Шайтан Иван 6

Глава 21

Английский посол, граф Генри Баркли, был в бешенстве. После вчерашней череды унизительных фиаско он осушил три бокала выдержанного бренди, прежде чем дрожь в руках унялась и наступило подобие спокойствия. Доклад для Форин Офиса, который ему предстояло составить, читался как приговор карьере. Он почти ожидал этого — после столь оглушительного провала неудачников не прикрывают. Он даже знал, что вскоре прибудет некий Габриэль Мильтон. Личность ему неизвестная… да какое теперь, к черту, имеет значение? Донвер убит. Генворд искалечен и лежит в лазарете Преображенского полка. Пришлось выложить тысячу фунтов отступных этому проклятому «казаку». Хотя… надо было отдать должное: дуэли он провел блистательно. Кто-кто, а Баркли, некогда первый клинок Гвардейского Йоркского кавалерийского полка, лейтенант Генри Баркли, знал толк в фехтовальном искусстве. Сумел одурачить этих высокомерных снобов и разделаться с ними с леденящей душу эффективностью.

Мысль о Донвере снова кольнула, как холодная игла: теперь ему предстояло оправдываться перед командором Ричардом Донвером, отцом погибшего. Настроение окончательно скатилось в бездонную пропасть.

— А я ведь предупреждал этих ослов! — вырвалось у него хрипло, в пустоту кабинета. — Нельзя недооценивать противника!

Горькая, простая истина в очередной раз торжествовала свою победу над глупостью и спесью.

Дверь кабинета распахнулась без стука.

— Добрый день, граф! — веско произнес вошедший подполковник Эндрю Мак Габен, военный атташе. Скотт из тех кланов, что веками верой и правдой служат короне, с холодным умом и острым языком.

Баркли даже не поднял головы от бумаг, которые бесцельно перебирал.

— И что же вы находите доброго в этом дне, Эндрю? — голос посла звучал плоским, выжатым до дна.

Мак Габен уселся напротив, откинувшись в кресле.

— Ну, Генри, не вешай нос. Весь свет знает — ты сделал всё, что мог, чтобы замять эту историю миром. Не твоя вина, что глупцы проигнорировали совет. — Он ткнул пальцем в воздух. — Очередной раз недооценили русских. Они вовсе не те неотесанные медведи, за которых их держат. Понял, как изящно они нас подставили? Выставили кровожадными сквалыгами, готовыми за пятьсот жалких фунтов перерезать глотки мирным подданным царя, который, к слову, умолял нас проявить христианское милосердие! Теперь мы — жадные негодяи в глазах всей Европы.

Мак Габен усмехнулся, в его глазах мелькнуло что-то вроде мрачного удовлетворения.

— Подумаешь, получили по задницам пару раз. По-моему, справедливо. Но вляпаться так топорно, с поличным… — Он покачал головой с явной досадой. — Судьба дала шанс отделаться легким испугом. Нет же! Надо было полезть дразнить русского медведя в его же берлоге. Глупость, чистой воды глупость.

— Что с того, что мы с тобой понимает, как все происходит в России. Эти Лондонские снобы и нас считают не очень умными, раз согласились служить в Российской империи — с горькой усмешкой проговорил Граф.

— Послушай Генри, ты выплатил русским тысячу фунтов? — Эндрю снизил голос до шепота.

— Да, под поручительство расписки Арчибальда Донвера. — Генри тоже понизил голос.

— Она оформлена правильно?

— Да, а зачем тебе Эндрю это?

— Послушай Генри, Арчи хвастал передо мной, что у него на счёте лежит двадцать восемь тысяч фунтов. У меня есть знакомый, который за определённую сумму может исправить расписку Арчи на десять тысяч. Стоимость услуги тысяча фунтов, остальное делим пополам. — в глазах Эндрю горел огонь алчности.

— А если родные Арчи поинтересуются куда делись деньги? — Испытывающее смотрел Генри на Эндрю.

