Шайтан Иван 6

Глава 28

Получив наконец все документы, я отправился осматривать подаренный дом. Он располагался неподалеку от Аничкова дворца — неспешным шагом минут двадцать, не больше. Уверен, цесаревич Александр выбрал его неспроста, с прицелом на будущее. Дом оказался хорошо отремонтирован. Передний фасад скромный, без излишеств, в два этажа.

У парадного меня встретил бравый моряк. Одет он был в чистую, но порядком поношенную форму без знаков различия. Однако выправка, осанка и сам вид выдавали в нем человека из младшего командного состава. Увидев меня, он резко вытянулся.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

— Кто таков? — спросил я, разглядывая его. В морских чинах и знаках различия я, признаться, не силен — у них всё иначе, чем у сухопутных офицеров.

— Боцманмат Егоров, ваше высокоблагородие!

— Боцманмат? — удивился я. — Что за звание?

— Старший урядник, по-вашему, — снисходительно усмехнулся морячок.

— Ну что ж, показывай, старший урядник. Хозяин я новый. Увидев мой иконостас, боцман подтянулся.

Дом, казавшийся снаружи не слишком большим, внутри открылся совсем иным. Небольшой холл, кухня и подсобки, а также вход в просторный подвал с маленькими окошками под потолком. Справа располагалась обширная гостиная. Широкая лестница поднималась на второй этаж: две просторные комнаты по краям и три поменьше — между ними. Уборные были на первом этаже и господская — на втором. Дом мне понравился, и даже очень. Не громоздкий, но уютный. Большие окна второго этажа заливали комнаты светом. Ремонт был выполнен качественно и недавно — в воздухе витали запахи свежей краски, олифы и еще чего-то строительного, древесного.

— А ты чего такой хмурый, боцман? — спросил я, глядя на его озабоченное лицо.

— Не боцман я, ваше высокоблагородие, не дослужил, — поправился он тихо. — Хмурый от мысли, что опять в богодельню возвращаться. Грех так говорить, конечно: крыша над головой, кормят… чтоб с голоду не померли. Тоска там непроглядная. Нас, бывает, подряжают на работы — как вот здесь: сторожем, охранником, по мелочи подсобить. Платят мало, но хоть что-то в приварок, не на одной баланде да хлебе сидишь.

— Заметил — хромаешь? — спросил я, указывая взглядом на его ногу.

— Так точно, ваше высокоблагородие. Ранение. Из-за него и списали. В остальном — ничего, вот только бегать не могу.

Бойцы тем временем быстро и беззвучно обследовали все помещения и собрались в холле.

— Дом крепкий, командир, — сухо констатировал Савва.

Я перевел взгляд на Эркена.

— Нужно осмотр завершить, — кивнул он, поняв мой взгляд без слов.

— Боцман, — обратился я к Егорову, — двор имеется?

— А как же, ваше высокоблагородие! Пойдёмте, покажу.

Внутренний двор оказался просторным. Два добротных сарая для хозяйства, конюшня на четыре стойла, каретная да еще какая-то постройка. Задние ворота — крепкие, на запоре. Даже дрова были аккуратно уложены под навесом — порядок.

— Ремонт сделан на совесть, — удовлетворенно отметил я.

— Куда там, ваше высокоблагородие! — махнул рукой боцманмат. — Ещё недели две после тех косоруких строителей порядок наводили. Прокоп у нас плотник знатный, вот нас и наняли — двор в чувство приводить. Они только здание латали.

Вернувшись в дом, я застал Эркена задумчиво обходящим комнаты. Паша отправился проведать Аслана.

— Ладно, боцман, на первый раз хватит, — сказал я.

Моряк замялся, понизив голос:

— Ребятки у вас, господин полковник…

— Что такое? — насторожился я.

— Да вроде всё как положено… Только глянут — мороз по коже. Опаска берет. Чувствуется — зарежут и имени не спросят.

— Брось жути нагонять, — отрезал я, хотя понимал, откуда такие мысли. — Пластуны они.

— То-то и гляжу, — кивнул Егоров. — Ходят тихо, говорят скупо… Так, господин полковник, кому вахту сдавать-то?

— Пока не торопись, — остановил я его. — Продолжай нести службу. Подбери себе в помощь троих надёжных и рукастых. Отвечать за них будешь ты. Позже разберемся. — Я достал деньги. — Держи, двадцать рублей ассигнациями, на пропитание. Помни: пьянства не терплю. Замечу — прощаемся навсегда.

— Слушаюсь, господин полковник! — Егоров вытянулся. — Исполню в точности. Когда ждать вас?

— Днями приеду с супругой. Бойцы, трогаем.

Мы покинули мой новый дом, когда февральский вечер уже сгустился в настоящую темноту.

Новость о подаренном доме Катерина приняла спокойно без восторженных криков и хлопанья в ладошки. Первое о чём она спросила: Петя, а у нас есть деньги на обустройство?

— Да, Катюша, государь пожаловал тридцать тысяч ассигнациями.

Лишь после этого её лицо озарилось улыбкой.

— Никогда бы не подумал, что ты станешь такой рачительной женой, Катенька — с удивлением сказал Дмитрий Борисович. Я сообщил эту новость во время ужина.

— Вы съедите в свой дом и я останусь один, грустно вздохнул граф. — Признаться я уже привык к тому, что дом наполнен живыми людьми.

— Не хочется обременять вас, Дмитрий Борисович. — попытался утешить я старика.

