Шайтан Иван 6

Глава 18

Последовало приглашение на аудиенцию к Его Императорскому Величеству. Узнав, что я беру с собой Мурата, Мелис заволновалась и принялась наставлять сына: как держать осанку, как обращаться к Государю, чего ни в коем случае нельзя делать в стенах дворца. Мы облачились в парадные черкески и отправились в Зимний дворец.

Ровно в назначенный час адъютант Его Величества распахнул перед нами высокие двери кабинета.

— Здравия желаем, Ваше Императорское Величество! — отчеканил я, склоняя голову.

В просторном кабинете, помимо императора, находились цесаревич Александр Николаевич и граф Бенкендорф. Николай Павлович с легкой улыбкой окинул нас взглядом, внимание его сразу привлек Мурат. Мальчик стоял навытяжку, грудь колесом, подбородок гордо поднят — точь-в-точь как учила мать.

— Здравствуй, граф, — приветствовал император, — а спутника своего не представишь?

Прежде чем я успел открыть рот, Мурат решительно шагнул вперед:

— Я — Мурат Омаров! — громко и четко, с достоинством, выговорил он каждое слово. — Сын аварского хана Хайбулы, сына Омара! — Он на мгновение заколебался, детское любопытство пересилило наставления, и он, уставившись прямо на императора, спросил с неподдельной искренностью: — А ты… правда русский царь?

В кабинете на секунду повисла тишина. Бенкендорф сдержанно кашлянул. Цесаревич прикрыл рот рукой.

— Правда, — совершенно серьезно ответил Николай, чуть склонив голову. — А что, не похож?

— Почему? Я верю! — торопливо сказал Мурат, вдруг осознав, что его вопрос мог показаться дерзким. — Просто… я раньше никогда царей не видел. — Щеки его залил яркий румянец.

Не выдержав детской непосредственности, сначала тихо фыркнул цесаревич, затем не смог сдержать улыбки Бенкендорф, наконец, рассмеялся и сам император. Мурат стоял, потупившись, всем видом выражая смущение.

— Прости, Мурат, сын Хайбулы, — успокоившись, проговорил Николай, и в его голосе зазвучала неподдельная теплота. — Просто я не думал, что ты такой юный, но уже столь гордый. Чем же ты занимаешься, Мурат?

— Служу в Пластунском батальоне полковника! — снова выпрямившись, гордо отрапортовал Мурат.

— Даже так? — искренне удивился император. — И кем же, если не секрет?

— Пока вольным пластуном. А полковник обещал, — с важностью пояснил мальчик, — как отучусь в кадетском корпусе, возьмет меня на службу офицером!

— А почему, Мурат, ты хочешь служить именно в батальоне, а не, предположим, в гвардии? — мягко поинтересовался Николай. — Это же весьма почётно.

— Нет, не хочу, –уверенно покачал головой Мурат. — Там далеко. От дома. От отца с матерью. Я у них один сын. Сестра выйдет замуж — они и вовсе одни останутся.

— А что, — император наклонился чуть вперед, в его голосе звучало искреннее удивление и мягкая снисходительность, — некому позаботиться о твоих родителях, пока ты будешь служить?

Мурат широко раскрыл глаза, его лицо выражало полнейшее недоумение.

— Почему о моих родителях должен заботиться чужой, — с неподдельной, детской искренностью произнес он, — если у них есть я?

Николай Павлович замер на мгновение, глядя на мальчика. Потом тихий, теплый смешок вырвался у него, и он медленно покачал головой, словно признавая поражение в этом невольном споре о сыновнем долге.

— Ты убедил меня, Мурат, сын Хайбулы, — проговорил император с неожиданной теплотой и уважением в голосе. — Твоя верность семье делает честь тебе и твоему роду. — Он повернулся к начальнику III Отделения, и его тон вновь стал властным, деловым: — Александр Христофорович, устройте этого молодого человека. Определите его в кадетский корпус немедля. А по окончании — в военное училище по его выбору и способностям. Все расходы — обеспечение, обмундирование, содержание — принять на мой личный счет.

Граф Бенкендорф, сохраняя бесстрастное выражение лица, лишь чуть склонил голову в почтительном поклоне:

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество. Будет исполнено в точности.

— Сегодня ты — мой гость, Мурат, — объявил император, и в его голосе зазвучала отеческая доброжелательность. — Тебе покажут дворец, а затем я жду тебя за обедом.

