Шайтан Иван 6

Глава 31

Кабинет шефа Жандармского корпуса, генерал-адъютанта, графа Александра Христофоровича Бенкендорфа.

За массивным дубовым столом, заваленным бумагами, Бенкендорф слушал обширный доклад своего начальника штаба, Леонтия Васильевича Дубельта. Тонкое гусиное перо в руке графа то и дело скользило по страницам кожаной тетради, оставляя лаконичные, но ёмкие пометки.

— Итак, Леонтий Васильевич, — Бенкендорф отложил перо, его проницательный взгляд устремился на подчиненного, — что у нас с общественным мнением касательно… этого дуэльного инцидента графа с англичанами?

— Картина, Александр Христофорович, складывается в целом предсказуемая, — Дубельт слегка наклонил голову, — хотя и не без нюансов. Отечественная публика, как и ожидалось, единодушно на стороне Государя. Впрочем, — он сделал едва заметную паузу, — излишняя, по мнению некоторых, жестокость развязки и обилие пролитой крови… несколько омрачили общее впечатление. Притупили восторг.

— Им не угодишь! — Бенкендорф фыркнул с явным раздражением, резко отодвинув тетрадь. — Вечно всё не так, вечно найдется к чему придраться.

— Что до Европы, — продолжил Дубельт, — то настроения там скорее склоняются в нашу пользу. Прямо это, разумеется, не декларируется, но основной лейтмотив зарубежных публикаций сводится к тому, что англичане проявили непозволительное высокомерие — не только по отношению к нам, но и к прочим. Сама же Англия, — голос Дубельта стал чуть суше, — пребывает, как и следовало ожидать, в состоянии крайнего возмущения. Государя обвиняют в том, что он натравил на их подданных, цитирую, «дикого козака Ивана» — своего личного «цепного пса», кровожадного и жестокого варвара.

Бенкендорф резко поднял голову, брови его поползли вверх:

— Неужели осмелились напечатать такие слова? Дословно?

— Так точно, Александр Христофорович, — подтвердил Дубельт с тенью сожаления в голосе. — Осмелились. И, по последним сведениям, к нам уже спешит новый посол Её Величества. Не сомневаюсь, в его багаже помимо личных вещей окажется целая кипа бумаг — с нотами протеста, требованиями и прочими дипломатическими претензиями.

— Надеюсь лишь, что у Государя хватит выдержки и мудрости снести подобное высокомерие, — произнес Бенкендорф, сжав губы. — Что с депешей, которую я приказал отправить полковнику Баровичу?

— Исполнено в точности, Александр Христофорович, — четко доложил Дубельт. — В депеше изложены подробные разъяснения и инструкции по всем пунктам. Отдано недвусмысленное приказание: оказывать полковнику Желтову, помощнику начальника штаба Кавказского корпуса, всеобъемлющее содействие. А также — принять безотлагательные и окончательные меры для полного закрытия дела графа Иванова-Васильева по всем судебным и административным инстанциям. Наложен строжайший запрет на любое упоминание о нём, ни при каких обстоятельствах. Под страхом самой суровой ответственности.

Бенкендорф задумался, его взгляд ушел куда-то в пространство за окном.

— Александр Христофорович, осмелюсь напомнить, — осторожно вклинился Дубельт. — Полковник Лукьянов доложил о полном сборе кандидатов в состав спецотряда для охраны первых лиц. Двадцать пять человек, отобраны лучшие. Собраны на базе отряда ССО. Как вы и приказывали, без вашего личного ведома и санкции к их подготовке и обучению не приступали.

— Государь… — Бенкендорф тяжело вздохнул, проводя рукой по лбу, — Государь относится к этой затее с изрядной долей сомнения, Леонтий Васильевич. Уверяет, что нынешней охраны вполне достаточно. Не видит нужды в нововведениях.

