Сирийский рубеж 2

Глава 4

При одном только упоминании о перемирии вспоминаешь всё, что пришлось пройти за те дни или месяцы боевых действий, в которых участвовал.

Борисов смотрел на меня, ожидая, что я отвечу ему на эту новость. А у меня нужного варианта ответа и нет.

Радоваться? Так ничего ещё не ясно и не понятно, чем закончится это перемирие.

Переживать? Дело военного выполнять приказы, а не сопли жевать. Скажут соблюдать перемирие, значит, никто в воздух не поднимется.

Злиться, что не довели дело до конца? А никто нам и не сказал, какова конечная цель этой войны.

Наша задача была помочь Сирии выстоять. И на данную минуту мы с этой задачей справились.

— Как я понимаю, решение не окончательное? — спросил я, посмотрев в сторону.

Рядом со столом остановились два сирийских офицера и один наш военнослужащий.

— Много подводных камней, но решать будет руководство. Пока приказа прекратить боевые действия не было. Но и планировать «10 асадовских ударов», никто не будет, — ответил мне Борисов и повернулся к «зависшим» военным.

Никто ничего не сказал, так что пришлось Ивану Васильевичу взбодрить личный состав.

— Чего стоим? Перемирие ещё не наступило. Собираем доклады и делаем свою работу, — спокойно Борисов «подтолкнул» всех к действиям.

Народ быстро разбежался по рабочим местам, а Иван Васильевич продолжил разговор со мной.

— Что у вас с техникой и личным составом? — спросил генерал.

— Регламенты вышли на бортах. Повреждения есть, которые бы надо посмотреть. Личный состав готов, но сами понимаете, нужно передохнуть. Да и два вертолёта осталось. Можем только вести совместные действия с сирийцами.

К столу вернулся врио главкома ВВС. Он слышал фразу о двух вертолётах.

— У нас не только два ваших вертолёта. Сирийские пилоты в полной готовности выполнять задачи, — сказал Махмуд.

— В этом я не сомневаюсь, господин полковник, — ответил я.

— Когда поступит приказ продолжить наступление, понадобится и ваша помощь. Поэтому мы все должны быть готовы мобилизовать усилия и… — уверенно начал говорить Махмуд, но потом резко замолчал, взглянув на Ивана Васильевича.

Борисов покачал головой, сложил руки на груди и начал ходить вокруг карты.

— Вы уверены, что это сейчас целесообразно? Мне уже интересно, какие доклады вы сегодня отправили в Генеральный штаб.

Абдель Махмуд закашлялся. Его седые усы будто бы зашевелились от волнения. Хоть он и был старше Борисова, но некая боязнь нашего генерала в сирийском полковнике прослеживается.

— Не понимаю, почему вас это интересует.

— Всё очень просто. В ваших докладах о состоянии техники, личного состава и количестве авиационных средств поражения прослеживается неверная оценка своих сил. Мало того, вы даже забыли, что у нас осталось 2 Ми-28, а не 4. Не прибавилось у нас вертолётов, верно, майор Клюковкин?

— Так точно, товарищ генерал, — ответил я.

Ой, что-то мне это напоминает! Плохо, если и «временный» главком замалчивает реальную обстановку. По таким докладам потом и принимаются неверные решения.

За начинающимся спором между Махмудом и Борисовым пристально наблюдают окружающие. Это не есть хорошо.

— Давайте мы с вами поговорим отдельно, Иван Васильевич, — сказал полковник Махмуд и пригласил Борисова отойти в отдельное помещение.

Иван Васильевич отпустил меня отдыхать, а сам направился следом за врио главкома сирийских ВВС.

Выйдя из штаба, я попробовал вдохнуть полной грудью сухой воздух окрестностей Изры. Получилось, но воздух оказался с ароматами выхлопных газов, керосина и солярки.

Осмотрев окрестности полевого аэродрома, я стал замечать, во что превращается эта территория. Ещё недавно это был пустырь, где впору было нефть искать.

Сейчас же длинное шоссе заставлено целой вереницей вертолётов. Ещё несколько Ми-8 и Ми-24 стояли в поле на площадках из плит К-1Д.

