Системный Творец

Глава 18

Я отскочил на кровати, как от удара током. Голова раскалывалась, в висках стучало. Во рту пересохло, а в груди бушевала настоящая буря — сердцебиение, переходящее в тахикардию, и ледяная пустота, сосущая под ложечкой. Я чувствовал себя так, будто меня пропустили через мясорубку, а потом собрали на скорую руку.

На полу перед кроватью, с глухим стуком, который отозвался в моей пустой голове, упали пять деревянных кружков. Плод моего безумия и жадности.

Я сглотнул ком в горле и посмотрел на топор, всё ещё зажатый в потной руке. Рукоять была тёплой, но вибрация, исходящая от неё, была не спокойной и ровной, а слабой, прерывистой, болезненной. Как пульс умирающего.

«Мимио… — прошептал я, охваченный внезапным, леденящим ужасом. — Прости… Я не подумал…»

Я был идиотом. Ослеплённый могуществом системы, я забыл главное правило вселенной, которое действовало и здесь: ничто не даётся даром. За всё нужно платить. Я платил своей волей, своей энергией за умения. А за эти амулеты я платил чем-то бо́льшим. Я платил энергией Мимио. Жизненной силой моего маленького, преданного помощника. Я грабил его, не давая ничего взамен. Я вёл себя точно так же, как те, кто хотел отобрать у меня всё — брал, не думая о последствиях.

Паника, острая и слепая, сжала горло ледяной рукой. Я не чувствовал его. Ту слабую, успокаивающую вибрацию, что стала за последние дни таким же естественным фоном, как собственное дыхание. Теперь на ее месте была пустота.

«Мимио…» — имя сорвалось с губ шепотом, полным отчаяния. Я сжал рукоять топора так, что костяшки побелели, впиваясь взглядом в сталь, словно силой воли мог вернуть к жизни то, что сам же и убил.

Он был не просто инструментом. Не просто «системным бонусом». Он был тем, чьи радостные «Ми-ми-ми!» стали музыкой к моим первым открытиям. Он был моим самым верным и безотказным союзником. И я, ослепленный жадностью и могуществом системы, чуть не угробил его, выкачав всю жизненную силу ради горстки безделушек, пусть и магических.

Мысль о том, что он может исчезнуть навсегда, вызывала не расчетливую досаду о потере преимущества, а настоящую, физическую боль. Глупый, наивный древесный росток успел стать мне… другом. И я предал его.

«Нет. Нет, нет, нет!» — ярость, направленная на самого себя, прочистила сознание, заставив отбросить панику. Я действовал на чистом инстинкте. Закрыв глаза, я отринул всё: стоны города за стеной, запах гари, собственную усталость. Я погрузился внутрь себя, в ту тихую заводь, где таилась связь с моим Путем.

«Путь Целителя». Подавление болезней и инфекций. Но разве то, что случилось с Мимио, не было самой страшной болезнью — истощением, угасанием самой сути?

Я искал. Ворошил внутреннюю тьму, взывая к тому самому едва узнанному импульсу живой энергии, что спас когда-то Крона. Но ничего не получалось. Абсолютная, всепоглощающая пустота. Холод выжженной пустыни. Я почти уже сорвался в отчаяние, как вдруг ощутил слабый толчок. Еле уловимое дрожание. Тончайшая, почти порвавшаяся ниточка, уходящая вглубь, к топору, что я все еще сжимал в руке.

Она была такой хрупкой, что дух захватывало. Но она была! Мимио еще не умер. Он цеплялся за жизнь, за нашу связь. Оставалось понять, как по этой ниточке передать ему силы. Чем его накормить?

И тут меня осенило. Конечно! У меня же была она!

«Крохотная Одухотворённая щепа» — редкий ресурс, осколок янтаря с мягко мерцающим внутренним светом, словно внутри горел крошечный пламень жизни. Концентрат чистейшей, необузданной живой энергии, способный усиливать оружие и открывать безграничные возможности для ремесла. Именно она когда-то и дала жизнь Мимио.

Вот он — источник! Концентрат живой энергии! Оставалось лишь найти способ передать его Мимио.

Я едва не вывернул свой инвентарь наизнанку, мысленно хватая драгоценные щепки. Вот она, одна из шести, тусклая, но все еще излучающая едва уловимый свет жизни. Она материализовалась в моей ладони с тихим шелестом, наполняя комнату слабым запахом свежего леса.