— О чем ты, Петр, с вами у меня пропало чувство одиночество, да и тезка мой уже стал привычен, особенно когда он возмущается. — тепло улыбнулся граф. — Ну, такова жизнь.

Близость дома к Аничкову дворцу была неслучайной.

— Разделяю вашу мысль, Дмитрий Борисович, — кивнул я.

— Ты вернулся без шашки, Пётр? — подметил проницательный граф.

— Отдал ювелиру. Решил поменять на Георгиевский знак.

— Ого! Поздравляю, господин полковник! Такой повод требует достойного возлияния. В кабинете? — предложил граф, собираясь встать из-за стола.

— Полковник, можно мне обратиться? — тихо, с заметным смущением попросил ужинавший с нами Мурат. Мелис и Катя усердно посвящали его во все тонкости светского обхождения.

— Говори, Мурат.

— Я хотел бы… сходить в гости к княгине Оболенской.

Катя удивленно взглянула сначала на Мурата, потом на меня.

— Ну-у… это, конечно, возможно, — растерянно ответил я, застигнутый врасплох такой просьбой. — Но надобно прежде узнать, соизволит ли княгиня принять тебя.

Сама мысль о визите к княгине сжала сердце неприятным комом. Одно лишь воспоминание о ней вызывало жгучий, всепоглощающий стыд. Теперь, оглядываясь на ту роковую ночь, я ясно видел: поддавшись порыву, совершил очень опрометчивый поступок. Или… нет? Все случившееся тогда — безумие, вспышка слепой страсти, полная утрата власти над собой — не укладывалось в трезвые рамки. Малейшее её сопротивление, твердое «нет» — и я бы отступил… Но она безмолвствовала. Её молчание обожгло тогда сильнее любого порицания и теперь оставило в душе раскаленный след.

— Петя! — услышал я голос Кати, словно сквозь толщу воды.

— Прости, Катенька, задумался, — опомнился я. — Дела вспомнил.

— Что-то случилось? — настороженно спросил граф, уловив перемену в моем тоне.

— Да, Дмитрий Борисович. Государь вновь удостоил меня поручением, и весьма серьезным. Придется задержаться в Петербурге до середины лета. Андрею надлежит без промедления отбыть и принять временное командование батальоном.

— Князь, полагаю, справится. Дело того требует? — уточнил граф, пристально глядя на меня.

— Без сомнения, Дмитрий Борисович, — твердо ответил я, чувствуя тяжесть нового груза на плечах. — Без сомнения.

Уже в кабинете, я подробно изложил графу прошедшие события и свои опасения.

— Пётр, твоё стремление вернуться на Кавказ мне понятно, — начал он. — Вынужден согласиться с тобой: активность Порты нарастает день ото дня. Англия и Франция усердно подталкивают султана к открытому конфликту с нами. Провокации на Кавказе неизбежны, я в этом убеждён. — Он повернулся ко мне, взгляд стал жестче. — Этот мирный договор с Хайбулой… крайне опасный прецедент. Он может подтолкнуть и других горских предводителей к подобным соглашениям с врагом, породить цепную реакцию. А присутствие стольких английских и французских советников в делах Абдулах-амина… Лишнее тому подтверждение. — Граф встал и подошёл к окну. — Все попытки нашего посла в Стамбуле хоть как-то умерить пыл противников, разрядить обстановку, наталкиваются на глухую стену. Партия войны там теперь у кормила, и они не скрывают своих намерений. В ответ на мои доклады граф Нессельроде либо отзывается туманными, ни к чему не обязывающими рассуждениями, либо разражается воинственными тирадами. Для нас же открытый конфликт с Портой — чистейшее безумие, чреватое тяжкими последствиями.

— Быть может, имеет смысл доложить напрямую Его Императорскому Величеству? — осторожно предложил я.

— Одно лишь моё появление в коллегии вызывает у Карла Васильевича приступ раздражения, — горько усмехнулся граф. — А уж обращение к Государю через его голову он воспримет не иначе, как личное оскорбление, попытку умалить его значение. По его словам, вся Иностранная коллегия попросту меня ненавидит. — Он тяжело вздохнул, глядя куда-то в пространство. — И, вероятно, это чистая правда.

— А может, Дмитрий Борисович, — позволил я себе настойчивость, — вам стоит плюнуть на всё это и подать в отставку? Сберечь нервы и честь.

— Вот ещё выдумал! — резко фыркнул граф, и в его глазах мелькнул знакомый огонек. — Устроить им такой триумф? Праздник? Нет уж, батенька. Пока дышу — не уступлю им поля без боя. Пусть знают: я не из тех, кто отступает с вежливым поклоном.

— Полно вам, Дмитрий Борисович! — поспешил я умерить его воинственный пыл. — Вы же сами не раз напоминали мне, что государственные дела требуют холодной головы. Видимо, мое дурное влияние… Как говаривал император.

— Неужели так и сказал? — Граф рассмеялся.

— Было дело, — вздохнул я.

— Не кори себя, Пётр. Влияние твое — благо. Возьми хотя бы нас с Катериной. С тех пор как ты вошел в нашу жизнь, она заиграла новыми красками, отбросив прочь серость будней. И это коснулось не только нас. Говорю без лести, сущая правда. Да и государь, без сомнения, ценит тебя весьма высоко. Однако… — Граф слегка помрачнел. — Благосклонность сильных мира сего — клинок о двух лезвиях. Прошу, Пётр, не забывай об этом.