Рысюхин и пятнадцать бочек джина

Глава 5

Приехал и понял, как я успел соскучиться по всем — даже по «Жабычу», что подогнал к поезду дружинник, благо, они уже две недели как были дома, в смысле — в Дубовом Логе[1]. Нет, всё же отличная вещь — мобилет! Иначе пришлось бы сейчас идти под дождём в городской дом, а оттуда уже завтра как-то добираться до имения, хоть уже пожилого Воронка запрягать. А так — только от вагона до автомобиля добежать, и то через здание вокзала проскочить можно.

Дома были писк, визг, обнимашки, слёзы и два ужина: один чуть не прямо с колёс, хоть позволили саквояж в кабинет занести и переодеться в домашнее. Вот тоже, интересно получается: я за это время к мундиру привык, и он ко мне словно бы тоже, перестал топорщиться или, наоборот, давить. Вообще перестал казаться самому себе и, главное, окружающим каким-то ряженым. И перестал дёргаться при обращении «ваше высокоблагородие» в попытках оглянуться, кого это зовут. Но вот когда переоделся в домашнее и так вышел к столу, где уже собрались мои жёны, тогда и почувствовал: вот оно, моё, я дома.

Два дня навёрстывал пропущенное, тесно общался и с жёнами, и с детьми. Для Кати я ещё интересен не был, слишком она маленькая, а вот с Ромкой уже и поиграть можно, и поговорить. Причём беседовать с ним интересно, но порою сложно. Некоторые его словечки сразу понятны, другие расшифровываются довольно быстро, но есть и слова-загадки. Например, что такое «дамадюдя» так никто и не понял, за почти три недели, которые оно в ходу. Или это не «что», а «какое»? Или «где»? Или вовсе глагол⁈ Никакой ясности, причём Ромка тоже, похоже, разочаровался в нас и в нашей способности что-то понять. Во всяком случае, нервничать по этому поводу он стал намного меньше.

А вот дня через три взвыл и захотел сбежать хоть обратно в столицу, хоть даже не учения. Почему? А просто начался разгар подготовки моих жён к Зимнему балу у Государя!

Да, я туда записался, а куда деваться? Тем более, что мне и по службе придётся туда ехать как раз примерно в то время. Ведь документы, что мы подготовили, включая протокол анализа манёвров и проекты штатного состава, были «техническими», проходными. В следующие два с половиной месяца специально обученные люди будут делать из них документы уже «исполнительные», причём для начала тоже в формате «проектов» и «черновиков». Затем это всё начнёт согласовываться, утрясаться и переоформляться. Поскольку учесть все интересы всех сторон и тех, кто хотел бы этой самой стороной стать, в принципе и по определению невозможно, то процесс затянется — до того самого срока, что Государь Император установил в качестве крайнего. И вот там, когда итоговые бумаги должны будут утвердить и подписать все авторы первичных документов, а времени останется чуть-чуть — там то, по словам деда, и начнётся всё самое интересное. И мне придётся во всём этом… этом, короче, участвовать, причём активно! От этого понимания уже заранее плохо становится, а тут ещё жёны с их суетой!

Даже ко мне прицепились, что мундиры, мол, нужно «освежить», правда, не смогли объяснить, что это значит. Вздохнул и поехал в Минск, в ателье, где озвучил эту идею. И меня, что характерно, поняли, даже переспрашивать не стали! Тем же рейсом и криминалистическую лабораторию посетил, поработал немного на благо Корпуса и общества. Ну, и немного поразвлёкся перлами косноязычности следователей и оперативников. Причём со многими из них знаком, с кем — шапочно, встречались пару раз, когда они за результатами заходили, с кем-то — довольно близко. Люди, вроде, умные в подавляющем большинстве, толковые, и речь у большинства грамотная, и специалисты хорошие. А как напишут порой — хоть стой, хоть падай. Вот, например, цитирую со всеми знаками препинания: «Установить, оставлены ли следы копыт подозреваемым (его конём)». Заявка, понятно, не мне адресована, но всё равно! И эксперт тоже, отличился: «Слепки не соответствуют следам коня подозреваемого. Образцы отпечатков копыт самого подозреваемого для сравнительного анализа предоставлены не были». И в таком виде, с копытами подозреваемого, подсунул на подпись и печать шлёпнул. И следователь в дело подшил, толком не читая. Так в суд и ушло, с копытами… Хотя, говорят, было и хлеще: «следы на грядах не оставлены ни пострадавшим, ни другой известной скотиной».