«Вот, держи… бери… пожалуйста…» — я прижал щепу к лезвию топора, к рукояти, водил ею вдоль металла, словно пытаясь накормить больного ребенка, который не может есть сам. Но ничего не происходило. Щепа оставалась холодным кусочком дерева, а та ниточка жизни, что связывала меня с Мимио, не крепла, а, казалось, вот-вот истончится окончательно.

Я пытался сосредоточиться, вложить в щепу намерение, волю, как это делал с умениями. Пытался просто держать ее в руке, сжимая топор, в надежде, что энергия сама найдет дорогу. Бесполезно. Прямо как в тот самый первый раз, когда я пытался починить топор и ничего не выходило. Тогда меня спасло…

«Живое ремесло».

Но сейчас мысль о возвращении в то пространство вселяла настоящий, животный ужас. Я едва выбрался оттуда, выжженный изнутри. Вернуться туда значило снова рискнуть всем. Снова ощутить ту леденящую пустоту.

Я посмотрел на топор. На слабую, угасающую вибрацию. На пять амулетов, валявшихся на полу — немых свидетелей моего предательства.

Плевать! Нужно спасти Мимио! Стиснув зубы, я снова лег, прижал топор к груди, зажав в другой руке одухотворенную щепу.

«Живое ремесло!» — мысленно скомандовал я, и мир рухнул.

Если в прошлый раз пространство навыка напоминало уютную, упорядоченную мастерскую, то теперь это была заброшенная руина после землетрясения. Все кромсало и резало глаза. Голограммы мигали, как разбитые неоновые вывески, формы инструментов плыли и расползались. Воздух (если это можно было назвать воздухом) был густым и вязким, им было больно дышать — вернее, моему сознанию было больно его воспринимать.

И главное — пустота. Та самая, выворачивающая наизнанку пустота, что я почувствовал в конце своего маниакального производства, теперь заполняла всё. Она давила, высасывая остатки сил, шептала о бессмысленности любых усилий. Это было похоже на попытку творить в открытом космосе, где нет ни воздуха, ни тепла, ни жизни.

Я сжал зубы, буквально заставляя свое сознание держаться, цепляться за эту реальность. Я не мог позволить себе потеряться здесь. Ради него.

В этой искаженной реальности та самая тонкая ниточка, связывающая меня с Мимио, проявилась ярче. Она была похожа на тончайшую паутинку из тусклого, мерцающего света, уходящую вглубь, к едва заметному образу моего топора, плававшему в центре хаоса. Она была такой же хрупкой, но теперь я хотя бы видел ее.

В моей ментальной руке материализовалась одухотворенная щепа. Здесь, в пространстве навыка, она выглядела иначе — не кусочком дерева, а сгустком чистого, золотисто-зеленого сияния, маленьким, яростным солнцем жизни в этом царстве мертвого порядка и хаоса.

«Нужно выделить энергию… передать…» — я сосредоточился на щепе, пытаясь повторить то, что делала система, когда создавала амулеты. Но не «создать», а «извлечь». Не «скомбинировать», а «отдать».

Это было невероятно сложно. Как пытаться налить воду из кувшина, не расплескав, с завязанными глазами и дрожащими руками. Я не понимал механизма, я действовал на чистой интуиции, на отчаянии и желании исправить свою ошибку.

Мое сознание, измученное и ослабленное, ухватилось за сияние щепы. Я не создавал предмет, я… отдавал приказ на разборку. На возвращение энергии в ее первоначальную, чистую форму.

Щепа в моей руке ослепительно вспыхнула и рассыпалась не на опилки, а на мириады сверкающих, танцующих частичек света. Они вились вокруг моей руки, как рой разъяренных светлячков, излучая невероятную, животворящую мощь. Это и был тот самый Концентрат Живой Энергии, чистый и необузданный.

Теперь самое сложное — направить его. Я поймал взглядом дрожащую ниточку жизни Помощника и мысленно, со всей силой своей воли, направил в нее этот поток света.

Энергия отозвалась немедленно. Она устремилась по ниточке, как кровь по вене, заливая ее мягким, теплым золотым светом. Я видел, как ниточка из тонкой и рвущейся становилась прочнее, толще, ярче. Жизнь возвращалась по ней ручейком, устремляясь к своему источнику.

