Школа одаренных переростков

25

Я ожидал увидеть в классе телевизоры, компьютеры, на худой конец магнитофоны, но ничего этого не было.

Более того: в комнате с глухими светло-зелеными стенами не было даже доски.

В центре класса стояли четыре парты, покрытые черным пластиком, а возле передней стены — учительская кафедра ярко-оранжевого цвета.

Дверь задвинулась, мы сели.

На своей парте я увидел плотный лист глянцевитой белой бумаги и стеклянный карандаш без стержня.

Я попытался передвинуть лист — он лежал как приклеенный.

Взял карандаш и черкнул им по листу — на нем появилась и замерцала голубая светящаяся линия.

Я испугался: а вдруг я что-нибудь испортил? Но догадался сразу: надо провести по линии тупым концом карандаша. Линия погасла.

— Молодец, быстро освоил, — похвалил меня Николаев. — А ты рожицу нарисуй, не стесняйся. Все так делают.

Вместо рожицы я нарисовал самолет. Вышел кривоватый, но довольно красивый.

— Орел, не иначе, — сказал Николаев. — Только беременный.

Я приподнялся и увидел, что у него на кафедре лежит точно такой же лист бумаги и на нем светится контур моего самолета.

— Боевая машина? — осведомился мой учитель. — Истребитель-бомбардировщик?

Я кивнул.

— Ох, уж эти мне юные милитаристы. Что бомбить собираешься? Не нашу ли школу?

— Нет, зачем… — пробормотал я, хотя имелась и такая мыслишка: а выдержит ли купол прямое попадание?

— Подожди, не стирай, — проговорил Николаев. — Крылья плохо отцентрованы. Они отвалятся в воздухе. Надо так…

Поверх моих дрожащих голубых линий загорелись пряменькие, розовые.

Получился настоящий чертеж.

— А стабилизатор, прости меня, просто нелеп. Он совсем от другой машины. Понял?

Мое голубое страшилище погасло, остался лишь изящный самолетик, нарисованный огненно-розовым.

— Запомни линии, — сказал Николаев.

Рисунок исчез.

— А теперь сделай по памяти то же самое.

Я старательно принялся рисовать. Всякий раз, когда мой карандаш отклонялся, на этом месте повторялась розовая линия.

— Видишь? — сказал Николаев. — Я задал программу, а ты ей не следуешь.

С третьего раза у меня получилось.

— Хорошо, — сказал Николаев, и самолетик погас. — Побаловались — и хватит. Ты ошибаешься: у нас не урок черчения. Мы осваивали учебную технику. Начнем с математики.

И Николаев начал быстро и толково объяснять мне самые азы — то, что известно каждому третьекласснику.

Я немного расстроился, но решил потерпеть.

Объясняя, Николаев не задавал вопросов, он только негромко приговаривал:

— Это понятно. Это тоже понятно… — На моем листе вспыхивали и исчезали ряды красных цифр. — Нет, нет, тут ты путаешь. Смотри сюда… Ясно, да не совсем. Еще раз смотри… Э, голубчик, да ты и в таблице умножения не силен. Знал, но забыл… Ага, вот теперь зацепилось. Тяни, тяни ниточку.

Написанное им исчезло, и в верхней части листа вспыхнул пример.

Я принялся решать его, попутно размышляя, что при такой-то технике можно вовсе обойтись без учителя.

— Отвлекаешься, — недовольно сказал Николаев. — И вот пожалуйста…

Написанная мною семерка начала пугающе расти, толстеть, наливаться ярким красным светом. Я поспешно написал на ее месте девятку. Всё стало нормально.

— Ты, Алексей, напрасно меня увольняешь, — сказал Николаев. — Ни одна машина не может заранее знать, что у тебя семью семь — сорок семь. Теперь посиди, порешай задачки, а я пойду погуляю. Что-то мне нездоровится.