В Могилёв тоже слетал, к «дядям». Там в губернии закончился сбор урожая, кроме сахарных бураков, что были как раз в разгаре, и пошёл очередной, ежегодный, вал производства и потребления всякого рода суррогатов. Ну, и отравления оными, куда же без этого, без этого не интересно, азарта нет. Конечно, подавляющее большинство таких дел падало на плечи полиции, но стоило среди потерпевших или подозреваемых в производстве и сбыте мелькнуть хоть какому-то дворянину, пусть давно спившемуся однодворцу, как полицейские тут же с нескрываемыми радостью и облегчением сбрасывали всё на Корпус. А каждый образец пойла требовалось подвергнуть химическому анализу. Работа тупая, монотонная, не интересная, но зато много и регулярно поступает новая. Причём если мне дела на пару минут, дольше протокол писать, то «дядям» с методами классической химии и алхимии — несколько часов работы над каждым образцом. Понятное дело, что они мне были искренне рады, даже на условиях того, что я только анализ делаю и выдаю результат, а оформляют они сами.

Убежище нашёл там, где не планировал — у графа Сосновича! Первая моя встреча «для консультаций» была недолгой, граф просто не мог правильно определить тему разговора и оценить затраты времени, но потом, в ходе разговора… В общем, как-то так получилось, что встречаться мы стали по два раза в неделю, в неформальной обстановке, я даже стал с собой гостинцы привозить, «под разговор». Граф оказался даже рад тому, что я понял, пусть не сразу и не сам, его намёки и поднял тему отличия аристократии от дворян. У него и собеседник новый появился, и обширная, причём интересная ему, тема для долгого общения.

Нет, ну правда: с вассалом, с Вересковичем, так просто не поговоришь, там отношения исходно иные. Барон Грушницкий исторически тяготеет к графам Грушевским, родичем которых является, и, соответственно, к Минску. Я недавно только узнал, что пригород Минска под названием Грушевка — тот самый, где не так давно беспорядки вспыхнули, принадлежит как раз этим графам. Неплохо так, с учётом того, что этот пригород стремительно становится частью города, ещё лет тридцать-сорок — и, глядишь, граф будет владеть немалым куском столицы Великого княжества! Но я отвлёкся.

Про баронов Шипунова и Клёнова… Там тоже не всё так просто: и обговорено уже давно всё, что можно, глобальных больше нет. Так что посиделки стали регулярными. Причём про отношение Евгения Борисовича это не я придумал, а он сам сказал.

— Я, признаться, рад, что вы поняли мой сигнал, и что тема вас заинтересовала. В том числе и потому, что вы и без того ведёте себя именно как владетель, а не испомещённый на землю дворянин. Так что знания явно не пропадут втуне, а лягут на хорошую почву и дадут всходы. Верескович и Грушевский по сути своей удельные владетели, не просто дворяне, но и на аристократов не тянут, добровольно отказавшись от изрядной части власти, а аристократия это в переводе «власть избранных» или «благороднейших». Есть ещё вариант «власть лучших», но в таком случае возникает путаница с меритократией, как способом государственного устройства. Клёновы когда-то были истинными аристократами на своих землях, история вашего, Юра, основателя рода тому порукой. Но со временем оскудели и понемногу превращаются в помещиков, хоть старые угли под пеплом ещё тлеют. Шипуновы, при всём уважении, не аристократы. Хоть власть любят, и традиции ценят, но амбиций нужных нет.