На дороге начали запускаться два «шмеля» с двумя «пчёлками». Ми-24 и Ми-8 продолжали выполнять большой объём работы. В любой войне, начиная со второй половины 20 века, вертолёты — истинные рабочие войны.

Спецтранспорт продолжал разъезжать по песчаной земле, поднимая за собой клубы пыли.

Где-то сзади послышался громкий гул. Будто что-то огромное приближалось к площадке. Через несколько секунд над штабом пролетел Ми-6, выполняя посадку на большую площадку, специально сделанную под него в стороне.

Огромный исполин одновинтовой схемы выглядел «папой» в сравнении с остальными вертолётами. Ми-6 ещё не коснулся поверхности, а к нему уже выстроились грузовые машины.

На входе в медпункт встретил старых знакомых.

— Александр, рад видеть! — приветливо махнул мне Аси и направился ко мне навстречу.

Тут же из медпункта показался и его брат Диси. Он поспешил за братом, улыбаясь во все 32 зуба.

— Аль-каид, вы как? Ночью пропали, а потом нам говорят, что в Израиле радиолокационный пост кто-то разрушил, — пожал мне руку Аси.

— Действительно! Кто бы это мог быть? — усмехнулся Диси. — Аль-каид на таких полётах… эт… шакала глотнул!

Надо что-то с братьями делать. Наши поговорки и выражения они как-то неправильно выучили.

— Вообще-то, говорят «собаку съел», но в моём случае я ничего сверхъестественного не сделал, — ответил я Диси.

Тут на него стал «наезжать» Аси.

— Как так можно, брат?! Уважаемому человеку и шакала. Ты забыл, что нам мама сказала сделать?

— Точно. Аль-Каид, когда будете со своими людьми в Дамаске, к нам в гости зайдёте? Мама и отец очень просили. Они мечтают с русскими офицерами познакомиться.

— Почту за честь, — не стал я отказываться от приглашения.

Закончив разговор с братьями, я вошёл в палатку медпункта.

Если честно, ожидал расслабленной атмосферы. Я был уверен, что парням сейчас закапали глаза и они спокойно сидят или лежат на кушетках.

Возможно, другие медики женского пола сидят с ними рядом и слушают рассказы, как мои товарищи громили ночью врага.

Но всё было не совсем так.

Точнее, вообще не так!

— Как проводится медосмотр, товарищи лётчики? Что это за каракули в моём журнале?! Подсудное дело! — услышал я возмущения Тоси.

— Антонина Степановна, мы не виноваты вот честное слово. Думали, что Александр Александрович с вами этот вопрос согласовал, — сказал Кеша.

— Перекладывать вину на своего командира, Иннокентий, нехорошо. С Сашкой всё понятно. Он с правильного пути сбился и двигает это в массы, но вас это не оправдывает. У каждого из вас своя голова на плечах, в ней серое вещество, которым думать надо, а то деградируете.

— Что-то меня разморило совсем. Можно, мы к себе пойдём, а вы сами со своим жонихом разбирайтесь, — произнёс Лагойко.

— Чего? Не жених он мне, — пробурчала Тося.

— Да мы уже поняли, что скандалу быть, — парировал Лагойко.

— Это кого я с истинного пути сбиваю? — поинтересовался я с ходу.

Всех присутствующих аж передёрнуло.

Мои товарищи с закапанными глазами разместились на единственной кушетке. Кроме Кеши — он сидел на стуле с градусником подмышкой.

— На ловца и зверь бежит, — произнесла Тося и встала со стула.

Обойдя стол, она направилась в мою сторону, но резко развернулась лицом к Иннокентию, протянув перед ним ладонь.

— Градусник.

Кеша вытащил его из подмышки. Хотел посмотреть показания температуры, но Тося забрала прицокнув.

Быстро взглянув на градусник, Белецкая его стряхнула.

— Ну что там, всё в норме? — спросил Кеша.

— Не умрёшь.

