Сирийский рубеж 2

Глава 19

Генерал отклонился на спинку стула, не сводя с меня сурового взгляда. Его усы слегка вздрагивали при каждом дуновении воздуха от вентилятора, вращающегося в разные стороны. Он сверлил меня глазами, осматривая с ног до головы.

И вся эта немая сцена была под аккомпанемент сухого звука от портсигара, который Василий Трофимович вращал пальцами и постукивал им по столу.

— Курить будешь? — спросил Чагаев, предлагая мне папиросу.

— Нет, спасибо. Не курю.

— Да. Я и забыл уже, — убрал Василий Трофимович портсигар в сторону.

Тон его голоса был спокойный. В наш с ним последний личный разговор в кабинете начальника Центра в Торске он был более раздражён. В то время мы как раз расстались с Кристиной, и он пытался меня заставить к ней вернуться.

Чагаев встал со своего места и, сложив руки за спиной, направился ко мне.

— Вчера мы могли с тобой погибнуть. Ты это понимаешь? — задал мне вопрос генерал, подойдя ближе и… приобнял за плечи.

Быстро мы с Чагаевым сократили дистанцию.

— Предельно чётко и ясно, товарищ генерал армии, — ответил я.

— Давай без официоза. Сейчас я для тебя Василий Трофимович.

— Понял.

Генерал отошёл от меня и направился к карте. Затем к сейфу и небольшому шкафу в углу палатки. Похоже он пытался подобрать какие-то слова, но пока я не мог понять его задумку.

— Знаю, что ты — человек понимающий, — продолжил разговор Чагаев, поправляя усы.

— Проницательный, Василий Трофимович.

— Пускай. Ещё ты умный и рассудительный, — продолжил меня нахваливать генерал.

— Это всё подготовка и опыт.

— А ещё ты невыносимо упёртый.

— Я бы сказал — целеустремлённый.

Генерал фыркнул, а затем улыбнулся.

— Ну и так можно сказать. Для молодых лётчиков — ты пример храбрости и доблести. И это в твои-то годы!

Какую-то интересную тактику по задабриванию меня выбрал генерал. В прошлый раз «бил кнутом». Видимо, сейчас будет «пряник».

— Рад стараться, Василий Трофимович.

— И это хорошо, — улыбнулся генерал и вернулся за стол.

Василий Трофимович открыл красную папку и достал несколько бумаг.

— Мы поговорили с командованием Ограниченного контингента. Хватит с тебя медалей и орденов. Ты будешь представлен к званию Героя Советского Союза.

Я сглотнул ком в горле. Такими словами и обещаниями не бросаются. И судя по тому, что у генерала в руках напечатанное представление и характеристики, он не шутит.

— И этому званию ты соответствуешь полностью. Так что, поздравляю с заслуженной наградой, — протянул мне руку генерал, и я её пожал.

Звезда Героя — высшая степень отличия в Советском Союзе. К такому званию идут годами.

А тут Василий Трофимович меня поздравляет, будто сейчас достанет из стола коробку с наградой.

— Спасибо, но я ещё ничего не получил, — ответил я.

Генерал по-прежнему не отпускал мою руку, крепко её сжимая. В очередной раз он показывает свою силу.

Чувствую, что есть нестыковки во всей этой сцене с наградой. Вернее, уже прям «воняет» подвохом.

— Согласен. Ещё не получил, но обязательно получишь. Из рук генерального секретаря и в самом Кремле, — мило улыбнулся Василий Трофимович и закончил рукопожатие.

— Благодарю за доверие.

Чагаев достал из стола коньяк. Наверняка для особых гостей держал.

— Теперь давай отметим и можешь идти собираться домой. Вечером самолёт из Дамаска в Москву. Полетишь на нём…

Что и требовалось доказать! Ждал я, когда выплывет наружу истинная причина всех этих обнимашек, рукопожатий и милых улыбок.

— Виноват, товарищ генерал армии, но я не закончил работу здесь. Точнее, ещё и не начинал работать по основному направлению.

— Ничего. Другие за тебя поработают. А ты домой, — махнул рукой Чагаев и вновь попытался налить мне благородного напитка.

— Товарищ командующий, домой убывать мне рано. Тем более без приказа об отмене основной задачи…

Генерал начал уже сердиться. Он выдохнул так громко, будто стравил давление в тормозах.

— Значит, будет приказ. Скоро. Задним числом. Поменяют состав этой… вашей группы «Конус». Ты летишь домой, и тебя там не только награда в Кремле ждёт.

Знаю на кого он намекает. Ох и не собирается сдаваться мой несостоявшийся тестюшка!

— Мы с вами уже говорили по поводу Кристины. Я своего решения не меняю.

— Поменяешь. А от работы в группе «Конус» тебя отстранят. Найдём причину, уж поверь мне.

Ну уж нет! Хочет меня отстранять — пускай. Только даже у генерала армии Чагаева нет таких полномочий. Состав нашей боевой группы согласован на уровне министра обороны. И никто задачу с личного состава «Конуса» ещё не снимал. Пока только отложили.