Мурат, вспомнив наставления матери, сделал глубокий, почтительный поклон, по-горски прижав правую ладонь к груди:

— Благодарю тебя, царь! — искренне произнес он. — Только… — мальчик чуть замялся, но решился, — я не могу обедать один. Без полковника.

Николай Павлович усмехнулся, оценивая эту верность командиру.

— Несомненно, Мурат. Полковник граф Иванов-Васильев также приглашен. — Он кивнул стоявшему у дверей адъютанту. — А теперь, юный воин, ступай. Нас ждут дела империи.

Мурат, сияя от счастья и гордости, еще раз поклонился и вышел, бережно сопровождаемый адъютантом, который мягко взял мальчика под локоть, направляя его в бесконечные анфилады дворца.

Когда дверь за ними закрылась, император обвел взглядом цесаревича и Бенкендорфа. На его лице еще светилась улыбка, вызванная Муратом.

— В такие годы… — задумчиво произнес Николай, — а столько благородных качеств в этом дите уже явлены. Искренность, верность, сыновняя любовь… — Император повернулся ко мне. — Скажите, Пётр Алексеевич, все ли горские дети таковы?

— В подавляющем большинстве своем — да, Ваше Императорское Величество, –ответил я. — Уважение и почитание родителей, верность семье и роду — основа их воспитания с колыбели. Хотя, как и в любом народе, исключения, увы, встречаются. Не всякая семья свободна от… недостойных отпрысков.

Император кивнул, выражение его лица постепенно становилось все более сосредоточенным, деловым.

— Что ж, теперь, граф, — проговорил Николай, его голос вновь обрел привычную властную твердость, — обратимся к вашим делам. Поведайте нам о них.

Мне пришлось кратко изложить все значимые события, случившиеся со мной за это время. Даже в сжатом виде повествование заняло больше часа. Цесаревич и Бенкендорф слушали с неподдельным вниманием, лишь император время от времени останавливал меня резким жестом, требуя уточнить ту или иную деталь.

— Вопросы с Главным военным судом, — отчеканил Николай, когда я закончил, — оставьте Александру Христофоровичу. Он уладит все неприятности. — Он кивнул в сторону Бенкендорфа, который ответил почтительным наклоном головы. — Да, у графа накопилось к вам много вопросов, связанных с его службой. Прошу отнестись к ним с полнейшей серьёзностью. — Император сделал паузу, его взгляд стал пристальным, испытующим. — А теперь, граф, проясните нам один весьма неприятный инцидент. Что за… безобразие вы учинили с двумя пленными англичанами из отряда Султана? Английский посол являлся ко мне с требованием официальных извинений и компенсации за причиненный им материальный ущерб и… моральный вред.

— Какие безобразия, Ваше Величество? — искренне изумился я, чувствуя, как кровь приливает к лицу. — Последнему идиоту должно быть ясно, чем они занимались в лагере Султана! Один — вне всякого сомнения, военный советник. Другой — шпион, куда более опасный. Я вежливо предложил им дать письменные показания. В ответ они… — я сдержанно выдохнул, — позволили себе крайне дерзкий и нецензурный отказ. Прямо в лицо. Оскорбление, ничем не спровоцированное.

В кабинете повисла тягостная тишина. Цесаревич смущенно отвёл взгляд, давясь смешком. Бенкендорф сохранял каменное выражение лица, но в уголках его губ читалось что-то вроде понимания.

— Вот я, в воспитательных целях и для поддержания уважения к званию русского офицера, — продолжал я, стараясь говорить ровно, — и приказал преподать им урок. Порку. И какая же это порка, Ваше Величество? — я с горькой усмешкой махнул рукой. — Смех да и только! По десятку шлепков плетью, не в полную силу. Один сдался уже на девятом, визжал как поросёнок. Второй… — я пожал плечами, — на пятом ударе грохнулся без чувств. Думал — симулянт. Ан нет, действительно сознание потерял. И что вы думаете? — я посмотрел прямо на императора. — Очнувшись, оба сели и написали признания, как милые дети. После чего были мною незамедлительно переданы подполковнику Шувалову, как и положено. Вот и весь инцидент.