— Мне кажется, что в медпункте остро необходимо присутствие ЛОРа. Кое-кому не помешало бы слух проверить. Я так-то вопрос задал, — произнёс я.

Ответом мне послужило полное игнорирование. Мои коллеги тоже молчали, набрав в рот воды.

Убрав градусник, Антонина поставила на стол рядом с Иннокентием маленький пузырёк и положила пипетки.

— Я заболел? — сглотнул Кеша.

— Нет. Это капли для глаз. Вечером ещё раз закапаете. Все можете быть свободны. Идите к себе, отдыхайте.

Раздался облегчённый вздох моих товарищей. Кеша подскочил со стула самым первым, снимая куртку со спинки стула.

— То обнимаются у всех на виду, по углам прячутся и целуются и в то же время не вместе, — сказал Лагойко Кеше.

Мои товарищи проходили мимо меня, стараясь не смотреть в глаза. Последним был Петров, который остановился рядом со мной.

— Извини, Саш, — тихо произнёс он и вышел из палатки, оставив меня с Белецкой наедине.

Антонина заполняла журнал, сидя за столом. Её губы были плотно сжаты в полосу.

Я подошёл к столу и сел на стул.

— Ну и что это было? — спросил я, выхватив ручку.

— Ты почему меня не разбудил ночью? Что за самоуправство такое? Разве я позволяю себе в твоей лётной книжке что-то писать? Вот и ты в мои журналы не лезь!

— Чего взъелась-то? Не выспалась?

— Не хами!

— А ты тон сбавь! Зачем нервничать так по мелочам.

Тося тяжело вздохнула, прикрыла ладонями лицо и упёрла локти в столешницу.

— У Петрова проблемы с правым глазом уже два года. Нельзя ему было надевать очки ночного видения. Он, когда ВЛК проходит, с врачом договаривается. Не хочет, чтобы его с лётной работы списали. А сейчас он не видит на правый глаз. Я как, по-твоему, подруге в глаза смотреть буду? Что если зрение не вернётся.

Таак… Ну, Кеша!

— Он мне не говорил.

— Да кто о таком рассказывает?

— Ты не окулист. Официально, диагнозов у него нет. По глазу бы его не смогла оставить. Да и зная Петрова, он всё равно бы полетел на задачу. Война идёт. Там наши ребята погибали.

— Если бы не твоё самоуправство, я что-нибудь бы придумала, — сказала Антонина, хлопнув ладонью по столу.

— Так, поговорим, когда ты успокоишься, — сказал я, встав со стула и направившись к выходу.

Антонина подскочила следом.

— Подожди! А как же осмотр? У тебя самого-то как с глазами?

— Всё в порядке. Не переживай.

— Да постой же ты, — сказала Тося, перехватив меня за руку. — Не говори Петрову, что я тебе рассказала про глаз. Иначе я подругу подставлю. Она со мной по секрету поделилась своими переживаниями. Пообещай мне.

— Хорошо. Обещаю, за поцелуй, — улыбнулся я подмигнув.

— Это шантаж!

Антонина привстала на цыпочки и чмокнула меня в щёку.

— Слабовато как-то будет, — усмехнулся я.

— Ой, всё! Ты вроде бы уходить собирался, — произнесла Тося и подтолкнула меня в спину. — Капли не забудь закапать. У Петрова возьмёшь.

До самого вечера я лежал в палатке и отдыхал. Никаких вызовов и встреч. Только тихое сопение, жара, и стук шашек в нардах.

Именно этот стук и побудил моего друга и штатного оператора сыграть со мной. У Иннокентия откуда-то появилась уверенность в том, что он сможет меня обыграть в нарды. Зря.

За поединком наблюдала вся палатка. Хотя это выглядело скорее как матч дворовой команды с чемпионами мира.

— Кеша, вот ты куда открыл эту дырку? — спросил у Петрова Занин, видя, что тот ходит неправильно.

— Вася, это тактика, стратегия и уловка в одном лице, — потирал руки Кеша.

Тут же я выбросил гош на четвёрки и закрыл эту дырку.

— Я ж тебе говорил, — похлопал Занин Петрова по плечу.