— Позволю себе предположить, Александр Христофорович, — Дубельт слегка наклонил голову, — что в данном случае было бы полезно запросить мнение полковника графа Иванова-Васильева. Его взгляд всегда… нестандартен. Пусть порой излишне жесткий и прямолинейный, но, как правило, впоследствии доказывает свою правоту и целесообразность.

— Согласен, — кивнул Бенкендорф, возвращаясь из раздумий. — Так и поступим. Назначьте встречу на завтра. Ваше присутствие и полковника Лукьянова — обязательно.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. — Дубельт поклонился и вышел из кабинета.

Буквально следом в кабинет вошёл адъютант.

— Ваше высокопревосходительство, действительный статский советник Хвостов.

Вслед за адъютантом в дверях появился и сам чиновник.

— Здравствуйте, ваше высокопревосходительство. Вы изволили меня требовать? — с напускным величием, но уже с ноткой тревоги произнёс он.

— Господин действительный статский советник, — холодно начал Бенкендорф, — на днях вы представили государю рапорт касательно блестящей операции вице-губернатора, князя Сумского, и о необходимости непременного наказания полковника графа Иванова-Васильева, дерзнувшего оскорбить его сиятельство при исполнении.

— Так точно, ваше высокопревосходительство, вы же присутствовали при докладе, — не понял вопроса Хвостов.

— Какие меры были вами предприняты после того, как вскрылось, что сведения в рапорте князя не соответствуют действительности?

— То есть… как не соответствуют? — растерялся чиновник.

— Вы полагаете иначе? — Тяжёлый, испепеляющий взгляд Бенкендорфа упёрся в Хвостова. Тот съёжился, мгновенно растеряв весь свой напускной пафос.

— Да… но… это… — потерянно пробормотал он.

— Господин Хвостов, — голос Бенкендорфа зазвучал сухо, без эмоций. — Я вынужден выразить вам крайнее неудовольствие Его Императорского Величества. Государь, разобравшись в сути дела, крайне расстроен тем, что его канцелярия позволяет себе докладывать непроверенные сведения. Более того, он усматривает в этом вопиющую некомпетентность. Мне поручено тщательно разобраться с этим делом и наказать виновных.

Вам надлежит немедленно представить его сиятельству князю Сумскому указание о его неполном служебном соответствии с обязательным занесением в формуляр. И вам, советую, впредь относиться к своим обязанностям с большей ответственностью. Доложите мне лично после исполнения. Надеюсь, напоминать о последствиях небрежности не требуется.

— Непременно, ваше высокопревосходительство! Разрешите быть свободным? — почти выдохнул Хвостов.

Бенкендорф лишь коротко и холодно кивнул в ответ.

Полковник Барович приехал в военно-судебное установление и попросился на приём к Велибину. Пришлось ждать минут двадцать прежде чем его приняли.

— Полковник, у меня много работы. Я вас слушаю. — бросил глухо Велибин не прекращая писать.

— Ваше превосходительство, мне поручено передать вам крайнее неудовольствие его императорского величества с делом связанным с полковником графом Ивановым-Васильевым.

Велибин растерянно оторвался от бумаг и уставился на Баровича. — То есть как неудовольствие?

— Начертано собственной рукой государя на докладе его превосходительства генерал-адъютанта Бенкендорфа, моего начальника. Вам приказано изъять все оставшиеся документы по данному делу и сдать мне, в дальнейшем не упоминать о нём.

Лицо Велибина стало красным. — Получается, что существуют лица не подвластные законам империи, я правильно вас понял, полковник.

— Нет, не правильно, все подданные его величества находятся под юрисдикцией законов империи. В данном деле, в Главном военном суде, не нашли признаков преступления. Все обвинения, выдвинутые против графа, оказались не состоятельными, а некоторые подложными. Граф выполнял секретную миссию по поручению Императора, все его действия и поступки были связанны с ней.

— Но я не был поставлен в известность⁈ — Возмутился Велибин.

