Шайтан Иван 6

Глава 20

Всё свершилось в точности по нашему расчёту. Английский посол, не теряя времени, созвал зеркальную «конференцию». На ней господин Арчибальд Донвер, выпятив подбородок и смотря поверх голов присутствующих, заявил с напускным достоинством:

— С признательностью принимаю жест доброй воли Его Императорского Величества… — Он сделал театральную паузу. — Однако в моём оскорблённом лице, господа, — голос его зазвенел фальшивой дрожью, — которое было так грязно и мерзко поругано, вопиет оскорблённая честь всего английского дворянства! И при всем моём личном желании… — он развёл руками в показном бессилии, — я не властен ничего изменить. Мы настаиваем на проведении дуэли на условиях, выдвинутых ранее! Послезавтра, в полдень! Место — Манеж Преображенского полка!

Что и требовалось доказать. Весть о дерзком отказе англичан и вызове моментально, словно порох по фитилю, пронеслась по всему Петербургу. Город взорвался бурей пересудов, сплетен, возмущенных криков в клубах и азартных пари в трактирах. К вечеру ко мне ворвался, не стучась, взъерошенный Андрей. Лицо его пылало.

— Командир! Что за чертовщина творится⁈ — выпалил он, едва переведя дух. — Ты, что, и дня не можешь прожить без того, чтобы не угодить в самое пекло⁈ Весь город только и трещит о какой-то проклятой дуэли! С англичанами! До смерти! Это правда⁈

— Андрей, дыши глубже, — спокойно остановил я его, указывая на кресло. — И с чего ты так встревожился? Садись.

Я изложил ему суть происшедшего, опустив лишь тонкости дворцовой игры.

— Сам понимаешь, друг, — заключил я, вставая, — меня приперли к стене. Выбора нет. А теперь — хватит слов. Поедем к тебе. Освежим кое-какие дуэльные наработки.

Помня горький урок с поляком и ту роковую скованность, я посвятил долгие часы шпажному искусству. Родились три новые атаки — стремительные, как удар змеи, и три контратакующие связки — жесткие, неотвратимые. Главное: все они безупречно вписывались в каноны честного поединка. Никто не посмеет обвинить меня в подлом или запрещенном приеме. Завтра они станут неприятным сюрпризом для спесивых островитян.

— Признаться, командир, новые атаки — это нечто! — Андрей отставил шпагу, вытирая пот со лба, но глаза его горели азартом. — Но вот эта последняя контратака… — Он присвистнул, ткнув пальцем в воздух, — чистое чудо! Нежданная, как снег в июле. И главное — кто ожидает такого броска из, казалось бы, мертвой позиции? Мощно! — Он вдруг стал серьезен, положив руку на эфес моей шпаги: — Но будь осторожен, командир. Английская школа… она не фонтан изящества, но крепка. Прямолинейна, как таран. И если противник силён в плечах — бьет страшно. — Уголки его губ дрогнули в полуулыбке. — Разговор у нас будет, когда победишь. Обещаю.

— А если меня убьют? — спросил я спокойно, проверяя баланс клинка.

Андрей резко обернулся, лицо его исказила гримаса ярости и обиды:

— Тогда даже не смей являться ко мне потом! — просвистел он сквозь зубы. — Ни в этом свете, ни в каком другом! Проиграть этим… — Он сжал кулаки, вспоминая. — Помнишь, как этот вылощенный щенок после пятого шлепка соплями захлебнулся и в обморок грохнулся? Гнида наглая! — В глазах Андрея вспыхнул боевой огонь. — Командир, дай мне сойтись со вторым! Я ему такую баню устрою…

Я резко поднял руку, пресекая порыв:

— Никаких «может», есáул. — Голос прозвучал, как удар хлыста. — Кто батальоном командовать будет, если мы оба угодим на перевязку… или того хуже? Молчи.

— Молчу, Пётр, — тяжело вздохнул Андрей.

Я ждал тяжелого разговора с Катериной той ночью, готовился к слезам, к упрекам… Но моя жена преподнесла сюрприз. Она не сказала ни слова лишнего. Лишь нежно обняла, и ее теплые пальцы, медленно гладя мои виски, говорили больше любых слов. Это был тихий ритуал успокоения, забота, чтобы я выспался перед страшным днем. И под этот ласковый шепот тишины я погрузился в сон.

