Рысюхин и пятнадцать бочек джина

Глава 23

Удивил я, причём тем, о чём и думать забыл. Если так вспомнить, то да — после последнего на сегодня награждения я в мундире сюда не приезжал ни разу, только в партикулярном. Из обязательного для ношения вне мундира — только «Шуйца», к миниатюре которой все в лаборатории уже привыкли, а новичкам объясняли без моего участия. Кстати, о новичках — с момента моего первого появления в лаборатории состав сменился не сильно, всё же специалисты с одной стороны — высокой квалификации, просто так на базаре не встретишь, с другой — узкой специализации, не слишком много, где нужны. Зато Сергей Мышухин уже не полустудент, а почти солидный эксперт, с классным чином и медалью за выслугу. Более того, с учётом поощрений и участия в «громких» делах, скоро ждёт вторую.

Так вот, о наградах и удивлении — мой новый орден, который пусть и «из обычной линейки», но ни разу не значок из скобяной лавки, здесь никто ещё не видел. Неловко получилось: прошло уже слишком много времени с момента награждения, чтобы поздравлять, но и игнорировать прибавление на груди тоже невежливо. И я так же оказался в двойственной ситуации: «проставляться» уже поздно, но и не ответить на поздравления нельзя, это точно будет выглядеть, как жадность.

Нет, формально я в своём праве вообще никому ничего не сообщать и ни с кем тут ничего отмечать тоже не должен, поскольку имею статус внештатного сотрудника, приглашённого специалиста со стороны. Но с точки зрения неформальных отношений и неписанных правил — моё первое место службы, тем более, что я его окончательно не оставил, это немного особое дело. В общем, пришлось приглашать всех на «небольшой дружеский ужин» в той самоё ресторации «для своих», куда изрядная часть жандармерии обедать ходит. Но поскольку я сейчас в чинах был равен начальнику лаборатории, уважаемому Мефодию Никифоровичу, а по положению был даже выше него, и как титулованный аристократ, и как флигель-адъютант, то сидеть до конца не был обязан. Более того — это и не рекомендовалось, чтобы не смущать своим присутствием нижестоящих. Так что благополучно откланялся после третьего обязательного тоста, оставив распорядителю зала оплату по говорённому лимиту.

Ну, и из случайно услышанного разговора понял, почему меня стали намного реже вызывать в лабораторию. Всё дело, как оказалось, в том самом чине и социальном положении. Субординация и само общественное устройство не позволяют дёргать по пустякам такую «важную особу» как офицера, равного по чину начальнику, да ещё и из свиты самого Императора. Я, конечно, практически свой, здесь службу начинал, можно сказать — на глазах вырос и вроде как в злобствовании не замечен, но годы и чины людей часто меняют, так что лучше, мол, не нарываться, отвлекая по мелочам и на всякую рутину. Зато если что-то на самом деле важное, сложное или срочное и ответственное — можно продемонстрировать серьёзность подхода, указав все регалии специально вызванного по такому случаю эксперта. И, кстати, сомнений в точности и достоверности экспертизы у судей с адвокатами становится во много-много раз меньше, если она подписана по полной форме. Вот, оказывается, какие тут страсти и интриги кипят вокруг моей подписи, надо же. Я думал, документы чисто технические и внутренние, для следователя, а оно вон как.

Из Могилёва тоже, кстати, намного реже зовут, чем во время учёбы. Они, конечно, отговариваются дальностью дороги, но, думаю, те же резоны, что у минских коллег тоже присутствуют, несмотря на всю «семейность» обстановки в лаборатории.

Завершила День удивления, одновременно став эдакой вишенкой на торте, моя дочка. Ровно в тот момент, когда все в комнате отвлеклись на секунду из-за моего прихода, она совершила рывок и… И укусила за хвост мирно лежавшую на ковре Мурыську! Момент удивления и шока был у всех, но особенно запомнилось выражение морды самой рыси. Да, повторюсь, у кошек мимических мышц почти нет, могут разве что клыки показать или глаза прищурить, но эмоции по виду животного читались легко. Эта смесь недоумения, испуга, обиды — она незабываема! Рысь замерла на секунду-полторы, а потом мееедленно повернула голову к агрессору, словно бы безмолвно спрашивая одновременно «Как так?» и «За что⁈»

Дочку от фамильяра сына отцепили, рот промыли, чем-то даже смазали, несмотря на крики протеста и попытки вывернуться из рук, на чём лимит неожиданностей был исчерпан. Мне оставалось только решить, рассказывать об этом случае жёнам или нет. Было много резонов в пользу как одного, так и другого варианта. В итоге решил сначала узнать их новости, а там уже смотреть по настроению.