— А чего тогда сам так не играл? — возмутился Кеша, бросая кости.

Выпали тройка и пятёрка. Если правильно Кеша походит, то у него есть возможность избежать «домашнего марса» в конце этой партии.

— Да вот сюда. Ну! Кеша ты Кеша, — покачал головой Лагойко.

— Что Кеша? Ну что, Кеша?! У меня всё схвачено.

Так и продолжал думать Кеша, что у него «всё пучком», пока у меня не осталось четыре шашки до победы. Правда, стояли они на пятой точке. То есть, нужен был гош, чтобы сразу всё закончить.

— Может сдашься? — предложил я почётную капитуляцию Кеше.

— Нет. Очередного «домашнего марса» не будет, — проворчал Кеша.

— Ладно, — ответил я и бросил кости.

Выпало две шестёрки. На этом партия была выиграна.

— Что у нас со счётом? — спросил я.

— Общий счёт игры 0:7 не в пользу Иннокентия Петрова. Мда, были у его шансов возможности! — сказал Лагойко, пародируя Котэ Махарадзе.

Я протянул Кеше руку, и он её пожал, но не спешил отпускать. Наклонился ко мне ближе.

— Саныч, вот в чём секрет? Научи так играть. Я ж тут сижу, думаю, а всё равно ты выигрываешь.

— Думать надо меньше, а соображать больше. Вот как в полёте. Ты там отрабатываешь быстрее электронно-вычислительной машины. Так и здесь старайся, — ответил я.

В палатку заглянул сирийский солдат.

— Майор Александр Клюковкин, здесь? — спросил он на арабском.

— Да. Что случилось? — поднялся я с кровати.

— Вас ожидают в штабе.

Только начал привыкать к тому, что никуда лететь не надо. Но ещё не факт, что мне и сейчас прикажут подниматься в воздух.

На улице уже стемнело. Вертолёты мы ещё вечером перегнали на другой участок дороги, где их уже взяли под охрану советские солдаты.

Я посмотрел в сторону Голанских высот. Прошлой ночью было видно большое зарево, слышались выстрелы и грохот взрывов. Сейчас было не так громко, но война ещё шла. Шумели проезжающие машины и техника, светя фарами, а в небе на удивление не был слышен свист винтов вертолётов.

Солдата я отпустил, а сам пошёл к штабу. На входе меня встретил Казанов.

— Только не говорите, что вызывали меня вы, — ответил я.

— Вы сами догадались, так что ничего говорить не буду.

— Что случилось? — спросил я.

— Ничего особого. Хочу вам предложить проехаться и увидеть результаты нашей с вами общей работы.

— Вы мне копию договора о мире предлагаете почитать? Так его ещё никто и не подписывал, — ответил я.

Виталий Иванович улыбнулся и показал мне на припаркованный у штаба микроавтобус. Рядом ещё два автомобиля — пикап и внедорожник.

— Его и мне-то не дадут посмотреть. Так что есть кое-что другое, — сказал Виталий.

Казанов меня заинтриговал.

— Нам его отдали. Мне дадут с ним поговорить, а потом этот человек будет допрашиваться моими коллегами.

Похоже, что Казанов говорит о Евиче. Не думаю, что мне сильно нужна эта встреча. Перспектива посмотреть в глаза Иуде, продавшего страну за 30 сребреников, восторг у меня не вызывает.

Но желание вмазать Евичу есть.

— Только держите там меня, чтоб я его не убил, — принял я предложение Виталия.

— Само собой.

Дорога не была долгой. Евича держали под стражей в той самой тюрьме в Эс Сувейде, где мы уже были с Казановым. В первый наш визит у нас состоялась беседа со сбитым пилотом Блэк Рок Мегетом.

Въехав во двор, мы остановились у двери заднего входа. По знакомым коридорам с обшарпанными стенами шли медленно.

— Иваныч, а вы мне не расскажете, как у вас это получается? — спросил я, когда мы прошли один из постов

— Что именно? — уточнил Виталий.

— Открывать все двери без ключа. И даже в Сирии.