Утро встретило меня неожиданным грохотом в прихожей. Едва я успел натянуть одежду, как в кабинет ворвались, сбиваясь в дверях, Михаил, Савва и Эркен. На их лицах — смесь тревоги и решимости.

— Командир! Что случилось? Помощь нужна? — выпалил Михаил, едва переводя дух.

— Вы откуда? — искренне изумился я.

— Через десять дней обещал, командир, вот и приехал, через двенадцать! Как приехали в усадьбу, а тут такие слухи про тебя, командир! — пояснил Савва снимая ушанку.

— Бабушка и Лейла в безопасности у дяди в поместье. А мы — к тебе, Пётр Алексеевич! Весь Петербург о дуэли гудит! — дополнил Миша.

Эркен молча кивнул, его калмыцкие глаза сузились, изучая моё лицо.

— Командир, — Савва шагнул вперед, голос стал конспиративно тихим, но глаза горели, — может, ночью сходим к этим наглам? Тихонечко, без шума… Оприходуем. И делу конец. — Он сделал выразительный жест рукой, будто перерезая горло.

— А чего, командир? — подхватил Павел, только что вошедший в кабинет, его лицо расплылось в хитрой ухмылке. — Дельная мысль у Саввы!

Я покачал головой, не в силах сдержать улыбку, несмотря на всю серьезность:

— Ещё чего! Опозорить меня на всю Россию матушку из-за паршивых наглов? Нет уж, братцы, лучше я сам, с Божьей помощью. — Я перевел взгляд на Михаила: — Миша, как бабушка-то твоя весть о женитьбе приняла? Небось гром грянул?

Михаил рассмеялся, смущенно потер затылок:

— По началу… честно? — признался он, — в обморок грохнулась! Ну, или сделала вид артистически… Потом отошла. Теперь, — он вздохнул преувеличенно скорбно, — мне к Лейле ближе чем на сажень не подпускает! Бабка бдит! А после того, как Лейла ей в ноги поклонилась и согласие на православие дала… — Глаза Миши засветились теплом и смешинкой, — так мне кажется, Лейла у неё теперь внучка родная, а я — так, приблудный казачок! Свадьбу у дяди в имении справлять будем. Бабушка сама всё обустраивает о другом слышать не хочет. Просит госпожу Мелис навестить её. И тебя, Пётр Алексеевич, если время будет. Хочет посмотреть на того, кто из меня, мятежного юноши, добропорядочного мужчину сотворил.

— Обязательно Михаил, обязательно навестим, как сторона невесты.

Я старался выглядеть спокойным, обычным. Надеюсь у меня получалось. Мы выехали к месту дуэли, в полном составе. Андрей, Михаил и мои ухорезы. Свита получилась слишком уж представительной. Организаторы старались максимально ограничить зрителей, но куда там. Каждый пытался всеми правдами и неправдами проникнуть на манеж. Скандалов и мелких стычек было столько, что этот шум вокруг поединка в какой-то момент стал звучать едва ли не громче самого события — дуэли.

Внутреннее напряжение не отпускало ни на миг. Помещение было набито битком страждущими зрелища, дозволенного самим императором. Не почувствовал никакого дежавю от прошлого поединка.

Сам государь отсутствовал, ссылаясь на то, что ему неприятно видеть, как цивилизованные люди, христиане, решают споры столь мерзким способом. Эту позицию, инициативу графа Васильева, озвучивали повсюду при каждом удобном случае.

Мы прошли в отведенный нам угол, и я начал слегка разминаться, стараясь унять дрожь в руках.

Минут через десять пожаловала английская команда. Как ни странно, публика приветствовала их куда более бурно и радостно. Довольные англичане сыпали поклонами, купаясь во внимании. Немало гвардейских офицеров сдержанно, но вполне явственно демонстрировали симпатию к моим противникам. Полковник Лукьянов, орлиным взглядом, отслеживал все вокруг. Наверняка не он один. Он едва заметно кивнул мне, как и Куликов, скромно затерянный в толпе. Англичане, явно упоенные всеобщим вниманием, давали короткие интервью иностранным газетчикам. Наконец вперед шагнул гвардейский полковник и громогласно возгласил:

— Господа! Прошу подойти представителей участников!

К нему направились Андрей от меня и военный атташе в английском пехотном мундире, кажется, подполковник.