Но мы, разумеется, не только косточки соседям перемывали, но и заново, например, обсуждали мои визиты ко двору: теперь граф пояснял свои вопросы, да я и сам, к собственному удивлению, многое стал воспринимать иначе, не так, как раньше! Или начал видеть скрытую суть, или у меня «начала ехать крыша на почве осознания своего величия». Автора определения, думаю, называть не надо? Ну, и по персоналиям проходились тоже, конечно.

— Виконт Орловский, с которым вы так удачно познакомились, я бы сказал — удивительно удачно, он знает, о чём говорит. Его род в достаточно близком родстве с князем Орловым, военным министром, и относится к старым семьям. Он даже в числе возможных наследников князя, который, к сожалению, бездетен. Да, его номер в очереди где-то в начале второй дюжины, но были случаи, когда девятнадцатый в очереди титул наследовал, опережая вроде бы более вероятных претендентов. Конечно, старая аристократия, по-настоящему старая, несколько чересчур высокомерна, этого не отнять, но и они со временем меняются.

— Спасибо, буду знать. Но вот такой ещё скользкий момент, я просто не рискну кого-то другого спрашивать, но вы-то меня знаете и поймёте, что я по безграмотности, а не с каким-то умыслом… Виконт — он в каком лагере?

— Что вы имеете в виду? — Граф несколько подобрался.

— Не секрет, что по всему миру монархи поджимают аристократию, используя как рычаг в первую очередь именно дворянство. И аристократия этому, разумеется, противодействует. Так вот, виконт он на стороне престола, и его активная позиция признак того, что Государь решил давление дворян на аристократов ослабить, или, наоборот — он в числе тех, кто на власть обижается за ущемление?

Соснович посмотрел на меня со смесью явного удивления и не менее явного уважения во взгляде.

— А вы, Юра, глубоко смотрите, особенно с учётом вашей… биографии, да. Очень глубоко, и навыкам аналитика на самом деле владеете. Удивлён, приятно удивлён! Скажу так: Яков Андреевич целиком и полностью верен Престолу и Его Высочеству лично. Настолько, насколько это вовсе в силах человеческих. И на этом данную тему, без сомнения, очень важную, но сильно преждевременную, да и вовсе не рекомендуемую к углублённому изучению, предлагаю закрыть.

При следующей встрече Соснович, словно продолжая обсуждение знакомых, прошёлся ещё по кое-кому.

— К сожалению, в наше время титул ещё не означает, что его носитель понимает, что такое быть титулованным лицом. Многие, увы, на самом деле то, что говорят в школах — титулованные дворяне, не из владетельного сословия. И это не только бароны, и даже не только те, чей род носит титул сравнительно недавно, пару сотен лет. Увы, среди таковых есть и графы, и даже князья, причём вовсе не оскудевшие землями, людьми или деньгами! Тех же, знаковых вам, Кайриных взять, теперь это можно сделать без нарушения субординации. При всём их богатстве, многочисленности и обширности владений, они как были рыбаками и торговцами, так ими и остались. Ну, ещё немного ушкуйниками. Несмотря на всю коллекцию собранных ими титулов и века владения рядом из них — аристократами этот род так и не стал. Не хватает им понимания, настоящего, глубинного. Видно хотя бы из того, как они действовали, когда захотели титул для племянницы. Они его постарались именно приобрести, действуя так, как мог бы поступить обычный дворянин, или даже купец! Но отнюдь не так, как полновластный властитель. Более того — они из-за своего недопонимания периодически попадают в неприятности. Точнее, из-за вызванных этим недостаточным пониманием ошибок. И, что самое неприятное, на самом деле не видят причину случающихся бед. Вы, будучи в начале пути, и то некоторые вещи если не осознаёте, то чувствуете куда лучше, чем их глава рода. Не примите за лесть — это на самом деле не так уж и сложно, всё дело в том, с кем сравнивать, да…

Поговорили и о сословных ограничениях.