— А разве вы входите в круг лиц допущенных к секретным делам империи. И напомню, вам, на допросе граф был вынужден напрямую сказать, что он выполняет задание государственной важности. Несмотря на это вы вынудили его предъявить свой жетон, раскрывая его участие в секретной миссии. Возникает вопрос, почему такое пристрастное отношение к графу и снисходительное отношение к Анукину и Смолину. Их доказанные преступления нанесли Империи куда больше вреда.

— Да, но…– совсем смутился Велибин.

— Павел Яковлевич, вы умный человек, неужели вы не могли усмотреть в том связь. Граф участвовал в оказании военной помощи Хайбуле, для которого скупал оружие и передал ему. В последствии Хайбула подписал мирный договор. Мало того, что вы огульно обвинили графа в государственной измене, вы унизили его арестом и содержанием в тюрьме, как уголовника. Вы что не знали, что он титулованная особа, георгиевский кавалер, кавалер ордена Святого Владимира, спаситель цесаревича. Как же так, Павел Яковлевич? Граф оскорблён до крайней степени.

— Но.но.почему он не предъявил свой жетон сразу?

— То мне не ведомо, ваше превосходительство. Единственное, что я знаю, он ждёт вас в Петербурге, чтобы вызвать на дуэль.

Этого в инструкции не было, но Барович решил окончательно припугнуть Велибина на свой страх и риск.

— Какая дуэль, согласно высочайшему указу дуэли запрещены в Российской империи, — буквально выкрикнул Велибин.

— Как, Павел Яковлевич, вы разве не читали? В газетах прекрасно описана дуэль графа, которого вызвали два англичанина. В виде исключения Государь дал разрешение и граф быстро разделался с ними. Не буду описывать подробности, уж больно кровавые. Скажу только, что одному он перерезал глотку, другому отрубил руку. Кто ему помешает обратиться к его Величеству дать ещё одно разрешение. Согласитесь оскорбление нанесённое вами ему действительно, просто чудовищны.

Велибин рухнул в кресло, словно подкошенный. Лицо его было мертвенно-бледным, взгляд — пустым и потерянным, устремленным в одну точку на столе с бумагами.

— Ваше превосходительство, вы меня, кажется, не дослушали до конца, — произнес Барович с едва уловимой, но отчетливой ноткой иронии в голосе.

— Ну… что… что еще… — вырвался у Велибина глухой, почти стонущий звук. Он с трудом поднял на Баровича мутные глаза.

— Спешу вас успокоить, ваше превосходительство, — Барович сделал небольшую, но значимую паузу, наслаждаясь эффектом. — Государь Император, узнав о… намерениях графа Иванова-Васильева касательно вас, изволил в категорической форме воспретить ему даже помышлять о подобном поступке.

— П-правда⁈ — Велибин резко выпрямился в кресле, в его глазах мелькнул слабый, жадный огонек надежды. — Это… это правда, полковник?

— Так точно, ваше превосходительство, — кивнул Барович, сохраняя безупречную выправку. — Однако… — Он намеренно замедлил речь, — … на будущее, настоятельно рекомендую вам весьма осторожное обращение с графом Ивановым-Васильевым. — Барович понизил голос до доверительного шепота: — С тех самых пор, как граф спас жизнь цесаревичу, их связывает весьма… тесная дружба. — Он выдержал многозначительную паузу, давая словам проникнуть в сознание судьи. — Теперь, ваше превосходительство, могу ли я получить все, без остатка, документы по этому, слава Богу, закрытому делу?

— Д-да… конечно, — пробормотал Велибин, внезапно ощутив всю глубину усталости и потрясения. Он беспомощно махнул рукой в сторону двери. — Я… я распоряжусь сию минуту.

Утром ко мне пожаловал полковник Лукьянов, бодрый, словно заряженный пружиной.

— Доброго утра, Пётр Алексеевич! — отрапортовал он, сверкая безупречной улыбкой.

