Андрейка подъезжал к родной станице Романовке. Четыре с половиной года… Теперь он был уже не просто Андрейкой, а Андреем Григорьевичем Сомовым, выпускником кадетского корпуса, класса для казачьих детей, с отличием сдавшим экзамен на первый офицерский чин — прапорщика. Домой он возвращался на грузо-пассажирской фуре из станичной МТС. Возчик, знакомый казак Евсей, поначалу не узнал молодого офицера.
— А чего к нам, господин прапорщик? По делам или как? — спросил он, прищурившись.
— По делам и как! — усмехнулся Андрей. — Не признал меня, дядька Евсей?
Возчик резко обернулся, пристально вгляделся.
— Ёщкина Матрёна! Андрейка! Григория сын!
— Он самый, — широко улыбнулся Андрей.
— Значит, выучку окончил? Прапорщика получил? Родителям радость! На побывку, значится?
— Так точно. Отгуляю отпуск — и на службу.
— А куды тебя определи-то?
— В пластунский батальон!
— О-о-ох, — протяжно свистнул Евсей. — Не просто туды попасть! Наш Леха ужо урядник, Егорий и медаль за храбрость. В последней стычке знатно горцам вдарили, хабар взяли, — с гордостью поведал возчик.
Ловя на лету станичные новости лишь краем уха, Андрей невольно погрузился в воспоминания о кадетских годах. Первый раз — так далеко от дома, первый шаг во взрослую жизнь. Тяжесть тех первых дней и сейчас отдавалась в сердце смутной тоской. Особенно сложно складывались отношения с Русланом, сыном войскового старшины кизлярского полка. Тот, сильный и нагловатый, сразу вознамерился верховодить. Но наткнулся на молчаливую, упорную стойкость Андрея. Несколько стычек — и Руслан отступил, оставив его в покое.
С первых дней Андрей, помня данное отцу и хорунжему слово учиться хорошо, схватился за гранит науки, грызя его изо всех сил. Не забросил и физическую подготовку: каждый вечер — отжимания, пресс, самодельный турник. Постепенно к нему потянулись другие кадеты. А когда разнеслась весть, что он лично знаком с самим Шайтан Иваном, авторитет Андрея стал непререкаем. Став лучшим в классе и его неформальным лидером, он ввел малый казачий круг, избравшись старшиной. После нескольких удачных отпоров старшеклассникам, пытавшимся задирать младших, их оставили в покое. Позже, на втором году учебы, казачата всех классов объединились в единый войсковой круг. Здесь сообща решали любые проблемы — от учебных споров до денежной помощи самым нуждающимся. Администрация и преподаватели наблюдали за этим с интересом, но не вмешивались: придуманное сообщество только шло на пользу дисциплине, успеваемости и братскому духу. Единственный изъян — круг был закрытым, только для казаков.
За годы учебы отец трижды присылал по двадцать пять рублей — вспоможение от пластунской сотни на обучение. Все знали: место хорунжего для Андрея зарезервировал сам Шайтан Иван, отсюда и помощь. Зависть к нему была лютой. После блестящей сдачи экзаменов Андрею предложили поступить Николаевское кавалерийское училище. К удивлению начальства корпуса, он отказался — решил вернуться домой и служить в пластунском батальоне.
Под мерное покачивание телеги, под стук колес и бормотание Евсея, воспоминания медленно уплывали. Усталость долгой дороги и нахлынувшие мысли сомкнули веки Андрея — он задремал.
Встреча с родными была бурной и радостной. Андрей не стал упреждать о своём приезде. За годы отсутствия ни чего не поменялось в доме. Зашёл в калитку и увидел мать хлопотавшую во дворе, младшего брата и отца в доме не было.
— Здравы будьте, мама. — не громко поздоровался Андрей. Мать обернулась и увидев Андрея охнула, — Андрюша! — кинулась она навстречу. Андрей обнял мать и вдруг почувствовал какая она маленькая и лёгкая.
— Боже, Андрюша! — Говорила она обнимая и рассматривая сына. — А здоровущий какой стал. Ты ахфицер сынок⁈ А надолго домой? — Она говорила невпопад, плача и смеясь одновременно. — Чего во дворе, проходи до дому. Батя на службе, а Колька болтается не знамо где. — Мать не знала куда усадить любимого сыночка. Села рядом и не могла наглядеться. Ещё бы уезжал подросток и приехал юноша, крепкий, статный.
— А куда тебя сынок определили службу править? — с беспокойством спросила она.
— В пластунский батальон, почти дома служить буду.
— Вот, славно то как, — облегчённо выдохнула мать. Вот и оженим тебя, Андрей. Жених ты у нас видный, ахфицер.
— ЭЭ…. нет, с этим делом погодим, мне ж семнадцать только — рассмеялся Андрей. В дом влетел Колька. — Братуха — кинулся обниматься он. — Уже вся станица знает, что ты вернулся. Счас батя придёт.
