Шайтан Иван 6

Глава 8

Констанция вышла к Константину, облачённая в наряд горянки. Увидев её, брат замер, словно поражённый, и долго, пристально разглядывал.

— Коста… — наконец выдохнул он, и в голосе прозвучало неподдельное изумление. — Наряд… он тебе к лицу. Непривычно, да. Глазу непривычно… Ты в нём — совершенно другая. — Он сделал шаг ближе. — Ты ведь не голодна?

— Нет, меня щедро накормили. Очень вкусное блюдо… из какого-то сарацинского зерна, — смущённо призналась Констанция. — Название забыла.

— Плов, — подсказал Константин, и в уголках его губ мелькнула тень улыбки. — Да, вкусно. Как и картошка с мясом. Всё это — затеи нашего командира.

— Костя… — Констанция робко коснулась его руки. — Только не сердись… Может, ты всё же… передумаешь?

— Коста, — голос Константина стал мягче, но не менял сути, — давай оставим этот разговор. Пожалуйста. Он бесполезен.

— Хорошо, — тихо вздохнула она, опуская глаза.

— Что мне передать отцу? — спросила она после паузы.

Константин задумался.

— Скажи ему, Коста, — начал он медленно, с трудом подбирая слова, — скажи… что я всегда буду помнить. Помнить всё, что вы для меня сделали. Я в неоплатном долгу перед вами. Но… пока не исполню того, что задумал, моё место здесь. В батальоне. А там… — он горько усмехнулся, — как Бог решит.

— Я… я завтра уезжаю, — проговорила Констанция, голос её дрогнул. — Возвращаюсь в Петербург. Прости… я не могу оставаться дольше.

— Что ты, Коста! — Константин резко обернулся к ней, и в его глазах вспыхнули искренние чувства. — Я… я благодарен тебе до слёз. Отправиться в такую даль… навестить своего непутевого брата… на это способна только любящая сестра. Тебя проводят до Пятигорска. Прости, я не могу поехать с тобой — сотник ещё слаб после ранения. И передам тебе письма от князя Долгорукого. Он сейчас в отъезде.

Вызванные генерал Зубарев и подполковник Шувалов минут пять молча переваривали предстоящий ад. Но как заправские штабные работники, быстро вникли и, буквально утащив меня в кабинет, принялись выжимать мельчайшие подробности и детали. Допрос длился три часа. К концу я чувствовал себя как выжатый лимон — измотанный до последней возможности, — и только тогда господа штабисты милостиво отпустили меня.

В номере я кое-как освежился ледяной водой и сразу направился к Хайбуле. С ним мы просидели допоздна, буквально продираясь сквозь пункты договора. Кое-как вымучили черновой набросок. Дальше сил не было — сдался. С тяжелой, словно чугунной, головой рухнул в постель.

Но передышки не случилось. С раннего утра явились Зубарев и Шувалов — и всё завертелось по новой, теперь уже с участием Хайбулы. Бесконечные споры. Дотошные обсуждения. Поиск компромиссов. Круг за кругом. Спорили за каждое слово, за каждую запятую! Про обед напрочь забыли. Выручил Аслан — настоял и буквально заставил прерваться. Подкрепились — и снова в бой, в том же бешеном темпе.

И лишь к позднему вечеру, когда свечи уже наполовину оплыли, наконец родился черновой вариант, более или менее устраивающий обе стороны. Генерал Зубарев, вытирая вспотевший лоб, предупредил Хайбулу сквозь усталость:

— Имейте в виду, хан: даже после нашей подписи, договор могут отредактировать или изменить перед самой ратификацией Его Императорским Величеством.

Хайбула, еле державшийся на ногах, лишь кивнул:

— Понимаю. Согласен на возможные поправки, но я должен знать о них после изменения.

— Непременно хан, до вас доведут обо всех изменениях и только после повторного подтверждения вашей подписью, договор вступит в действие в изменённом виде. Первый вариант утратит своё действие и значение.

Договорились, что штабники подготовят чистовик договора и сообщат о времени подписания. На завтра нам объявили выходной. Хайбула решил осмотреть город — Савва и Эркен отправились с ним, как сопровождающие и дополнительная охрана. Я же направился к атаману Колосову.

— Здравия желаю, ваше превосходительство.

— Здравствуйте, полковник, — ответил Колосов, но его вид сразу насторожил: лицо было озабоченным, в глазах — тревога.