Из разговора с жёнами, которые вчера репетировали в стенах родной академии и смогли лично оценить популярность среди студентов распевки про ворону, узнал, что сегодня они писали чистовик «Спать пора», а завтра у них запланирована запись «Песни Медведицы». Если всё получится, то завтра же вечером они поедут домой через Оршу, если нет, то послезавтра с утра допишут и выедут дневным поездом через Минск. Рассказывать про укус в хвост всё же не рискнул, если что — сделаю вид, что просто не придал значения, причём даже не сильно совру.

После беседы о музыке с жёнами как-то невзначай зашёл он же, но с дедом. Вопрос меня волновал давно, но я не хотел напоминать деду, что он не полноценная личность, а только слепок. Помню из объяснений, что он вроде бы не должен испытывать настоящих чувств, лишь имитировать их, в том числе для себя, если осознаёт, что именно эту эмоцию должен сейчас испытывать. Но тут тема такая, из-за которой он почти наверняка догадается, что нужно расстроиться. Но и нужно как-то его встряхнуть, а то всё сильнее теряет пусть не настоящую и не полноценную, но индивидуальность. Он даже про свою любимую тему сливовицы больше года не заговаривал! Если же дед превратится в бездушный и обезличенный справочник по сведениям из того мира, для меня это будет всё равно, что потерять ещё одного родного человека. Родного⁈ Хм, как ни странно — да, хотя в самом начале я его боялся и готов был драться с ним за своё тело.

«Деда, а помнишь, как ты переживал из-за кражи песен?»

«Что значит, переживал? Я и сейчас считаю, что это плохая идея».

«Раньше это была не просто „плохая идея“, ты после „Надежды“ помнишь, что говорил? Только, мол, в крайнем случае, и то, совесть замучает. А сейчас даже сам варианты предлагаешь. Ты изменился, дед».

«Все мы меняемся».

Дед буркнул это каким-то совсем не убедительным тоном.

«Я боюсь, дед. Боюсь, что ты теряешь себя, понемногу, но…»

Дед только вздохнул.

«И ещё, помнишь, как ты испугался, когда узнал, что кто-то раньше нас „Марш артиллеристов“ здесь повторил?»

«Ещё бы!»

«А сейчас — вообще ни разу даже не почесался. Я волновался, не попадём ли на дубль, а ты и не упомянул даже такую опасность».

«Я просто переживал молча! И песни взял не те, которые в нашей попаданческой литературе каждый второй тырит».

Не стал даже комментировать, видно же, что дед расстроился, но огрызается чисто механически. Точнее, понял, что должен расстроиться. Эх, как это сложно всё — и как больно думать об этом!

«Ты, деда, всё-таки проведи ревизию своих воспоминаний и желаний, ладно? Мне не хочется тебя терять, вот совсем!»

Дед ещё что-то проворчал и отключился, заявив, что «сервис закрыт для проведения технических работ на сервере». Я вздохнул и тоже пошёл спать, предварительно заглянув к Ромке и Кате.

До сих пор не могу поверить, что вот этот вот человечек — это мой малыш, самодельный, так сказать. Моё продолжение. Мой сын, которого мне надо чему-то учить, как-то воспитывать. Тот, для кого я — папа, который должен всё знать, всё уметь. Я же не такой совсем, мне самому ещё хочется папу обнять! И совет спросить, и, порой, пожаловаться на что-то или на кого-то. А теперь мне самому нужно быть таким вот папой! Я же не умею!

Но Ромка просто прелесть. И Катюшка — душка, хоть ещё и не соображает ничего. Посмотришь на них, а тем более — возьмёшь кого-то на руки и всё, сразу понимаешь, что вот эту прелесть ни на что не променяешь!