Как в подтверждение его слов в комнату вошел Григорий Степанович Сомов.
— Ну-ка, сын, дай на тебя погляжу. — Сказал он разглядывая Андрея.
— Хорош, не чего сказать, — удовлетворённо сказал он обнимая Андрея. — С прибытием сынок, — его голос дрогнул, он стыдливо смахнул набежавшую слезу.
— Давай мать, накрывай стол, сына встречать будем.
Началась радостная суета. Мать с Колей стали собирать на стол, а отец с сыном сели поговорить по-мужски.
— Куда, определился?
— В пластунский батальон, еле пробил у атамана. Сказал ему, что Пётр Алексеевич обещал хорунжим в батальон взять.
— То, хорошо, почитай дома служить будешь. День, два отдохнёшь с дороги и пойдём на базу.
— Да я сам, батя, чего со мной ходить. — Смутился Андрей.
— Тож верно, эт я по старой памяти всё тебя в малых числю. Так вернее будет, ты ж теперича цельный прапорщик. После застолья начались бесконечные расспросы, ответы про учёбу в корпусе. Родители поведали о всех новостях в станице. Кто женился, кто помер и у кого кто народился. Мать ненавязчиво перечисляла невест на выданье.
— Будет тебе мать с женитьбой своей. Пусть сын погуляет, поживёт свободной казачьей жизнью.
— Ничего с ним не станется, пущай народит внучат и живёт, как хочется. И чем это плоха жизнь с женой. — заявила мать уверенная в своей женской правоте.
— Я вот жениться вообще не буду, — заявил Коля и тут же схлопотал подзатыльник от отца.
— А ну цыц, жених, женилка у тебя ещё не выросла, чтобы про такое говорить. Не будет он…. — передразнил отец покрасневшего Колю.
— Да, ладно батя, шуткует он, ещё наперёд меня жениться, попомните моё слово. — рассмеялся Андрей.
На следующий день Андрей не утерпел. Едва занялось утро, он оседлал коня и направил его к базе пластунского батальона. Хорошая дорога, знакомые с детства места — все это настраивало на лирический лад.
У ворот, его встретил часовой.
— Куды путь держишь, господин прапорщик? — окликнул его пластун.
— К начальству. Есть кто на базе?
— Сотник Сухин в штабе, — ответил караульный. — Эй, Шуша! Проводи господина прапорщика до штаба! — Он повернулся к молодому пластуну, но вдруг прищурился, вглядываясь в лицо Андрея. — А ну-ка постой… Андрюха, ты что ли? Точно, Андрюха Сомов! Григория сын! Да это я, Юрась, не признал што ли? Матюхин!
— О, Юрась! — Андрей живо соскочил с коня, протягивая руку, но Юрась обнял его по-казачьи, хлопая по спине. — Прости, земляк, не признал сразу. Ростом вымахал!
А ты, значит, учебу закончил? Молодца! В прапорщики выбился — не шутка! — радостно говорил Матюхин. — Ну ладно, проходи, не задерживаю. Сухин в штабе. Он нынче на базе голова. Егор Лукич комендант, а сотник пластунами командует. Шуша, веди!
Пройдя за ворота, Андрей окинул взглядом знакомую территорию базы. Все то же: коновязи, арсенал, казармы плац. В штабном доме, пропущенный Шушей, он увидел двоих: Сухина и Фомина. Они о чем-то оживленно спорили.
Андрей вытянулся в дверях, щелкнув каблуками:
— Здравия желаю, господа командиры! Прапорщик Сомов. Разрешите?
— И тебе не хворать, коль не шутишь, — обернулся Сухин, оценивающе оглядывая молодого офицера. Взгляд его скользнул по новеньким погонам.
— Андрейка⁈ Твою за ногу! — вдруг вскочил из-за стола Егор Лукич Фомин, первым узнавший гостя. — Да неужели⁈
— Так точно, Егор Лукич, — Андрей снял папаху, улыбнувшись.
— Ну да, пропади пропадом, Андрей Сомов! Вылитый Григорий Степанович! — Комендант шагнул вперед и крепко обнял Андрея. Сотник Сухин тоже поднялся, протягивая руку, его лицо потеплело.
— Стало быть, учебу завершил? — спросил Трофим Сухин, разглядывая Андрея с довольной прищуркой.
— Так точно, дядька Трофим, — ответил Андрей, выпрямляясь. — Окончил корпус с отличием. Получил чин прапорщика. И вот — домой, на службу.
— К нам, значит, собрался? — Сухин кивнул, но в голосе появилась деловая нотка. — Порядки наши знаешь, Андрей: в пластуны — только с личного соизволения командира батальона. А его, Петра Алексеевича, сейчас нет. Когда вернется — неизвестно.