— Что-то случилось, Николай Леонидович? — осторожно спросил я.

— Вчера арестовали полковника Кудасова, — мрачно сообщил атаман.

Холодок пробежал по спине. — К вам претензий нет?

— Пока нет, Пётр Алексеевич, — он отчетливо выделил слово «пока».

— Будем надеяться, что вас минует сия участь, — искренне пожелал я. — Вам известно, что в город прибыл Хайбула для заключения мирного договора? Вы включены в число подписантов. Думаю, это придаст вашему положению… дополнительный вес.

Колосов заметно оживился, даже расправил плечи. — Действительно! Лишним точно не будет. Простите мою рассеянность, Пётр Алексеевич. А у вас как дела? Признаться, мы были шокированы, узнав об обвинении в государственной измене.

— Я на свободе, — ответил я сухо, — тоже пока. Дело отправлено в Главный военный суд в Петербург. Но это второстепенно. Главное сейчас — мирный договор. Николай Леонидович, вы прекрасно понимаете его значение. Все внимание — на него. После подписания мне придется отбыть в Петербург. Сроки неизвестны. Ставлю вас в известность заранее.

— Будем надеяться на лучшее и обязательно встретимся снова, — сказал Колосов, и в его голосе впервые прозвучала твердость. — Этот мирный договор… серьезная поддержка. Для нас обоих. Мы расстались обнадёжив друг друга.

В холле гостиницы я буквально столкнулся с полковником Лукьяновым и Куликовым.

— Господа! — искренне обрадовался я. — Каким ветром вас занесло в Пятигорск?

— Я, к вам — чтобы проэкзаменовать ротмистра Малышева да собраться в обратный путь, в Петербург, — ответил Лукьянов. — А Жан Иванович, — он подмигнул, — по делам службы. Планирует поработать с местными казнокрадами и мошенниками.

— Ну, а ваша причина пребывания, полковник? — поинтересовался Куликов, внимательно глядя на меня.

— Готовим к подписанию мирный договор с аварским ханом Хайбулой Омаровым.

Эффект был мгновенным. Куликов буквально вскинулся:

— Какой договор⁈ Мирный⁈ — Его глаза загорелись. — Я должен быть немедленно включен в рабочую группу! От нашего ведомства! Лев Юрьевич, — он резко повернулся к Лукьянову, — решаем вопрос сейчас же. Ваших полномочий для этого достаточно!

— Я лично не против, Жан Иванович, — спокойно ответил я, — но первая скрипка здесь — начальник Линии, генерал-лейтенанта Мазуров.

— Все формальности в сторону! — отрезал Куликов, уже начиная движение к выходу. — Идем к генералу. Немедленно.

Лукьянов лишь развел руками, глядя на решимость Куликова:

— Что ж, Жан Иванович, коль надо — значит, идем к генералу.

Они быстрым шагом направились в штаб Кавказской Линии. Я же, узнав об аресте Кудасова, решил не терять времени. Нужно попытаться выбить из него показания. Если он подтвердит подлог документов и хищение из фонда, да еще и укажет заказчиков — это могло бы стать дополнительным фактором к моему оправданию. Решительно направился в жандармское управление.

— Здравия желаю, Максим Сергеевич.

— О-о-о… Ваше сиятельство! — лицо Булавина озарилось неподдельной радостью. — Искренне рад, что слухи о вашем аресте и… государственной измене оказались преувеличенными!

— Почему же преувеличенными? — спокойно поправил я. — Арест был. Обвинение в измене — тоже. Плюс хищение сорока тысяч рублей золотом и серебром.

Булавин остолбенел:

— И вы… говорите об этом так… буднично?

— А как, по-вашему, должен говорить невиновный? — холодно поинтересовался я.

— Просто… — он замялся, — обвинения столь тяжкие… чреваты даже крайней мерой. Страшно подумать.

— Оставим страхи. Полковник Кудасов содержится у вас?

— Да… — дружелюбие в глазах Булавина мгновенно сменилось настороженностью.

— Максим Сергеевич, — я сделал шаг ближе, — по старой дружбе… дайте мне с ним поговорить.

Взгляд подполковника стал колючим.

— При всем уважении, Петр Алексеевич… не могу. Не имею права. — Голос звучал сухо и официально.

Стало ясно: службист победил друга. Булавин отстранился, став вдруг чужим и казенным.

