Шайтан Иван 6

Глава 16

Петербург встретил меня ледяной метелью, колючим снегом, бившим в лицо. Но даже этот пронизывающий холод не мог омрачить радости долгожданной встречи с семьей. Несмотря на поздний час, в доме поднялся переполох. Андрей, прибывший раньше, предупредил о моем скором приезде, но родные, видимо, не ждали так скоро — мое появление все равно оказалось неожиданностью. Новогодние торжества уже отшумели. Как я ни старался успеть к празднику — не вышло.

Первым делом — сын. Я подхватил его, и он долго разглядывал меня большими любопытными глазками, потом внезапно обмочился мне на черкеску, а затем, заметив Георгиевский крест, вцепился в него мертвой хваткой. Когда Ада с трудом разжала его крохотные пальчики и взяла на руки, он залился громким плачем, тянул ручонки к награде.

— Ну, батюшка мой, — улыбнулся граф Васильев, наблюдая эту сцену, — точно будущий воин! Видно, выслужит себе такой же Георгиевский крест! — Затем он крепко обнял меня. — Здравствуй, Петр. Мы уже начали беспокоиться, все тебя ожидая.

— Здравствуйте, Дмитрий Борисович. Непредвиденные обстоятельства задержали, не смог выехать раньше. Несказанно рад видеть вас в добром здравии.

Катя не отходила от меня ни на шаг, крепко сжимая мою руку. И вдруг, среди этой радости, меня пронзило острое, жгучее чувство вины за тот необдуманный поступок. Настроение на мгновение померкло. Я поспешил списать внезапную тень на усталость с дороги.

С наслаждением погрузился в горячую ванну. По давней нашей традиции, Ада пришла помочь господину смыть дорожную пыль. Мыла старательно, с каким-то особым усердием…

Семейный ужин выдался шумным и радостным. Маленький Дмитрий, восседая у меня на коленях, усердно стучал ложкой по столу, требуя свою порцию. Я заметил, как граф несколько раз порывался что-то сказать мне наедине, но в последний момент отводил взгляд, видимо, не желая омрачать Кате встречу с мужем.

Эту ночь я был особенно нежен с Катей. Она, счастливая и умиротворенная, позабыв обо всем на свете, растворялась в моих ласках. Утихомирились мы лишь под самое утро.

— Скажи, Петя, — шепнула она, прильнув ко мне, — а ты со всеми женщинами… такой?

— С какими женщинами? — искренне растерялся я.

— Ну, с теми… с кем ты был… близок? — ее щеки зарделись румянцем.

— Нет, конечно же нет! Только с тобой! — с напускной уверенностью воскликнул я.

— Почему? — последовал наивный, но смертельно опасный вопрос.

В голове мгновенно всплыло железное правило старого ловеласа: Даже если тебя поймали с чужой женой в самом компрометирующем виде — никогда не признавайся, что это был именно ты. Тогда остается призрачный шанс выкрутиться (шутка, конечно… или нет?).

— Потому что ты — особенная, — страстно прошептал я, притягивая ее к себе. — Самая необыкновенная. Моя единственная, любимая жена.

— Ты… — начала было Катя, но мои губы накрыли ее рот, прерывая ненужные вопросы. И мы, не заметив того, снова погрузились в бесконечный, пьянящий танец любви…

На следующий вечер граф Васильев пригласил меня в свой кабинет. Тяжелые дубовые панели, яркий свет свечей, в двух больших подсвечниках, и запах старой кожи книг создавали атмосферу доверительной серьезности.

— Петр, — начал он, отложив в сторону толстую тетрадь в кожаном переплёте, — будь добр, объясни толком: что за история приключилась, из-за чего тебя арестовали? Какие обвинения тебе вменяют, и, главное, — что тебя теперь ожидает?

— Откуда вам известно об этом инциденте? — насторожился я, невольно сдвинув брови.

— Княгиня Оболенская, по приезде из Пятигорска, поведала обо всем своему отцу, — спокойно ответил граф.