— Я просто слова волшебные знаю, — ответил Иванович с серьёзным видом.

— Например, «сколько это будет стоить» или «я всё Асаду расскажу»?

Виталий улыбнулся, но на вопрос не ответил. Понятно, что КГБ и сирийский мухабарат работают сообща. Но просто так иностранцев к пленным лётчикам бы не пускали.

Мы подошли к двери допросной и остановились. К нам подошёл сириец из Управления политической безопасности страны. Тот самый Рустум, с которым я уже пересекался.

— Поздновато, Виталий. Думал, что уже не приедешь, — поздоровался он с каждым из нас.

— Ну, ты ж меня знаешь. Много дел.

— Когда перевозить будете? — спросил Рустум.

— Сегодня ночью.

Сириец кивнул и пропустил нас к допросной. Дверь скрипнула, как только Казанов её потянул на себя.

Мы вошли в комнату, где уже сидел Евич. Выглядел он не так уж и плохо. Вид опрятный. Лётный комбинезон, в котором его подобрали, постиранный и хорошо на нём сидел.

На лице ни царапины. Взгляд был презрительный, а губы слегка вздрагивали при каждом вздохе. Кулаки он сжимал настолько сильно, что на тыльной стороне ладони набухали вены.

— Пришли, значит. Что случилось, товарищи? — спросил Андрей.

— Ничего. И мы вам не товарищи, гражданин, — ответил ему Казанов и сел напротив Евича.

Я сел рядом, но с трудом сдерживал себя, чтобы не разбить лицо Андрею. Казанов выдержал паузу и посмотрел на меня.

— Гражданин Евич, я уполномочен довести до вашего сведения, что вам предъявлено обвинение…

— Я не признаю ваших законов. Вы разговариваете с гражданином Соединённых Штатов Америки. Мною уже был сюда затребован консул, — перебил его Евич.

Виталий выдержал секунду и продолжил.

— Вам предъявлено обвинение согласно Уголовного кодекса РСФСР по статьям…

— Да мне плевать, мистер Казанов. Ваши законы на меня не распространяются, — вновь Евич перебил Ивановича.

Но Казанов был непреклонен и зачитал весь список статей, по которым Андрею предъявляют обвинение. Их было достаточно, чтобы получить высшую меру наказания.

— У вас есть что сказать? — спросил Виталий, но Евич только ухмыльнулся.

Похоже, он не верит в то, что его сейчас могут вывезти в Союз. Сильно ошибается.

— А ты, Сашка, чего смотришь? Ну, спрашивай чего хотел. Где бы мы с тобой ещё пообщались.

Казанов посмотрел на меня и молча кивнул.

— У меня один вопрос — каково это — стрелять в своих? — спросил я.

В глазах Евича взыграли огоньки, а рот расплылся в улыбке.

— Легко. Это у тебя есть только Устав, кодекс, правила, знамя с серпом и молотом и «Слава КПСС». А я свободный человек. И с деньгами.

— Причина в деньгах? — уточнил я.

— В больших деньгах. Тебе не понять, Саша. Мне позволили творить, жить, как я хочу. Не между молотом и серпом, как у вас, а как нормальные люди живут. По закону. А что в Союзе? Партия — наш рулевой, — рассмеялся Евич.

Больше с ним не о чём говорить.

— Знаешь, я раньше думал, ты гнилая тварь, а ты оказался продажной сукой. У меня всё, Виталий Иванович.

Дверь в допросную открылась, и в комнату вошли двое парней в гражданке. Рослые и крепкие. В руках у одного из них наручники.

— Мы готовы, Виталий Иванович. Вот документы.

— Отдадите их Римакову. Он будет в самолёте. Забирайте, — спокойно сказал Виталий.

Двое вошедших быстро подошли к Евичу и надели наручники. Тут к нему и пришло понимание.

— Что… что это? — начал брыкаться Андрей.

Теперь в нём уже не было той уверенности и надменности.

— Я вас спрашиваю, что это?! — зарычал Евич, когда его подняли на ноги.

Казанов медленно повернул голову в его сторону.

— Возмездие.