— Знаете, Евгений Борисович, я в своё время очень и очень не сразу решился за руль автомобиля сесть. Всё казалось, что невместно это — дворянину роль извозчика на себя примерять. Нет, понятно, что в некоторых случаях и не афишируя — все время от времени выездом управляют. И ваш пример был далеко не последним аргументом, который меня на такое всё же сподвиг. А как вы решились?

— О, это очень хороший вопрос, Юра! Вы нащупали ещё одно отличие дворян от аристократов. Дворянин — неукоснительно соблюдает правила хорошего тона, аристократ — их устанавливает. Сейчас, конечно, по сравнению с временами полновластных князей, ситуация изменилась, и очень сильно, да даже за последние пару сотен лет. Дело даже не в отмене холопов, как общественного института, хоть слово и осталось, но смысл поменяло, есть и другие изменения. Однако и сейчас владетельный аристократ в границах своих владений сам устанавливает правила поведения и для себя, и для своих людей, пусть они уже не его подданные, а подданные императора, или короля, смотря где дело происходит. Ограничений не так уж и много: не нарушать установленные Государем законы, не нарушать слишком явно общественную мораль и не принуждать иных к следованию своему примеру. При принуждение зависимых лиц речь не идёт — это будет уже как раз нарушением закона. Мой автомобиль с моими гербами — это мои владения! Хочу шофёра за руль сажаю, хочу — сам рулю, хочу — девок сенных катаю для их и своего развлечения. Правда, последнее, если вдруг блажь такая в голову встрянет — лучше делать всё же не выезжая за границы имения. Иначе это будет эпатаж, поведение на грани той самой пресловутой общественной морали.

Граф вспомнил что-то, даже улыбнулся широко и искренне.

— Кстати, если уж речь зашла о девках и имении, есть хороший пример. Есть один знакомый, у него в имении служат только женщины, от двадцати до тридцати пяти, и по дому, точнее — по имению, в пределах стен — а у него на древний манер, имение стеной глухой обнесено, ходят исключительно в особой униформе. Которая включает в себя обувь оговорённого фасона, чулки, высокие перчатки, при выполнении отдельных работ — фартук. И всё!

Посмотрев, как у меня вытягивается лицо по мере понимания ситуации, Соснович рассмеялся.

— Подождите, а как же та самая общественная мораль пресловутая, да и законы тоже…

— А всё в порядке. Я же недаром про забор упомянул — в общественные места они в таком виде не ходят, малолетних на территории виллы нет, и принуждения — тоже. При найме ещё оговаривается «особая форма» и случаи, когда разрешены отступления от неё. А также доплата за соблюдение формы в нерабочее время. Не хочешь — не нанимайся.

— И что, все вот так вот легко это приняли⁈ Да хоть бы потенциальные невесты и их родители⁈

— Не все, и не легко. Есть те, кто бурно возмущаются, есть те, кто просто завидуют. А есть и те, кто при любом удобном поводе в гости заехать норовит.

— И при этом те, кто больше всего возмущается — сильнее всего завидуют. — Это не я придумал, это я, в некотором смятении чувств находясь, дедову мысль высказал.

— Скорее всего — да! — Евгений Борисович рассмеялся. — Но, заметьте, «возмущаются» не равнозначно «осуждают»! Или, паче того, не «требуют прекратить безобразие» — это было бы вмешательством в, так сказать, внутренние дела владетеля и его владений. Я про лиц благородного происхождения говорю. Простолюдины пытались возмущаться, но тоже далеко не все, и им популярно объяснили, в чём те не правы. Что до родителей невест — наоборот, их количество только увеличилось! Считали, что, имея такой цветник под боком, он быстро «нагуляется», а если и нет, то нигде на стороне приключения искать не будет, связь с горничной же и за измену далеко не везде считается, главное — её не афишировать и не пытаться сию горничную в свет выводить. Вот только он, точно знаю, к своим служанкам даже не пытается приставать, они у него для чисто эстетического удовольствия, как те же статуи мраморные, они зачастую тоже избытком одежды не обременены. Плюс считает это «не спортивным», так что «приключения» ищет как раз на стороне.