— Господа, — четко, отчеканивая слова, произнес полковник, и толпа замерла, — Его Императорское Величество вновь умоляет вас отступиться от сего пагубного намерения. Разойтись миром, явив человеколюбие.

Андрей громко ответил по уговору:

— Мы согласны, если противная сторона не против.

— Приносим извинения Его Величеству, — пафосно отчеканил атташе, — но нет. Поединок.

Полковник дождался перевода, кивнул с видом человека, исполнившего долг.

— Условности соблюдены. Противники — на площадку!

Первым противостоять мне вышел Донвер. Он встал напротив, игнорируя слова полковника. Лицо чуть бледнее обычного, но взгляд — уверенный, ледяной, с каплей презрения.

— Ты мне за всё ответишь, грязная свинья, — прошипел он по-английски сквозь зубы.

— Конечно, английский ублюдок, — так же тихо, но ядовито ответил я на своем, надеюсь, понятном английском. — За всё. И я добавлю от щедрот душевных. — Это уже на русском.

В глазах Арчи мелькнуло удивление, мгновенно сокрытое маской надменности.

Как говаривал мой старый учитель: «Удивил — уже испортил настроение».

Я подошел к Андрею, державшему мою шпагу. Меня слегка потряхивало — адреналин, хлестнувший в кровь, будоражил нервы. Полковник объявил о готовности. Едва пальцы сомкнулись на холодном эфесе, как прежнее волнение смыло ледяной волной. Пространство вокруг стало четким, почти выпуклым. Шум толпы отступил, превратившись в глухой фон. Я не услышал, а почувствовал сигнал к началу.

Мы сошлись. Клинки скрестились со звонким лязгом. Его шпага была ощутимо легче. Арчи мгновенно это отметил и ринулся в атаку, отбросив разведку. Он атаковал стремительно, умело, меняя уровни. Хорош. Очень хорош. Чувствовалась вышколенная классическая английская школа. Его атаки чередовались с краткими отскоками в оборону, будто давая мне шанс раскрыться. Я же рубил сумбурно и хаотично, как самоучка, нахватавшийся вершков. Ну чего ждать от простолюдина, быдла, затесавшегося в высший свет? Наверняка они рылись в моем прошлом. Но моя дикая тактика сработала. Арчи заколебался. Его изящный план начал трещать по швам. Прошло три минуты жаркой схватки, а он так и не мог понять, как парировать этот беспорядочный натиск. Я оборонялся без изящества, но его клинок встречался моей сталью надежно.

Заметив сбой в тактике Арчи, Дэвид рявкнул: «В бой, Арчи! Честь Англии!»

Крик подействовал как плеть. Арчи рванул вперед, провел стремительную атаку на верхнем уровне и, ловко сменив направление, полоснул по моему левому бедру. Я отпрыгнул, но острие все же зацепило верхнюю треть, оставив длинную, неглубокую царапину. Пустяк. Но со стороны — эффект кровавый: алая полоса вспухла вдоль разреза на штанине. Публика ахнула единым стоном. Раздались редкие, но громкие аплодисменты.

Вот он шанс, — молнией пронеслось в голове. Мельком отметил побледневшие лица Андрея, Миши и Саввы. Все внимание — ухмыляющемуся Арчи. Притворно прихрамывая, едва заметно, я шагнул ему навстречу. Он клюнул. Ринулся в финальную атаку, решив покончить со мной. Отбил влево. Еще раз влево. И вот он — длинный, смертоносный выпад прямо в сердце.

Рука сработала сама: поворот кисти — накрываю клинок, скольжу по нему вниз, к основанию — и резкий, короткий удар по его стали. Клинок Арчи дернулся, уходя вниз. Я проскочил крестовину гарды и… Вместо точного укола в горло — лезвие скользнуло вдоль правой стороны его шеи. Легко. Слишком легко. Как по натянутой ткани. Вскрыло яремную вену и, кажется, артерию.

Все произошло за долю секунды. Я отскочил. Арчи выронил шпагу. Руки вцепились в шею, из-под пальцев хлестал алый фонтан. Он стал заваливаться. Гробовая тишина накрыла манеж. Лишь булькающий, страшный хрип разрывал ее. Кровь быстро растекалась по помосту.

— Чего уставились⁈ Помогите ему! — прохрипел я, чужим голосом.

