Школа одаренных переростков

81

— Значит, ты решила стать как они, — заговорил я после долгого молчания. — Это твое твердое и окончательное решение?

Леночка энергично кивнула.

— А ты уверена, что сама этого захотела?

Рыженькая удивилась.

— Конечно, сама. Но они мне советуют еще чуть-чуть подождать.

— Нет, ты подумай, — настаивал я. — Ведь тебе придется обрасти перьями…

— Да! — воскликнула Леночка. — Я очень этого хочу: покрыться красивыми, светящимися перьями — и навсегда позабыть вот об этом хламье…

Она презрительно приподняла двумя пальцами отворот халата.

— Ты извини меня, — замявшись, проговорил я, — но, кроме того, тебе придется… как бы это половчее выразить…

— Откладывать яйца? — перебила меня моя гостья, и глаза ее засияли. — Да я об этом только и мечтаю: у меня будут целые гнёзда красивеньких пестрых яиц! Ты не представляешь себе, как это прекрасно… И, главное, совершенно не больно! Не то что у людей.

Ну, что тут можно возразить? Директор Иванов основательно поработал — и промыл-таки бедной девочке мозги.

— Но яйца еще нужно высиживать, — сказал я. — По-моему, это довольно скучное занятие.

— Высиживать будет Диня, — ответила Леночка.

От неожиданности я засмеялся. Мне живо представилась картина: Дмитриенко в блузоне с нашейным платочком сидит на астероиде в гнезде.

Мой дурацкий смех Леночку рассердил.

— Странно, что ты смеешься, — блеснув на меня светло-эмалевыми глазками, проговорила она. — Любящие отцы высиживают яйца сами, и ничего смешного в этом нет.

— Любящие отцы? — переспросил я. — Это Дмитриенко — любящий отец?

Леночка смотрела на меня по-птичьи, искоса и очень зорко. Веснушчатое ее личико было само похоже на перепелиное яичко.

— Ах, вот почему ты смеешься! — воскликнула она. — Тебе рассказали про кузиночку-Мариночку. Про эту ощипанную четырехлапую курицу, про эту тиходайку! Да с той поры, как мамаша ее с Диней застукала, она уже сто тысяч других нашла. Не любит он ее больше, ненавидит ее, презирает и думать о ней позабыл!

— Меня это не касается, — возразил я. — А за смех — извини. Я был неправ. Всё, что с тобой происходит, намного серьезнее, чем я думал. Эти проклятые твари, которые тебе снятся…

— Не смей их так называть! — смертельно побледнев, моя гостья вскочила. — Ты живешь за их счет! Ты питаешься из их кормушки! Не смей!

Я тоже встал: не разговаривать же с дамой сидя.

— Эти гнусные твари изуродовали твою психику. Тебя нужно лечить. А поскольку в стенах школы это вряд ли возможно…

Но Леночка не дала мне договорить.

— Лечить! — воскликнула она и в отчаянии вскинула руки. — Меня! Лечить!

Рукава ее халата упали до плеч. Пальцы судорожно растопырились и скрючились.

Честно говоря, мне стало страшновато, и я отступил на пару шагов.

— И он еще смеется! — взвизгнула моя гостья — и, взлетев под самый потолок, кинулась на меня подобно коршуну.

При всей худобе в ней было никак не меньше пятидесяти килограммов живого весу, и, не сумев удержаться на ногах, я упал навзничь.

— Ах ты гусак безмозглый! Ты сам больной! Ты сам неизлечимо больной!

Леночка царапала мне лицо и шею, одновременно стараясь выклевать мои глаза, что у нее никак не получалось: все-таки она была еще не птица.

Но что самое жуткое — при этом она пронзительно, как сорока, стрекотала.

И это был не просто стрекот, это была членораздельная речь.

После долгой борьбы мне удалось обхватить ее за плечи. Тело Леночки было нечеловечески горячим. Она трепыхалась, пытаясь вырваться, но безуспешно.

Я поднял ее на руки и выпустил в раскрытое окно. Она взвилась под самый купол и, всё еще продолжая гневно стрекотать, исчезла в темноте.