Граф внезапно стал серьёзным.

— Но и здесь есть границы, в том числе и неписанные. Например, если в доме гости — знают, куда едут, их выбор. Если кто-то из гостей с кем-то из служанок о чём-то договорится — тоже никого не касается, если принуждения не было. — Тут дед скептически хмыкнул, но «вслух» ничего говорить не стал — тоже слушал не без интереса. — Но если вдруг, не дай боги, кто-то узнает, что горничные делают это не безвозмездно и делятся выручкой с хозяином — всё! Имя будет уничтожено раз и навсегда! Внуки и правнуки отмываться будут от репутации содержателей борделя. Не так давно в отношении клуба, принадлежащего графу Рысеву, кое-кто пытался подобные слухи распускать, но их быстро пресекли. Очень вовремя и очень грамотно пресекли, и то — душок не сразу развеялся.

Евгений Борисович ненадолго задумался.

— Хотя лет так триста назад владеть подобным «весёлым домом» кое-где не считалось зазорным, главное, не управлять им напрямую. А лет пятьсот назад никто и спрашивать не посмел бы о том, кто в этом заведении хозяин. В Древнем Риме же владеть лупанарием и вовсе нормой было, сенаторы не стеснялись соревноваться, у кого заведение лучше. Это к вопросу о том, как меняются нравы. Как видите, вопреки мнению досужих кумушек, они отнюдь не «падают» с течением времени, а порою даже совсем наоборот.

— Ну, о том, что нравы совсем упали, молодёжь распущена и непочтительна, не иначе, как скоро человечество совсем одичает, говорят, ещё на глиняных табличках пятитысячелетней давности жалобы нашли. Долго расшифровывали текст, думали, там что-то полезное, или хотя бы интересное.

Граф посмеялся, потом опять стал серьёзен.

— Кстати, упоминание графа Рысева напомнило, простите за невольный каламбур. Вам государь титул графа не предлагал ли?

Я вздохнул.

— Предлагал, даже дважды.

— И вы, я так понимаю, отказались?

— Даже просил не угрожать мне таким наказанием.

— И правильно сделали. Нет-нет, это не зависть и не ревность. Есть неписанное правило. От первого титула — не отказываются. Иначе это может быть сочтено оскорблением для предложившего. От графского, за исключением особых случаев, надо отказаться дважды. От княжеского или от приглашения на монарший трон — трижды. Больше отказываться нельзя.

— Совсем нельзя⁈

— Откуда столько тоски в голосе? При том, что из тысячи баронов, пожалуй, только тот один не мечтает о графском титуле, что на княгине жениться задумал?

Но после этого ответа, сделанного несколько даже игривым, что ли, тоном, граф снова сделался серьёзным.

— Совсем нельзя. Сейчас, по правилам, неписанным, но общепринятым, должна последовать пауза в предложениях. Как правило — год-полтора. Если меньше или сильно больше, из этого уже можно делать выводы, правда, не всегда обоснованные. Потом последует третье предложение, и его уже придётся принять. Иначе Государь может и обидеться. И будет, как с теми же Кайриными — им уже не то четыре, не то пять раз намекали, что нужно порядок навести с титулами в семействе, объединить все родовые владения в княжество. И не только намекали, но и прямо говорили. Но — титулованные дворяне, что тут ещё скажешь…

[1] На всякий случай, напомню: родовое имение называется Дубовый Лог, расположено на холмах, где в нашем мире водонапорная башня и ферма перед одноимённой деревней. На её месте — Юрина деревня при имении, называется Рысюхино. Между ними форт с порталом на изнанку, называется так же, как имение.