— Приказа о моём отстранении или замене в группе «Конус» не было. Я остаюсь.

Чагаев выругался, вспомнив «какого-то кота», «траву на букву Х» и «арктического зверька». Коньяк он закупорил и убрал в стол.

— Поедешь. Как миленький поедешь. А если нет, не видать тебе звёзды. Ни одной награды ты у меня здесь не получишь. В конце концов, это твоя работа — выполнять боевые задачи на вертолётах. А награды прерогатива командования, — упёрся кулаками в стол генерал.

Судя по всему, разговор пора заканчивать.

— Разрешите идти, товарищ генерал армии? — вытянулся я в струнку.

Чагаев надул щёки и разгладил усы.

— Я последний раз предлагаю. Мне надоело, что моя дочь каждый день говорит только о Саше Клюковкине. Ещё и жена мозги делает. Что в тебе такого, чего нет в других?! — ударил генерал кулаком по столу.

Мда, ну и ситуация. Может и правда генерала достали дома. Тогда не просто так он свалил в столь дальнюю и длительную командировку. Надо мужику помочь.

— Василий Трофимович, а вы недалеко «Арарат» убрали? — спросил я.

— Нет, а что? — спросил генерал и тут же достал бутылку из стола.

Чагаев расстегнул куртку комбинезона, выставил две рюмки и показал мне сесть напротив него.

Тут разговор и пошёл уже более расслаблено. Выговорился генерал по полной.

Говорил и обо мне, и о Кристине, и как его радикулит замучил. Пару злобных эпитетов досталось и сирийцам.

— Чуть не угробили, засранцы. И вертолёт новый из-за них потеряли. Что это за армия, Саша?! — спросил у меня Чагаев, закуривая сигарету.

— Просто нужно понять, кто сейчас может ей управлять. Это ведь гражданская война. Многие генералы могли присоединиться к мятежникам…

Я готов был продолжить мысль, но зазвонил телефон.

— Чагаев. Что значит только пришвартовался в Тартусе? Как не успеваете?! Я сказал к вечеру перевезти в Хмеймим, а не завтра. Да хоть на верблюдах вези! Всё! У меня совещание, не отвлекай больше по ерунде.

Василий Трофимович с грохотом повесил трубку и сказал мне продолжать.

Через час мы закончили общаться, пожав друг другу руки. Бутылку прикончили до конца, но теперь до завтра я однозначно останусь на земле.

— Вух! Вот жалко, что вы так с Кристинкой. Но… я тебя понимаю. Так, что свободен. Больше мы с тобой к этой теме не вернёмся.

— Так точно, товарищ командующий.

Чагаев указал мне рукой в направлении выхода, и я вышел из его палатки.

Слегка отдохнув в нашем спальном палаточном расположении, я направился к Тобольскому. Он только что вернулся с задачи по перевозке грузов и разъяснял ошибки лётчику-штурману около вертолёта.

Комэска активно жестикулировал и показывал в своём наколенном планшете записи. Похоже, что с навигацией не справился молодой правак.

— Вот этим думают! А ты, Могилкин, этим только ешь, — указал он на голову лётчику-штурману.

— Товарищ командир, ну я всё правильно рассчитал. Кто ж знал, что ветер поменяется. Я об этом и не подумал даже.

Олег Игоревич поставил руки в боки, но успокаиваться не собирался.

— Думать меньше надо, Могилкин, а соображать больше. Кругом, шагом марш! И чтоб я тебя сегодня ночью в обнимку с картой видел во время сна.

Удивляюсь, насколько мы с Тобольским похожи. Что в отношении к делу, что в манере говорить. Наверное, со стороны тоже всем наше сходство очевидно.

Молодой парень ушёл в сторону умывальника, утирая лицо рукавом. Тобольский же снял шлем и убрал его в чехол.

Я подошёл к нему, когда Олег Игоревич закончил расписываться в журнале подготовки вертолёта.

— Саныч, ты где бродил весь день?! Мне сказали, что тебя уже чуть ли не домой отправляют. Чем так…, а что за хороший, благородный запах праздника от тебя?

— Командир, тут без сто грамм не рассказать.

— А ты попробуй, — посмеялся Тобольский.

Поведал я ему о разговоре с Чагаевым. От командира секретов быть не может. Олег Игоревич покачал головой и пошёл со мной в сторону умывальника.

— Знаешь, а хорошо что вся ситуация закончилась вот так. По-мужски и за столом. Только вот очередной награды у тебя не будет, верно?

— Не за награды и рубли служим, а чтоб страну великой звали. По нашей основной работе известий нет?

— Глухо, Саныч. Что-то не идёт там у промышленности. Всё упёрлось в этот самолёт.

Мне прям очень интересно, что придумали в наших конструкторских бюро.

— А что за аппарат? — спросил я.