— Может ли быть добрым утро, — проворчал я, — если его началом служит визит полковника жандармов? Вестник, как правило, недобрый.

— Ну, полноте хмуриться! — Лукьянов махнул рукой, его веселье казалось непробиваемым. — Мне приказано к полудню явиться к его высокопревосходительству. А вас… вас почтительно приглашают.

— Приглашают? — я приподнял бровь. — Могу ли я отказаться?

— Увы, Пётр Алексеевич, — полковник развел руками в красноречивом жесте, — к сожалению нет.

— Значит, в добровольно принудительном порядке, — сокрушенно вздохнул я.

— Добровольно принудительном! — Лукьянов рассмеялся звонко. — Чудесно сказано! Обязательно запомню сию формулировку, Пётр Алексеевич.

Ровно в полдень мы переступили порог кабинета. За столом восседал сам Бенкендорф, рядом — Дубельт с привычно сосредоточенным видом. И — к моему величайшему изумлению — цесаревич Александр Николаевич, непринужденно откинувшись в кресле.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! Здравия желаю, господа! — отчеканил я, делая положенное по чину приветствие.

— Здравствуйте, господа, — сухо отозвался Бенкендорф, едва кивнув. — Не будем попусту тратить время, приступим. Его Императорское Величество изволил усомниться в целесообразности формирования дополнительного отряда охраны. Находит нынешние меры достаточными.

Взгляд шефа жандармов, тяжелый и оценивающий, медленно скользнул по каждому из нас. — Ваше мнение?

Воцарилась гробовая тишина. Все присутствующие, словно сговорившись, устремили взоры на меня. Даже цесаревич смотрел с любопытством, чуть склонив голову.

— В таком случае, господа, — начал я с невозмутимым видом, — для всех верноподданных Его Императорского Величества полагаю руководствоваться двумя непреложными пунктами. — Я выдержал паузу. — Пункт первый: Император всегда прав. Пункт второй: — голос мой зазвучал чуть громче, — если возникли сомнения, надлежит вновь обратиться к пункту первому.

Я сидел, сохраняя вид глубокомысленной серьезности, наблюдая, как мои слова медленно доходят до сознания собравшихся. Первым не выдержал цесаревич. Он сначала лишь задрожал, пытаясь подавить смех, губы его искривились, но через мгновение громкий, искренний хохот вырвался наружу; он даже отмахнулся рукой, словно отгоняя комара. Дубельт фыркнул, прикрыв рот кулаком, Лукьянов сдержанно хихикнул. Лишь Бенкендорф оставался непоколебим. Он слегка поморщился, будто почувствовал неприятный запах.

— Граф Иванов-Васильев, — произнес он с ледяной вежливостью, — ваши шутки… они, как всегда, неуместно остроумны.

— От чего же, Александр Христофорович? — возразил цесаревич, всё ещё не сдерживая усмешки. — По-моему, ничего крамольного. Лишь ясное руководство к действию для верноподданных.

— Это не шутка, Ваше Императорское Высочество, — ответил я с подчеркнутой серьезностью. — Если Государь Император усомнился в пользе сего начинания, то, с вашего позволения, осмелюсь откланяться и отбыть к месту службы. Как метко заметил Александр Христофорович, время попусту тратить не следует.

— Погодите, Пётр Алексеевич, — вмешался цесаревич, его улыбка сменилась деловитостью. — Александр Христофорович, я и Леонтий Васильевич полагаем создание отряда ближней охраны для первых лиц Империи настоятельной необходимостью. Особенно в моменты их передвижений. Охраны не просто присутствующей, а высокопрофессиональной и действенной. — Он посмотрел на Бенкендорфа, затем на меня. — Ваши наработки, граф, изучены. И действия вашего отряда ССО — лучшее доказательство верности ваших идей.

Я нахмурился:

— Его Императорское Величество изначально благосклонно отнесся к планам. Позвольте спросить, кто же посеял семена сомнения в монаршей душе?

