83

Была глубокая ночь, но сотрудники ИКИ по ночам не спят, это общеизвестно.

Густой мужской бас отозвался:

— Егоров у аппарата.

Голос был настолько человеческий, настолько не-птичий, что я потерял кураж.

Но отступать было невозможно.

— Говорит Алёша Гольцов.

— Рад тебя слышать, Алёша. Что-нибудь случилось?

— Пока еще ничего не случилось.

— Тогда потрудись объяснить, что побудило тебя побеспокоить незнакомого человека в ночное время. Причина должна быть очень веская.

"Незнакомого человека…" Еще он будет меня отчитывать, самозванец. Не человек ты, дядя, а Егор-Горыныч.

И, собравшись с духом, я выдал домашнюю заготовку:

— Вот что, тварь пернатая: оставь в покое мою маму.

Расчет мой был таков: нормальный дядечка, услышав эти слова, обидится и потребует объяснений (вариант: выругается и бросит трубку), биоробот же сохранит спокойствие, для него слова "тварь пернатая" означают лишь "пернатая тварь".

Егоров выбрал спокойный вариант.

— Почему ты решил, что я пернатая тварь? — прогудел он в телефонную трубку. — Я не тварь, а доктор наук. И с чего ты взял, что я беспокою твою маму? Я регулярно покупаю у нее журналы. Мы часто беседуем, в том числе и о тебе. Если это ее как-то тревожит, почему она не скажет мне об этом сама?

Модуляции его голоса были такие естественные, что я вспотел от стыда.

В самом деле: почему Егор Егорович не может носить фамилию «Егоров»? А ведь это был мой единственный аргумент. Больше мне сказать было нечего.

— Ты совершенно прав, — согласился мой собеседник. — Больше сказать тебе нечего. Фамилия — вовсе не аргумент — и уж, конечно, не основание для того, чтобы дерзить старшему. Вот что: давай забудем этот инцидент и пожелаем друг другу доброй ночи. Договорились? У меня еще масса работы.

Я молчал. Со стороны Егор-Горыныча было огромной любезностью согласиться со мною, что фамилия — не аргумент… но ведь я ему этого не говорил! Я это только подумал.

Я это только подумал, а о блокировке забыл. Мне казалось, что мысли не передаются по телефону. Да и странно блокироваться, когда ты ведешь разговор с невидимым собеседником, который находится от тебя, быть может, в сотнях парсеков.

"Извините, Егор-Горыныч, — молча сказал я. — Мне очень стыдно. Я весь горю от стыда. Не говорите, пожалуйста, маме".

Это был контрольный дубль, и он сработал.

— Хорошо, обещаю, — добродушно пробасил Егор-Горыныч. — Обещаю, что мама ничего не узнает о твоей дикой выходке. Может быть, в дальнейшем мы даже станем друзьями.

"Как же, как же, — злорадно подумал я. — И след твой простынет, когда я вернусь".

— А разве ты собираешься возвращаться? — спросил Егор-Горыныч — и тут, видимо, до него дошло, что его раскололи.

Загрузка...