— К большому сожалению, граф, — проговорил император, и в его голосе звучала неподдельная досада, — инцидент далек от разрешения. Английский посол осмелился явиться ко мне с нотой протеста. Помимо прочего, он требует официальных извинений и компенсации в размере пятисот фунтов стерлингов — за каждого. — Николай Павлович отчеканил сумму с ледяным презрением. — Естественно, ни извинений, ни гроша они не получат. Однако… — император сделал паузу, выбирая слова, — учитывая, что оскорбление их дворянской чести действительно имело место, и то, что они — подданные иностранной державы… я принял решение. Они получат возможность смыть позор с оружием в руках. Несмотря на запрет дуэлей, в виде исключительной милости. Они вызывают вас. До смерти. Исключительно на шпагах. — Император замер, его взгляд, тяжелый и неотрывный, впился в меня. — Также ставлю вас в известность, граф: вы имеете полное право отказаться.

В голове молнией пронеслось: «Хитрожопый! Задумал чисто. Откажусь — клеймо труса навек, крест на карьере. Дуэль с двумя поочередно… финал туманен». Я смотрел на государя, не отводя глаз, лицо оставалось непроницаемым.

— А… что они выставляют за себя? — спросил я ровным тоном.

— Как… что? — император искренне не понял.

— Граф имеет в виду, Ваше Величество, — тихо вступил Бенкендорф, — что он получит в случае победы. Англичане обретут моральное удовлетворение и по пятьсот фунтов. Каков же выигрыш графа?

Николай Павлович на мгновение задумался, потом на его губах появилась легкая, почти что хитрая улыбка.

— Тысячу фунтов… и пять тысяч рублей от меня, граф. — Он вздохнул, и в этом вздохе была тень усталости. — Признаюсь, мне стоило немалого труда пересилить себя, разрешая сие… мероприятие. Но престиж государства… не позволил отказать.

«Ну, конечно, пересилил», — мрачно отозвалось внутри.

— Ну, коль скоро престиж государства требует… — я слегка склонил голову, голос звучал почтительно, но в нем явственно слышалась издёвка, самую малость. — Осмелюсь задать лишь один вопрос, Ваше Величество: как некий зарвавшийся посол дерзнул требовать извинений лично от Императора Всероссийского? Запросто? Будто вы… — я сделал едва заметную паузу, — какой-нибудь заштатный германский князек? Этого я допустить не могу, Государь. — Я выпрямился во весь рост, взгляд стал ясным и твердым, полным патриотического пыла и верноподданнической решимости. — Вызов принимаю. Однозначно.

Император смотрел на меня. Несколько секунд. В его обычно непроницаемых глазах мелькнуло нечто — досада, осознание, что он загнал себя в угол собственной дипломатией. Мы оба понимали: получилось… некрасиво. Почти постыдно. Легкая тень смущения скользнула по лицу Николая Павловича.

Уже после обеда с царской семьей мы с цесаревичем Александром неторопливо шли по паркетным галереям к выходу из Зимнего. Мурат, завороженный роскошью дворца, следовал чуть поодаль в сопровождении гвардейского офицера.

— Петр Алексеевич, — тихо начал Александр, искренне пытаясь сгладить неловкость, — прошу, не держи обиды на отца. Всё вышло… стихийно. Эта дурацкая нота, спесивый посол, его неслыханная наглость… Государь вспылил. Уверяю тебя, он сожалеет о случившемся.

— Всё прекрасно понимаю, Ваше Императорское Высочество, — ответил я сухо, глядя прямо перед собой.

— Всё-таки обиделся, Петр Алексеевич, — с искренней досадой вздохнул наследник.

Я остановился, повернулся к нему. В голосе моем звучала ледяная вежливость, за которой скрывалась горечь:

— На Монархов, Ваше Высочество, подданные не обижаются. Они… давят свою душу. И порой прикладываются к бутылке, дабы было не столь досадно. Честь имею.

Я отчеканил последние слова, сделал безупречно вежливый, но отстраненный поклон и резко развернулся, направляясь к выходу, где меня уже ждал Мурат.

Александр замер, провожая взглядом удаляющуюся фигуру графа и снующего рядом мальчишку горца. В душе клокотал неприятный, липкий осадок. Разговор не удался.

«И как метко он поддел отца… — думал цесаревич, раздраженно сжимая пальцы. — Так деликатно и так унизительно. И ведь по делу. Государю и самому, знать, не по себе от содеянного. Вместо благодарности и наград за все труды — Петр ввязан в смертельную дуэль по воле дипломатической неловкости. И ради чего?» Мысль о том, чтобы проучить зарвавшихся англичан силой графа, теперь казалась Александру не остроумной затеей, а грязноватой авантюрой.

12202/200000