— Понял. В таком случае, скрывать от вас не стану.

Я рассказал все до мельчайших подробностей: события, предшествовавшие аресту, сам арест и его последствия. Не утаил и московского происшествия, упомянул семью Хайбулы, прибывшую со мной. Достал и показал графу мой именной жетон. Он взял его, долго и пристально разглядывал при свете лампы, словно изучая каждую засечку, потом молча вернул. Лицо его, прежде напряженное, разгладилось, взгляд обрел прежнюю уверенность и твердость.

Разговор затянулся. Куранты в углу уже дважды пробили час, когда обеспокоенная Екатерина вторично заглянула в кабинет. Граф мягко улыбнулся, попросил принести чаю и добавил, что у нас важное дело, которое не терпит помех. Он продолжал задавать вопросы, уточняя детали, временами погружаясь в долгие, сосредоточенные раздумья, постукивая пальцами по ручке кресла.

— Что ж, Петр, — подвел он наконец черту, откинувшись на спинку кресла, — в твоем положении есть немало выгодного, однако назревают и опасные тенденции. Ты стал слишком заметной и сильной фигурой на политической шахматной доске.

То, что тебе удалось не только отколоть Хайбулу от Абдулах-амина, но и скрепить с ним мирный договор — это, на сегодня, твоё крупнейшее достижение. И сейчас, Петр, не время для ложной скромности или отступления в тень. Надо укреплять свои позиции. Насколько мне помнится, цесаревич звал тебя в свою свиту? Следует дать ему ясно понять, что ты согласен стать его человеком, но позже — когда отец начнет передавать ему бразды правления. Ныне у тебя иные цели. Первоочередная — Кавказский кризис. Ты должен изо всех сил продавливать там наше влияние. Полагаю, Государь сам заговорит с тобой об этом. Кавказ высасывает неоправданно много ресурсов, а главное — мы ждем активизации Турции, вплоть до открытых военных действий. Весьма тревожные вести идут из Стамбула. Когда твоя встреча с Императором назначена?

— Неведомо. Завтра в десять назначена встреча с Бенкендорфом. — ответил я, чувствуя нарастающую усталость.

Утром, когда я собирался, Катя сидела в кресле и наблюдала за мной. Облаченный в парадную черную черкеску с серебряными эполетами полковника, при всех регалиях, я, должно быть, выглядел неотразимо — жена улыбнулась одобрительно.

— Хоть картину пиши, — сказала она.

— Ладно, льстец ты мой, — я поцеловал Катю и отправился на встречу.

Переступив порог кабинета, я коротко поклонился:

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!

— Здравствуйте, Пётр Алексеевич, — Бенкендорф поднялся из-за стола и направился ко мне. Встал и присутствовавший при встрече Дубельт. Сам факт, что генерал встретил меня так, говорил о многом. Он протянул руку для рукопожатия.

— Честно признаться, не чаял, что у вас всё получится. Надеялся от силы на половину задуманного. Но вы совершили невозможное. Будьте уверены, его величество по достоинству оценит ваши заслуги.

— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство, — я отвесил вежливый поклон. — Осмелюсь вручить вам это. — Я протянул тубус со своим экземпляром мирного договора. — Это первичный текст. Три других экземпляра следуют обычным путем. Полагаю, пока они будут проходить все инстанции, их могут дополнить или даже изменить до неузнаваемости.

— Хорошо, Пётр Алексеевич, — Бенкендорф принял тубус, — я незамедлительно представлю сей документ его императорскому величеству. А теперь, — он указал на кресло, — прошу вас, присаживайтесь и поведайте нам с Леонтием Васильевичем подробно о вашем аресте. Абсолютно всё.

Я сел и детально изложил все обстоятельства, ничего не утаивая и не упуская. Вплоть до стычки с уголовниками и краткого сидения в камере.

— Вы не стали сразу предъявлять жетон, чтобы выявить тех, кто стоял за провокацией? — уточнил Дубельт.

— Так точно, ваше превосходительство.