— Что-то еще, ваше сиятельство? — спросил он сухо, подчеркивая титулом дистанцию.

— Эта беседа жизненно необходима, Максим Сергеевич, — попробовал я в последний раз.

— Повторяю: невозможно. — Его глаза теперь смотрели на меня жестким, незнакомым взглядом жандармского чина. Знакомого Булавина больше не было. Передо мной стоял служака в синем мундире с орденом Станислава третьей степени — тем самым, что когда-то я помог ему получить.

Мы стояли, измеряя друг друга взглядами. Секунды тянулись, пауза затягивалась.

— Вы не оставляете выбора, Максим Сергеевич, — тихо произнес я. Медленно достал именной жетон и протянул ему.

Булавин уставился на него, будто увидел призрак. Губы его шевелились без звука.

— Именной?.. — наконец выдохнул он. — В золотой окантовке?..

— Именно так. Именной. В золотой окантовке, — подтвердил я, не отводя взгляда.

— Вы… полны сюрпризов, Петр Алексеевич, — в его голосе зазвучала обида. — Зачем тянули? Могли сразу предъявить. Доступ к Кудасову — ваш.

— Без обид, Максим Сергеевич, — мягко, но твердо сказал я. — Жетон — не безделушка, чтобы размахивать им на каждом углу. А ваша принципиальность… — я чуть кивнул, — она вызывает уважение. Настоящее.

— Эх, Петр Алексеевич, — он усмехнулся, — всегда завидовал вашему умению… проникать в самую душу.

— Зависть — дурной советчик, Максим Сергеевич. Гоните ее прочь, — посоветовал я.

Булавин резко дернул шнурок звонка. Вошедшему дежурному он бросил коротко и жестко:

— Арестованного Кудасова — в допросную. К господину полковнику. Немедленно.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — Дежурный щелкнул каблуками и повернулся ко мне: — Прошу вас, господин полковник.

В допросную завели Кудасова. Он сел на табурет мельком взглянув на меня. Нахмуренный и потерянный, но не испуганный и не сломленный. Во взгляде была уверенность, что он сможет выкрутиться или ожидал помощи и поддержки своих подельников. Он многое знал и эти знания придавали уверенности, что его не оставят без поддержки.

— Здравствуйте, Викентий Валентинович, я не буду ходить вокруг да около. Спрошу прямо: Кто совершил хищение сорока тысяч из моего фонда? Кто провёл подлог и фальсификацию документов? Кто собирал сведения о моей скупке огнестрельного оружия. По чьему приказу эти сведения предоставили в Военно судебное установление?

Кудасов посмотрел на меня. В его взгляде мелькнуло затаённое торжество.

— Тебе не удастся отвертеться, ваше сиятельство. Ты будешь осуждён и наказан в полной мере, каторга это в лучшем случае. — жесткая усмешка. — А меня осудят в мелких хищениях и нарушениях, да и то не сам лично, а «не досмотрел», «не проконтролировал». В худшем случае обвинение в халатности, лишение должности, звания и ещё чего-нибудь. Тебя же граф лишат всего, может и самой жизни. Всё сделано на совесть, тебе не отвертеться. Нам больше не о чём говорить.

Я слушал Кудасова и глядя на него пришёл к выводу, что его позиции действительно сильны. Он много знает, до самого верха пирамиды и если он заговорит…. пострадают многие. Думаю они рискнуть его убрать если он даст показания. Можно раскрутить его сейчас, но это опасно для его здоровья. Пока он молчит, он живёт.

По всей видимости придётся вести допрос вместе с Куликовым, чтобы он зафиксировал признательные показания Кудасова, присутствии Жана Ивановича обязательно. Свидетель не вызывающий сомнений в случае, если Кудасов случайно погибнет.

Я закончил допрос и вернулся в кабинет Булавина.

— Максим Сергеевич, у меня к вам настоятельная просьба. Пожалуйста, усильте контроль за охраной Кудасова. Он очень важная фигура в деле. Возможны попытки его устранения. Следующий допрос я проведу вместе с Куликовым.

— Вы думаете это возможно.— засомневался Булавин.

— В данном деле всё возможно, Максим Сергеевич. Лишняя бдительность не помешает. Как говориться «Лучше перебдеть, чем недобдеть». В любом случае отвечать вам, господин подполковник.

— Да, уж. — озадачился Булавин. — Хорошо, Пётр Алексеевич, я приму дополнительные меры по охране Кудасова.