Я не останавливался. Как только первая щепа иссякла, я тут же, почти с жадностью, выдернул из инвентаря вторую. Снова — мучительная концентрация, боль в висках, ощущение, что мозг вот-вот перегреется и лопнет. Снова — вспышка, россыпь света, и новый поток живительной силы, уходящий по светящемуся каналу.

Со второй щепой ниточка стала уже не ниточкой, а настоящим канатом из чистого света, упругим и сильным. От него стало исходить легкое, едва уловимое тепло.

Я достал третью щепу. Последний рывок. Я выжал из себя всё, чувствуя, как моё собственное сознание начинает терять четкость, расплываться по краям от невыносимой нагрузки. Но я видел результат. Я должен был закончить.

Третья порция энергии, яркая и мощная, влилась в светящийся канал. И тогда произошло то, чего я так ждал.

Из едва видимого образа топора в центре пространства вырвался знакомый золотистый лучик. Но на этот раз он не был слабым и больным. Он был яростным, уверенным, полным жизни. Луч уперся в пол передо мной и начал рисовать круг, из которого медпенно поднялась знакомая крошечная фигурка.

Мимио.

Он выглядел… другим. Его тельце было не матово-серым, а глубокого, насыщенного зеленого цвета, словно свежая трава. Внутри него пульсировал ровный, уверенный бледно-голубой свет. Его листики-ручки были упругими, а глазки-светлячки горели ярко и осознанно. Он был не просто жив. Он казался сильнее, чем когда-либо прежде.

Он сделал шаг вперед, посмотрел на меня и я почувствовал не боль и упрек, а волну такой безграничной, чистой благодарности, что у меня перехватило дыхание.

И тогда он заговорил. Его голосок, все еще сотканный из шелеста листьев и скрипа веток, звучал четко, громко и влажно — будто он вот-вот заплачет от счастья.

«Спасибо… — прошелестел он. — Ты отдал… чтобы вернуть. Теперь я понимаю. Ты не просто берешь. Ты… отдаешь взамен. Спасибо.»

Он подбежал к моей ментальной проекции и обнял мою ногу своими маленькими веточками-руками. И в тот миг вся усталость, вся боль, вся пустота ушли прочь, сменившись теплом, которое разлилось по всей моей душе. Я не ошибся. Я все сделал правильно.

Пространство навыка вокруг нас перестало дрожать и мигать. Хаос улегся, формы стали четче. Пустота отступила, отогнанная мощным потоком восстановленной жизни. Мы с Мимио стояли в центре успокоившейся бури, и я знал — мы прошли через это. Вместе.

Вскоре я вышел из навыка. Тишина была звенящей, нарушаемой лишь моим прерывистым дыханием. Я мысленно коснулся той самой тонкой нити, что связывала меня с Мимио. Теперь она ощущалась не как хрупкая паутинка, а как прочный, упругий канат, наполненный пульсирующей энергией. И вместе с этим ощущением в уголке моего сознания, там, где обычно мигали системные уведомления, появился новый, едва заметный индикатор: молодое, крепкое деревце, уходящее корнями в плодородную почву. Его листья чуть колыхались под невидимым ветром, излучая спокойствие и силу. Это и был Мимио. Его состояние. Его жизненная сила. Теперь я знал, куда смотреть, и поклялся себе никогда больше не доводить это деревце до состояния увядшего, засохшего прутика.

Я поднялся на ноги. Пять амулетов «Дубовый Щит» лежали на полу. Я бережно собрал их и сунул в инвентарь четыре штуки, один же провел через нить, найденную в доме, через специальное отверстие в артефакте и повесил себе на шею.

План, составленный в спешке, кристаллизовался в голове. Идти к Горсту. Заключить сделку. Получить его защиту и знания в обмен на мою способность исцелять.

Над легендой заморачиваться не стал, так как она в любом случае будет не особо правдоподобной, но капитан обещал ее поддержать. Так что буду использовать амулет. Скажу, что это древний артефакт, найденный родителями в одном из походов на охоту. Выглядел он соответствующе.

Я вышел из дома, щурясь от дневного света. Воздух по-прежнему был густым и тяжёлым, пропитанным запахом гари, страха и далёкого, но неумолимо приближающегося Леса. Город затаился, зализывая раны, готовясь к новому удару.