— Генри, мы то откуда можем знать куда он их дел. Карты, женщины, мало ли причин потратиться.

— Разве долговая расписка может являться банковским подтверждением?

— Вполне, Генри, в определённых ситуациях, которые сложились у Арчи. Он же прибыл без гроша в кармане и без документов.

Глядя в глаза Генри, Эндрю понял, он уже в деле.

— Но при условии, что мы вернём тысячу фунтов в кассу посольства.

— Согласен, Генри! — усмехнулся Эндрю.

Кабинет генерала Бенкендорфа.

— Ну, Леонтий Васильевич, как все прошло? — спросил Александр Христофорович, отложив перо. — Столица гудит, как улей. Невероятных слухов — хоть отбавляй.

— Прошло… терпимо, Александр Христофорович, — ответил Леонтий Васильевич, устроившись поудобнее в кресле напротив. — Западные газетчики отработали исправно. Описали происшествие с леденящей душу правдивостью. Особо подчеркнули, что Его Императорское Величество всеми силами противился дуэли, но был вынужден уступить настойчивости англичан. Граф Васильев сыграл свою роль безупречно: после их отказа изобразил искреннее сожаление так натурально, что тронул бы и камень. И все это — на глазах у полусотни дипломатических миссий. Что же до графа Иванова-Васильева… — Леонтий Васильевич позволил себе едва уловимую усмешку, — … то он попросту разделал тех господ под орех. Правда, зрелище вышло излишне кровавым. Ну, да Бог ему судья.

— А сам полковник? Говорят, ранен? — поинтересовался Бенкендорф, пристально глядя на собеседника.

— Пустяк, Александр Христофорович. Царапина на левом бедре, не более. После представления он отбыл со своими людьми к князю Андрею. Там, слышал, до глубокой ночи праздновали победу.

— Без излишеств? — в голосе генерала прозвучала привычная настороженность.

— Вполне благочинно. Сам граф, говорят, отличился на кухне — приготовил плов и еще какое-то мясное блюдо. В остальном — чинно, благородно. Разве что песни были… хоровые. — Леонтий Васильевич сделал паузу, давая понять, что пели, видимо, не совсем салонные романсы.

— Леонтий Васильевич, — удивился Бенкендорф, — вы что, присутствовали на сём торжестве?

— Увы, не удостоился чести, — отозвался тот с легкой иронией. — Но полковник Лукьянов и Куликов поделились впечатлениями. Оба, замечу, смотрят на графа Иванова-Васильева с нескрываемой симпатией. Со слов Лукьянова на праздновании присутствовал великий князь Павел, цесаревич желал тоже присутствовать, но постеснялся заявиться без приглашения. — Дубельт хмыкнул.

— Это действительно было? — удивился Бенкендорф.

— Да, Александр Христофорович, сам великий князь рассказал об этом. К слову, Александр Христофорович, — Леонтий Васильевич положил на стол аккуратную папку, — полковник Лукьянов представил исчерпывающий доклад о подготовке отряда ССО под началом ротмистра Мылышева. Там же содержатся его выводы о целесообразности дополнительного оснащения отряда… особым снаряжением, разработанным по чертежам самого графа Иванова. Некоторые образцы уже имеются. Лукьянов настаивает на вашем личном присутствии для оценки. Также в папке — рапорт о завершенной операции в Москве. Параллельно поступили доклады от московского полицмейстера, начальника жандармского управления и из канцелярии господина губернатора. Всё — по московскому делу. Обращаю ваше внимание, Александр Христофорович, об очень негативном и неприятном отзыве Московского вице-губернатора о графе Иванове с требованием наказать сего наглеца и мерзавца, и красочное описание гадости, мерзости сотворенного им по отношению к высокому должностному лицу находившемуся при исполнении. Очень занимательное чтиво.

Удивляюсь умению графа оттоптать ноги столь значимым людям. — усмехнулся Дубельт.