Англичане бросились к Арчи, который уже залил кровью пространство вокруг головы. Андрей и Савва подхватили меня под руки, усадили на скамью, стали судорожно промокать рану спиртовым бинтом.

— Да пропустите же, чёрт возьми! — раздался знакомый голос. Доктор Генгольц, Иван Петрович, безуспешно пытался пробиться сквозь Пашу.

— Паша, пропусти! — скомандовал я.

— Черт знает что творится, Петр Алексеевич! — Генгольц ворвался в круг. — Ну-ка, прочь! Дайте осмотреть.

Он склонился над бедром, щупал, раздвигал края разреза.

— Но… позвольте… — произнес он с неподдельным изумлением. — Мне с трибун казалось — рассекли до кости! А тут… царапина. Пустяк. Швы даже не нужны.

Я наклонился к нему:

— Тише, Иван Петрович. Теплые штаны да нательное белье… Вот вам и легкое ранение. Только не кричите об этом на весь манеж.

— Давайте сюда! — раздраженно вырвал он бинт у Аслана и наложил тугую, плотную повязку.

Подошел Эркен, лицо каменное.

— Кончился нагл. Кровью истек. — Бросил коротко, без эмоций.

На помост вышел гвардейский полковник. Тишина сгустилась еще больше. Его голос, громкий и бесстрастный, разрезал тягостную тишину:

— Господа! Майор Дэвид Генворд, в связи с получением ранения полковником графом Ивановым-Васильевым и движимый христианским милосердием, согласен считать инцидент исчерпанным. Удовлетворится принесенными устно, в сей момент, извинениями своего противника. Ваш ответ, ваше сиятельство!

— Чего ушами хлопаешь, есаул? Держи ответ! Нет, поединок! — бросил я, глядя в упор на него.

Андрей подошел к гвардейскому офицеру, наклонился, шепнул что-то на ухо.

— Полковник отказывается приносить извинения. Поединок. Полчаса на подготовку! — громко объявил тот.

Адъютант Александра метнулся между нашими группами, перекинулся парой слов с доктором Генгольцем и вернулся на трибуну, где цесаревич сидел рядом с великим князем Павлом. Шепнул Александру на ухо. Лицо Александра просветлело, будто гора с плеч свалилась.

Я переодел принесенные Асланом штаны. Выпил глоток ледяного кофия, куда плеснул для храбрости несколько капель коньяку. Закрыл глаза, отрешился от гула толпы, пытаясь собрать остатки сил в кулак. Мысли ушли в тишину.

— Господа, время! — как удар, прозвучал голос полковника.

Я встряхнулся, будто от толчка, и вышел на помост, едва заметно припадая на левую ногу. Дэвид, в отличие от самоуверенного Арчи, стоял настороже, как загнанный зверь. В его глазах читалось напряжение, пальцы нервно перебирали эфес тяжелой шпаги. Полковник взмахнул рукой.

Я начал — две простые, разведывательные атаки. Дэвид отбил их легко, почти небрежно, и тут же перешел в яростное наступление. Его массивная боевая шпага обрушивалась на мой клинок с такой силой, что звон стали отдавался болью в запястье и предплечье. Он решил сломать мою защиту грубой мощью, закончить все одним ударом. С мощным выпадом он подбил мой клинок вверх, открывая грудь, и ринулся вперед, нанося смертоносный укол прямо в сердце.

Но я уже двигался. Не назад, а плавно скользнул вправо, уходя с линии атаки. И в тот же миг, без замаха, почти без усилия, словно плетью, полоснул клинком пониже гарды — поперек его правой кисти, сжимавшей эфес.

Раздался короткий, влажный хруст. Отсеченная кисть вместе с шпагой шлепнулась на окровавленный помост. Дэвид замер на мгновение, лицо его стало мертвенно-бледным. Лишь через секунду до него дошло. Сдавленный стон вырвался из горла, и он судорожно вцепился левой рукой в окровавленное предплечье, из культи хлестала алая струя.

— Савва! Жгут! Скорее! — устало бросил я, уже поворачиваясь к скамье. Ноги стали ватными, каждое движение давалось с трудом. Чудовищная усталость, копившаяся с начала первого поединка, навалилась свинцовой тяжестью, сковывая мышцы. В ушах стоял непрерывный, высокий звон, заглушавший гул толпы. Мир поплыл.