— Понимаю, дядька Трофим, — Андрей достал сложенный лист. — Но я не проситься пришел. Вот предписание войскового атамана о направлении меня на службу в пластунский батальон. А ежели вы не в курсе, то сам Пётр Алексеевич, когда я на учебу уезжал, лично обещал мне место хорунжего придержать.
Сухин взял бумагу, пробежал глазами текст, переглянулся с Фоминым.
— Ну, это другое дело, — сказал он решительно, складывая предписание. — Раз командир слово дал — значит, так и будет. А пока что, Андрей Григорьевич, — Сухин подчеркнул отчество, признавая новый статус, — давай-ка свое предписание сюда. Зачислим тебя временно во вторую сотню. Там пройдешь положенный курс молодого бойца, осмотришься. А по прибытии, командир уже решит, как тебе дальше служить придется. Получишь обмундирование, снаряжение, оружие. Пока будешь служить вольноопределяющимся прапорщиком.
— Слушаюсь, господин сотник! — Андрей четко отдал честь, повернулся по-уставному и вышел из штаба.
Солнце било в глаза, слышались команды и окрики командиров. Андрей глубоко вдохнул знакомый воздух. Началась его служба в батальоне. Та самая служба, о которой он мечтал все эти долгие годы.
Вторая сотня только вчера вернулась из учебного рейда. В такое время года, далеко не ходили. По дуге обходили, за десять верст от селения хаджи Али. Совершая манёвры, тактические перестроения и другие варианты боя. Дядька Анисим не поскупился и выдал всю обмундировку. В казарме второй сотни встретил вахмистра и рядового со знаком ордена Георгия. Они оба уставились на Андрея.
— Прапорщик Сомов, определён во вторую сотню вольноопределяющимся, на время прохождения курса молодого бойца. Далее определюсь по прибытию командира батальона.
— Ага, понятно. Вахмистр Пузанов, старшина сотни.
— Вольнопёр Муравин Константин, ио хорунжего сотни.
— Так, начальство отпуска гулять изволят. Ладно, старшина определяй мне место.
— Так, чего определять, вона, рядом с графом место свободное.
— Это кто тут граф?
— Это я, прапорщик, — вздохнул Муравин. — Бывший прапорщик гвардейского полка, граф Муравин. Звания лишён, из полка изгнан. Определён в пластунский батальон на неопределённое время. Что ещё вас интересует, прапорщик?
— Да мне вообще не интересно кто ты был. В батальоне не имеет прежнее твоё положение. Ты или пластун или так, не пришей к п….де, рукав. Судя по Георгию, ты пластун. То-то гляжу, не из наших ты.
— То есть как не из наших? — не понял Константин.
— Не из казачьего сословия. Да ты не напрягайся Костя. Сказано же, раз служишь до сих пор, значит наш.
— А вы значит сразу наш, раз из казачьего сословия. — спросил Костя.
— Не совсем так, я когда на учёбу в кадетский корпус определялся, то упёрся и отказывался ехать. На моё счастье, тогда в станицу командир только прибыл, полусотню формировать и у нас остановился. Вот он и наставил меня на путь истинный, объяснил для чего учиться надо. Дал слово, когда я приеду после окончания учёбы и получу офицерский чин, он меня хорунжим примет в сотню, ну теперь в батальон. Так всё и было. Окончил с отличием, приехал и теперь буду служить в батальоне. Вопросы ещё есть?
— Значится ты командира с первых дней его на Кавказе знаешь? — спросил Пузанов.
— Точно, так, вахмистр. Давай-ка я с местом определюсь, а ты чайку сообразишь. Сядем мы все вместе рядком и ладком, всё… обсудим.
— Дело говоришь, прапорщик. — обрадовался Пузанов. Разместившись на своём месте Андрей, Костя и Семён сели в командирской выгородке. Пузанов притащил чайник, сухари и мёд. Полилась неторопливая беседа. Андрей правдиво и подробно рассказал о первой встрече с командиром, о его первом бое и о том, как становилась полусотня. Потихоньку к ним подтянулись другие пластуны, слушая рассказ.
— А говорят, что он десяток абреков положил, в первый раз. — сказал кто-то из слушателей.
— Нет, двоих зарубил, троих застрелил. Я сам всё видел, под забором лежал и в дыру подглядывал.
— Всё одно как-то не верится. В первом бою и не с пастухами схлестнуться и такое? — Спросил ещё один сомневающийся.
— То-то и оно, казаки сами своим глазам не верили. А они лежат холодненькие, все пять штук. После такого, Пётр Алексеевич, стал уважаемым человеком. Потом, кое-кому, мозги в башке вправил, все всё поняли.
— Да уж, командир, такой. Умеет нужное слово найти. — улыбнулся Пузанов. — Всё бойцы, отбой, завтра с утра по расписанию. Все быстро разобрались по местам, десятники провели поверку и доложились старшине. Через пол часа казарма погрузилась в сон, кроме дежурного по сотне сидящего у входа в казарму и следящего за огнём в печи.