— Хорошо, Леоний Васильевич, я ознакомлюсь со всеми бумагами. Назначьте время для смотрин отряда ротмистра Малышева. Как я понимаю вы не знакомились с ним.

— Виноват, ваше высокопревосходительство. Не успел, не хватило времени. — Дубель встал смирно.

— Позаботьтесь, чтобы присутствовал граф Иванов– Васильев.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.

После дуэли, уже по пути к дому Андрея, я окончательно пришёл в себя.

— Мы куда едем? — выдохнул я, чувствуя, как адреналин начинает отпускать.

— Ко мне, командир! Такую удачу надо отметить и расслабиться, как следует, — Андрей сиял, улыбка не сходила с его лица. — Ох, как же ты их отделал, этих наглецов! До сих пор от восторга прийти в себя не могу.

— Ладно, — согласился я, — давай сначала ко мне заедем, домашних успокоим, а потом к тебе.

— Верно, — Андрей смущенно крякнул, — что-то я о Кате не подумал.

Катерина, увидев меня с повязкой на ноге, ахнула, схватившись за сердце.

— Катюша, всё хорошо, пустяк, царапина, — успокоил я её, махнув рукой.

Она подскочила, крепко обняла и прошептала в плечо, и в её голосе дрожали и тревога, и упрёк:

— Ну что же ты такой неугомонный? Вечно в какие-то сомнительные истории влезаешь! В следующий раз прикажу Савве или Эркену выпороть тебя для острастки, вот увидишь!

— Честное благородное слово, больше не буду, — тихо пообещал я в ответ.

— Екатерина Николаевна, прошу вас ко мне в гости! — официально, но тепло пригласил Андрей. — Кстати, повод нашим сорванцам подраться будет.

Всей нашей семьёй, в сопровождении моих людей, мы отправились к Андрею. Он настоял на праздновании моей победы в узком кругу, попросив меня взяться за плов, а Аслана — за шашлык. Приятные хлопоты потихоньку развеяли тревогу и напряжение после дуэли. Миша с Саввой умчались в имение дяди за Лейлой — он горел желанием познакомить её с Катей и Марой, чтобы она повидалась с матерью. Неожиданно пожаловали в гости полковники Лукьянов и Куликов. И, как всегда, словно снег на голову, явился великий князь Павел, шумный и явно в отличном расположении духа.

— Пётр Алексеевич, поздравляю с блестящей победой! — воскликнул он, подходя ко мне. — Порадовал ты меня, до сих пор хожу окрыленный! Александр тоже рвался приехать, да потом смутился и отступился. Видишь ли, Пётр Алексеевич, не удосужился ты его пригласить — вот он и не смог через рамки приличий переступить! — Павел рассмеялся звонко.

Полковники Лукьянов и Куликов в присутствии высочайшей особы заметно стушевались и, извинившись, вскоре откланялись.

— Ваше высо… — начал было я.

— Пётр Алексеевич, да ты что, обидеть меня хочешь? — махнул рукой Павел, с удовольствием отправляя в рот кусок шашлыка. — Я среди друзей, а ты всё «высочество» да «высочество»!'

— Да, но…

— Никаких «но»! — перебил он весело. — Павел Николаевич! А лучше просто — Павел, когда ещё выпьем.

— Павел Николаевич, — твёрдо сказал я, уловив его настроение, — предлагаю пригласить цесаревича в нашу компанию. Он ведь атаман всех казачьих войск? Пусть облачится в скромную казачью форму и приедет сюда! Без всякой помпы и парадного выезда. Мои ухорезы сопроводят. Андрей, ты не против?

— Превосходная мысль, Павел! — горячо поддержал Андрей. — Будущему государю нелишне быть ближе к подданным. Давай, собирайся и скачи к его императорскому высочеству!

— А почему бы и нет? Я мигом! — Павел вскочил, глаза его блестели. — Петр, твоей каретой воспользуюсь?