— Князь Остерман, — четко произнес цесаревич Александр. — Начальник жандармского отделения дворцовой охраны.

В кабинете повисла напряженная тишина. Бенкендорф медленно повернулся к наследнику, его взгляд стал ледяным:

— Сие… утверждение, Ваше Императорское Высочество, соответствует действительности? — Голос шефа жандармов звучал тихо, но каждый слог отдавался тяжестью.

— Совершенно точно, — подтвердил цесаревич, спокойно выдерживая взгляд. — Разговор сей происходил в моем присутствии.

Бенкендорф перевел холодные, как сталь, глаза на Дубельта:

— Леонтий Васильевич… вам не, кажется, что князь Остерман не в меру обрел свободу в изложении своих суждений пред Его Императорским Величеством?

Ответом был лишь красноречивый, сдержанный кивок Дубельта. Его рука уже тянулась к кожаной тетради; перо скрипнуло, оставляя на странице лаконичную, но многозначительную пометку.

— Пётр Алексеевич, — обратился ко мне цесаревич, внезапно став серьезным, — я хочу попросить вас устроить для Государя… представление. Подобное тому, что вы столь впечатляюще продемонстрировали нам в прошлый раз.

Я чуть не поперхнулся воздухом. В кабинете воцарилось ошеломленное молчание. Дубельт и Бенкендорф уставились на наследника престола с таким выражением, будто он внезапно заговорил на китайском. Лукьянов просто выпучил глаза, явно отказываясь верить собственным ушам.

— Успокойтесь, господа, — поспешил добавить Александр, видя реакцию, — я не прошу шумного балагана с фейерверками. Всё должно быть тихо, пристойно… но наглядно.

— Ваше Императорское Высочество! — возмущенно воскликнул Бенкендорф, поднимаясь с кресла. — Я категорически отказываюсь участвовать в подобной… авантюре!

— Александр Христофорович, всю ответственность за происходящее я беру на себя, — твердо произнёс цесаревич. — Я верю в графа и его умение… убедительно доказать свою точку зрения. Разумеется, — подчеркнул он, — без эксцессов и особенно без жертв. Заодно это будет отличной проверкой бдительности и действенности нынешней дворцовой охраны.

— Может быть, всё-таки… предупредить Его Величество? — осторожно встрял Дубельт, ища компромисс.

— Знают трое — знает и свинья, — невольно вырвалось у меня, пока я обдумывал масштаб безумия.

Фраза, произнесенная скорее для себя, повисла в гробовой тишине. Все услышали.

— Граф… — Бенкендорф медленно повернулся ко мне, его голос был подобен скрежету льда. — Как следует понимать это выражение?

— Тысячу извинений, Ваше Высокопревосходительство, — я смущенно отвел взгляд, — это… армейское просторечие. Привычка, знаете ли. У моих бойцов в ходу.

— Ну что ж, Пётр Алексеевич? — Цесаревич перевел разговор в практическое русло, его взгляд был цепким. — Беретесь? Судя по вашему виду, вы уже прокручиваете в голове возможные варианты?

— Мне потребуется неделя на детальную проработку, — отрезал я, стараясь выиграть время.

— Два дня на подготовку, — без колебаний парировал Александр. — Исполнение — на третий.

Я замер, оценивая сроки. Это было безумием, но отступать было поздно.

— Хорошо. Два дня. Но, — я посмотрел поочередно на Бенкендорфа и цесаревича, — с условием: никаких вводных, никаких советов и абсолютно никакого вмешательства с вашей стороны. Полная свобода действий.

— Исполняйте, граф, — сквозь зубы процедил Бенкендорф, его лицо выражало крайнюю степень неохоты. — Полковник Лукьянов обеспечит вас всем необходимым. Но ради Бога, — он поднял палец, словно заключая сделку с дьяволом, — тихо. И без малейшего лишнего шума.