— Говорят какой-то крайне интересный самолёт. Причём здесь мы и наши вертолёты, непонятно.

У меня же начинает складываться картинка другая. Чагаев явно не «чаю попить» летал в расположение сирийских войск. Это была своего рода рекогносцировка.

Если всё так плохо на фронте гражданской войны, зачем вообще нужно тащить в Сирию экспериментальные самолёты и вертолёты.

Прошло несколько дней относительной тишины. За потерю Ми-28 «отписывались» чуть ли не всем смешанным полком. Кто только не прилетал в Хмеймим, чтобы спросить «а что произошло», «а почему не ушли на аэродром», «а почему не полетели другим маршрутом».

Как нам сказал начальник строевого отдела, он столько печатей в командировочном удостоверении давно не ставил. Я даже предположил, что многие завозили документы «за себя и за того парня».

По итогу никого от полётов не отстранили. Рубену дали неделю на восстановление в госпитале, который развернули рядом с одним из зенитно-ракетных полков в Думейре. Они были сформированы в Сирии ещё до моей первой командировки.

На одном из «вечерних собраний» эскадрильи наш замполит майор Синюгин доводил последние новости с Родины.

Источником был относительно свежий номер газеты «Правда».

— Статья: «Успехи афганских „крестьян“. Почему „крестьяне“ написано в кавычках не знаю, — сказал Синюгин, почесав переносицу.

— Борисыч, а кто статью написал? — решил уточнить я.

— Так… какой-то Карелин. Самое интересное, что статья в заголовке про крестьян, а нет ни слова про сельское хозяйство, — улыбнулся замполит.

Лёха Карелин, видимо, теперь в Афганистане работает. Сомневаюсь, что кто-нибудь бы другой написал бы такую статью.

— Потерпев ряд сокрушительных поражений на различных направлениях, контрреволюция не оставляет попыток взять реванш. Местом активных приграничных боестолкновений стал Хайберский проход. Личный состав армии ДРА при активной поддержке 77-й мотострелковой бригады и 727-го отдельного вертолётного полка…

Барьер цензуры у Лёхи получилось пробить. Не помню, чтобы раньше открыто назывались воинские части во время войны в Афганистане.

Ко мне нагнулся Кеша и напомнил о нашем опыте в тех местах.

— Неужели опять начали душманы наступать? — спросил Иннокентий.

— Думаю, что и не заканчивали, — шепнул я.

Замполит громко и чётко продолжал вещать о событиях в афганской провинции Нангархар. Однако с совещания вернулся Тобольский и рекомендовал закончить.

— Хочешь пулю в зад — поезжай в Джелалабад. Запомните, а лучше запишите эти простые и чёткие слова, — закончил Синюгин читать про «афганских крестьян».

Замполит уступил место в центре палатки командиру эскадрильи.

— Совещание прошло. И скажу вам откровенно — нас ждёт работа. Ситуация у правительственных войск, складывается не очень хорошо. Наступление мятежников на Идлиб продолжается. Алеппо тоже сейчас под ударом и может вскоре оказаться в осаде. Так что решено нанести мощный удар.

Олег Игоревич показал на карте направление наших действий в операции послезавтра. Всё по законам жанра — высадка десанта и его поддержка. Только вот точки высадки находятся в тылу у мятежников в непосредственной близости от турецкой границы.

— Командир, а кто будет осуществлять прикрытие? Да и у нас нет столько вертолётов, чтобы высаживать тактические десанты, — развёл руками Синюгин.

— Знаю. Поэтому мы идём первой волной под прикрытием наших Ми-24 и Ми-28, высаживая подразделения сирийской республиканской гвардии.

Этих ребят я знаю. Отборные войска, преданные Хафезу Асаду. Видимо, только на них и есть надежда у президента Сирии.

— Второй идут сирийские Ми-8 под прикрытием своих Ми-24. Так что полный паритет.

Детали операции решено было обсудить завтра. Закончив собрание, Тобольский подозвал меня и попросил выйти.

— Что-то случилось? — спросил я, когда мы отошли в курилку.

— Не то чтобы страшное, но мне непонятное. Ты в высадке десанта участвовать не будешь. Приказ командующего.

Интересно девки пляшут! Решение не то, что непонятное. Как можно оставить за бортом задачи опытного лётчика, когда большинство будут впервые участвовать в столь крупной операции?!

— Вы уверены, что так решил Чагаев? — спросил я.

— Лично у него не спрашивал, но проводивший совещание полковник довёл до меня именно это указание, — ответил Тобольский.

— И вы с ним согласились, Олег Игоревич?!

— Сань, я пока ещё в трезвом уме. Пришлось этого Мудина… или Мулина переубеждать.

Фамилия оказалась мне знакомой. Тот самый полковник, который пытался освободить наш вертолёт от ящиков. Ещё и в кабине экипажа права качал.

— Но не переубедили, верно?

— Так точно. Зато мы с Бунтовым этот вопрос обговорили. Ты будешь в поисково-спасательном экипаже.