— Без вопросов, Павел Николаевич.

Цесаревич Александр был искренне поражён столь поздним и внезапным визитом брата.

— Павел? — он смотрел на брата, тревога мелькнула в глазах. — Что случилось?

— Ничего, Алекс, всё в порядке. Я — за тобой.

— За… мной? — Александр непонимающе нахмурился.

— Вы удостоены приглашения, ваше императорское высочество! — Павел расшаркался с преувеличенной галантностью, но глаза весело смеялись. — Сам виновник торжества, граф Иванов-Васильев, зовёт вас на дружеское застолье. А как верховный атаман всех казачьих войск, вы имеете полное право там присутствовать. Алекс, — голос Павла стал заговорщическим и тёплым, — там будут все свои. Перестань вредничать, поехали! Только переоденься в казачью форму, попроще, безо всякой помпы. За охрану не волнуйся — люди графа с нами.

— Ладно, — неожиданно для самого себя согласился Александр, чувствуя, как скованность понемногу отпускает.

Уже мчась в карете графа, Александр обернулся к брату:

— Скажи, Павел… Почему люди графа зовут его «командир»?

— Всё просто, Алекс! — Павел оживился. — В бою выкрикивать полный титул по уставу — и долго, и неуместно. «Командир» — коротко, ясно, под пулями слышно. Хотя у полковника… — Павел задумался, подбирая слова, — для них это значит куда больше. Это человек, которому они доверяют безраздельно. Вот Андрей, к примеру, для них долго был «ваше благородие». Лишь со временем, доказав себя, он заслужил право на «командира». Да и то — только в отсутствие самого графа. Если Пётр Алексеевич рядом, командир — только он. Запутал я тебя? — Павел взглянул на брата, его охватил внезапный порыв откровенности. — Знаешь, Алекс… Только среди этих людей я чувствую себя по-настоящему свободным. Без масок. Я думал, дело в Кавказе — новые места, непривычная обстановка. Нет! — Он с силой стукнул кулаком по колену. — В Петербурге, в их кругу, мне так же легко дышится, как и в крепости, в Армянской области! — Павел тяжело вздохнул, и взгляд его помрачнел. — Но вот уедут они к себе… И останется эта великосветская трясина — лицемерие, сплетни, мертвечина. Скука и обыденность. Теперь я понимаю Андрея, почему он рвётся назад. Там для него — жизнь. Да и Лермонтов взгляни — какой вырос! А ведь состоял под надзором Бенкендорфа, как неблагонадежный…

— Да, Павел, — Александр тихо вздохнул, его взгляд на мгновение ушел в темноту за окном кареты. — К великому моему сожалению, ты прав. Если у тебя ещё есть возможность хоть изредка вырваться из этого… болота, как ты метко назвал, то у меня такой возможности нет в принципе. — Голос цесаревича звучал с непривычной горечью. Он помолчал, затем добавил, словно спохватившись: — Хотя, замечу, на Кавказе не так уж и ладно, если верить донесениям оттуда.

— Хм… — Павел задумчиво хмыкнул. Его взгляд скользнул к молчаливому адъютанту, сидевшему в углу кареты. — Алекс…

Павел лишь едва заметно кивнул в сторону офицера, вопросительно глядя на брата.

— Павел, — Александр повернулся к адъютанту, его взгляд стал прямым и оценивающим, — Илье можно доверять. Я не вижу причин сомневаться в его преданности. Прав я, Илья?

Адъютант выпрямился. Его ответ прозвучал тихо, но с железной чёткостью:

— Совершенно верно, ваши императорские высочества. Как изволили говаривать: Постараюсь делом доказать.

Карета мягко остановилась у подъезда дома князя Андрея. Из тени мгновенно возникли двое из молчаливых людей графа. Без лишних слов, с привычной эффективностью, они проводили братьев через освещённый вход прямо в холл.