— Разумный ход, — кивнул Дубельт. — Куликов тщательно изучает документы, представленные в качестве доказательств вашей вины, а также личность их собирателя. Мы примерно догадываемся, кто за этим стоит, но прямых улик пока нет. Работа продолжается.

— Пётр Алексеевич, — вернулся к разговору Бенкендорф, — в ближайшие дни вас известят о высочайшей аудиенции. Будьте готовы.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Осмелюсь просить… разрешения взять с собой на аудиенцию сына Хайбулы? Мальчику одиннадцать лет.

Бенкендорф на мгновение задумался.

— А почему бы и нет? — произнес он наконец. — Живое доказательство лояльности Аварского хана. Разрешаю, граф. Впоследствии мы непременно встретимся после прибытия полковника Лукьянова и Куликова. Вы свободны, граф. Более не задерживаю.

Мелис поселили в двух комнатах левого крыла. Держалась она с подкупающей скромностью и достоинством. Особенно тепло складывались её вечерние беседы с графом Васильевым в гостиной; старик с удовольствием вспоминал вместе с ней Стамбул и свою безвозвратно ушедшую молодость. К удивлению окружающих, Мелис решительно отвергла наряды, которые полагалось носить дамам её лет и статуса. После бурных обсуждений дамы отправились в мастерскую, специализирующуюся на кавказских платьях. Хозяином её был пожилой армянин. Посовещавшись, что подобает носить госпоже, заказали два парадных костюма. Мастер искусно соединил элементы разных стилей, создав нечто совершенно особенное — эффектное и неожиданное. Это вдохновило Катерину: она пожелала сшить похожий костюм, но в более европейской манере, сохранив, однако, узнаваемые черты кавказского женского убора. А между тем, Ада с ловкостью настоящей мастерицы создала для Мелис домашние наряды, ни в чем не уступающие ательерным.

Дома мой сын был моим полновластным повелителем. Он неотступно требовал, чтобы я брал его на руки, приводя этим в умиление всех женщин. Однако я раскусил его истинную страсть с первого взгляда: Георгиевский крест и орден Святого Владимира, поблескивающие у меня на груди. Стоило ему оказаться у меня в объятиях, как его ручонки тут же впивались в «Георгия» и крепко сжимали награду.

— Героический правнук растёт, — усмехался старый граф, наблюдая за нами.

Мы нанесли визит семейству Андрея. Радушный приём оказал нам счастливый семьянин. Я представил друг другу брата Мары, Мишу, и Мурата. Миша, окрылённый поступлением в кадетский корпус, смотрел на Мурата свысока, что быстро привело к перепалке. Хотя суть спора осталась для нас загадкой, Мурат не замедлил проявить норов. Неожиданно подсек оппонента и, воспользовавшись его замешательством, нанес несколько стремительных ударов. Мелис тут же отчитала Анвара. Тот слушал её упрёки с подобающим смирением, но по его глазам так и прыгали искорки довольства успехами подопечного. Мы с Андреем увели юных горцев в кабинет. Там я строго поговорил с каждым и заставил их примириться: обменяться рукопожатием и поклясться мне, что отныне они — названые братья, связанные взаимной дружбой. Когда Мурат поступит учиться в корпус Миша должен поддержать Мурата.

— Кто кого поддерживать будет — ещё вопрос, — буркнул Миша, невольно касаясь левой скулы.

Мелис неустанно наставляла Мурата, закаляя его дух перед неизбежной разлукой.

— Мурат, — звучал её твёрдый голос, — кровь отца — аварского хана Хайбулы — течёт в твоих жилах. Неси себя с достоинством: спина прямая, язык без хвастовства. Обещал — исполни. Не можешь — скажи прямо. Никому не давай себя в обиду, но и сам слабого не тронь. Помни: ты — мужчина. Ты — сын хана.

Так, день за днём, Мелис ковала характер сына. Мудрые, непреложные истины. Глядя на неё, я твёрдо решил: когда мой сын войдёт в разум, я передам ему эти же заветы чести.