Мой взгляд упал на аккуратно сложенную у забора кучу материалов, что мы с Орном обменяли на рынке, чтобы починить прохудившуюся крышу. Тогда это казалось таким важным — превратить ветхий дом в крепость, создать свой оплот против хаоса.

Сейчас же это выглядело жалким и наивным символом былой надежды. Какая уж тут крыша, когда за стенами враг буквально роет землю под нашими ногами, готовясь обрушить сами стены? Если пойдёт дождь, а тяжёлые, свинцовые тучи на горизонте сулили именно это, материалы отсыреют. Бессмысленная трата и без того скудных ресурсов.

«Ладно, уж много времени это не займёт. — мысленно вздохнул я. — Занесу в сарай, все равно потом крышу латать».

Дело оказалось не таким быстрым, как я предполагал. Доски были тяжёлыми и неудобными, мешки со смолой приходилось таскать по одному. «Закалённая Плоть» справлялась с нагрузкой, но внутри всё ещё зияла пустота после контакта с системой, и каждая переноска отзывалась глухой усталостью в костях. Я злился на себя за эту несвоевременную, почти инстинктивную тягу к порядку. Время было дороже золота, а я тратил его на уборку стройматериалов. Запихнув последний мешок в тёмный угол сарая, я с облегчением вытер пот со лба. Теперь можно было идти к Горсту. К решению, которое могло всё изменить.

Я уже сделал шаг за калитку, ведущую на пустынную улочку, как рядом раздался знакомый, противный до зубной боли голос, от которого кровь остановилась в жилах.

— Ну что, пацан, прибираешься?

Я медленно, очень медленно повернулся в сторону голоса, давая себе время оценить обстановку.

Напротив, посреди пыльной дороги, стояли трое. Клейн и его две верных шестерки, два мордоворота, чьи тупые, жестокие физиономии я уже успел хорошо запомнить. Но сегодня эти физиономии выражали не просто привычную тупую злобу. На них читалось напряжение, готовность взорваться в любой момент. Они были как псы, спущенные с поводка и уже учуявшие кровь.

А сам Клейн… Клейн был воплощением бешенства. Его обычно надменное, сальное лицо было багровым, глаза буквально вылезали из орбит, а губы были поджаты так, что почти исчезали. Он был не просто зол. Он был в ярости, доходящей до исступления. И эта ярость была направлена на меня.

— Что молчишь, когда уважаемые люди к тебе обращаются? Этому тебя родители учили? — он сделал шаг вперёд, и его рука легла на рукоять короткого меча за поясом. — Или уже насквозь пропитался своей важностью, раскрыватель заговоров?

Он говорил с шипящей, ядовитой насмешкой, но сквозь неё явственно проступала ненависть. Чистая, неразбавленная.

— Я слышал, тебя Горст к себе на поклон призвал. — продолжал он, и его голос сорвался на визгливую ноту. — Наверное, думаешь, теперь ты неприкасаемый?

Я молчал, оценивая дистанцию. До них было метров семь. До ближайшего укрытия, угла дома, метров пять. Рука сама потянулась к топору на поясе. Вибрация от Мимио стала чуть тревожнее, но оставалась сильной.

— Он всё знает, Максик! — прошипел Клейн, делая ещё шаг. Его головорезы разошлись чуть в стороны, готовясь взять меня в клещи. — Знает, что это ты со своей каргой-старухой архив вскрыл! Знает, что из-за тебя сорвалась сделка! Сделка, которая должна была принести моему патрону, лорду Вернону, огромные деньги! И мне, конечно, тоже!

Он почти выкрикнул последние слова, и слюна брызнула из его рта.

— Из-за тебя мне теперь приходится бежать из этого говняного городишки, как крысе! Капитан Горст уже разослал приказ о моём задержании! Мои старые связи пока помогают, но это ненадолго! И я не уйду просто так. О, нет.

Он остановился, и на его лице появилась уродливая, торжествующая улыбка человека, который уже принял решение и знает, что ему нечего терять.

— С Орна я свое возьму. У него ничего не осталось, кроме жалкой жизни, и я её заберу. Медленно. Чтобы он понял, за что. А с тебя… С тебя я возьму всё просто потому, что ты посмел встать у меня на пути!

Его рука резким движением выхватила меч из ножен.

— Убить его!