сторону. Их походка была лёгкой, беззаботной, будто они шли на прогулку, а не по полю, усеянному трупами. У меня сжалось всё внутри. Кто они? Что им нужно?

Я отпрянул от стены, прижимаясь спиной к холодным камням. Топор в моей руке вдруг показался жалкой игрушкой. Шаги приближались. Вот они обошли здание. Вот скрипнула прикрытая ветками дверь.

В проёме возникла фигура предводителя. Он был высоким, широкоплечим, с лицом, испещрённым мелкими шрамами, и холодными, оценивающими глазами серого цвета. Его взгляд скользнул по мне, по моим грязным, изодранным в клочья доспехам, по топору в моей дрожащей руке, и задержался на лежащем без сознания Эдварне.

— Кто ты и что тут делаешь, пылинка? — его голос был низким, спокойным и невероятно надменным. В нём не было ни угрозы, ни интереса — лишь ленивое любопытство.

Я сделал шаг вперёд, заслоняя собой Эдварна.

— Мы… мы из города. — прохрипел я, пытаясь выпрямиться и хоть как-то выглядеть грозно. — Нас послали уничтожить Корневые Оплоты. Мы это сделали. Но… — мой голос дрогнул. — Но все погибли. Он — мой командир — единственный, кто выжил. Он тяжело ранен. Я… я не могу… помогите ему, прошу вас! — последние слова сорвались с губ сами собой, воплем отчаявшегося человека.

Люди в дверях переглянулись. На их лицах не было ни жалости, ни сочувствия. Лишь лёгкое удивление.

— Девять Оплотов? — переспросила женщина с клинками, приподняв бровь. — Интересно.

Предводитель молча подошёл ко мне. Его взгляд заставил меня отступить на шаг. Он не обратил на меня больше внимания, присев на корточки рядом с Эдварном. Он не стал щупать пульс, не стал осматривать раны. Он просто посмотрел на него несколько секунд, будто читая невидимый текст.

Потом он повёл рукой в воздухе. И я обомлел.

Прямо из ничего, с лёгким шелковистым звуком, в его ладони материализовалась небольшая стеклянная баночка, заполненная густой жидкостью ярко-рубинового цвета. Она мягко светилась изнутри.

«Инвентарь! У него есть инвентарь! Как у меня!».

Моя челюсть отвисла. Я не понимал. Я думал, что Система — это что-то, что далось только мне, перебежчику из другого мира. А этот человек… Он был отсюда? И у него были такие же возможности?

Незнакомец одной рукой приоткрыл Эдварну рот, а другой — вылил в него содержимое баночки. Жидкость не была похожа на воду — она стекала густо, медленно, словно жидкий мёд.

Эффект был мгновенным.

Тело Эдварна вдруг выгнулось в дугу. Он сделал судорожный, хриплый вдох, будто тонущий человек, вынырнувший на поверхность. Цвет стремительно вернулся к его лицу, сменив смертельную синеву на здоровый, пусть и болезненный румянец. Страшные раны на его теле зашипели, и из них потянулся лёгкий пар. Я видел, как плоть на глазах начала стягиваться, рубцуясь прямо у меня на глазах.

Его веки дрогнули, а затем медленно, тяжело приподнялись. Глаза были мутными, невидящими, но это были глаза живого, пришедшего в сознание человека.

— Вот видишь. — равнодушно произнёс незнакомец, вставая и растворяя пустую баночку в воздухе. — Мелочи.

Он повернулся ко мне, и его холодный, пронзительный взгляд снова упал на меня. На сей раз в нём читалось не ленивое любопытство, а нечто более острое, более заинтересованное. Он обвёл взглядом моё жалкое убежище, мой потрёпанный топор, остановился на моих глазах, полных немого вопроса и шока.

И тогда он задал вопрос. Тот, от которого у меня кровь застыла в жилах и мир перевернулся с ног на голову.

— Ну что же. — произнёс он, и в его голосе впервые прозвучали нотки настоящего, живого интереса. — Рассказывай, Творец. Что ты забыл в этой богом забытой глуши?