Внезапно выскочившие откуда-то из-за угла психики переживания о том, справлюсь ли я с ролью отца, и каким отцом я буду для своих детей, не давали уснуть половину ночи. И ворочался, и форточку открывал (ненадолго, холодно там, бррр!), и воду пил… А вторую половину спал урывками. Просыпаясь, помнил, что какая-то ерунда снилась, а какая именно — вспомнить не мог. Так что утром шестого апреля встал разбитым с таким ощущением, что лучше бы не ложился. Ощущение, разумеется, ложное — даже четыре часа сна лучше, чем ночь «на ногах».

Из-за того, что после завтрака голова так до конца и не включилась, решил интеллектуальной деятельностью не заниматься, и делами, требующими реакции — тоже. Пойду-ка я в ангар, осмотрю крыло, как оно пережило тот полёт под тучами, и нанесу новый слой пропитки, профилактики ради. Тут думать не нужно, требуется только методичность и внимательность. Да, внимательность — это сегодня не совсем про меня, но плесневелость или опрелость на ткани я не пропущу даже спросонок.

Убил на это полдня, до самого обеда. А что вы хотели⁈ «Тряпочка» ведь здоровенная на самом-то деле! Не во всякую классную комнату влезет, кстати говоря. И просмотреть надо подробно, каждый кусочек, без пропусков. А потом так же равномерно и методично покрыть пропиткой. Нет, какое всё же чудо этот распылитель, он же — аэрограф! С кисточкой или валиком до вечера бы промучился, с гораздо большим расходом состава и худшей равномерностью нанесения! Вот, подсохнет, приедут жёны из Витебска — и я полечу в Викентьевку, там давно уже требуется хозяйский глаз и хозяйская же рука.

После обеда повёл детей укладываться на «тихий час», и сам незаметно для себя уснул рядом с Ромкой. Когда проснулся часа через полтора, на удивление хорошо отдохнувшим, увидел, что сын держит двумя ручками мои два пальца, указательный и средний, и при этом улыбается во сне. И такое умиление на меня накатило! Даже прослезился, в чём совсем даже не стыдно признаться. Рысь устроилась у нас в ногах, устроив голову на уровне Ромкиной поясницы и мурчала, как трактор. Не хотелось ни малыша тревожить, ни вставать — лежал бы так и любовался! Хоть рука и затекла в не самом удобном положении. Но уже минуты через три сын завозился, закряхтел, хотел, похоже, повернуться, но не смог: помешала и моя рука, за которую он держался, и рысь, подпиравшая спинку. Он скривился недовольно, открыл глазки и увидел напротив меня. Замер на секунду и улыбнулся. Просто молча улыбнулся, и от этого стало так тепло внутри…

Оставшийся день я, наплевав на всё, занимался с детьми. И работал «лошадкой» для Кати, и строил машинку из кубиков с Ромкой, и книжку со сказками им читал. Ну, как «им»? Ромка слушал, а для дочки интереснее было смотреть на картинки и пытаться улучить момент, чтобы попробовать страницу на зуб. Разочаровавшись в идее из-за ряда неудач, схватила погремушку и стала трясти ей в такт с моим голосом. Ну, что сказать? У меня, как водится, две новости, хорошая и плохая. Хорошая в том, что слух и чувство ритма у неё явно есть. А плохая — дочитать сказку нам явно не судьба. Но и Ромка устал сидеть тихо, так что схватил бубен и стал «камлать», стараясь перестучать сестру. Грохот подняли такой, что через пару минут я не выдержал и отобрал у обоих орудия преступления против слуха, что окружающие восприняли со вздохами облегчения. Взамен сунул им первое, что попалось под руку: Кате — кольцо для чесания дёсен, Ромке — флажок с изображением Рысюхи. Таким же, как на этикетках. Важный воспитательный момент, кстати: не отобрал игрушку, а поменялся на другую. Ну, если верить деду и Мурке он важный, но, если они вдвоём говорят одно и то же — стоит как минимум прислушаться.

Перед сном опять связался с жёнами, оказалось, что они уже едут, закончив с записью. Отлично! Завтра утром поеду, встречу их в Смолевичах.

С утра дети, как нарочно, стали с грустными мордашками спрашивать про маму. Пообещал им, что скоро привезу каждому по маме, и, если Катя вряд ли что-то поняла, то Ромка обрадовался. Вот так — поиграть с папой всегда пожалуйста, но мама — вне конкуренции всегда. Что делать? Обещал — надо выполнять, так что съездил и привёз.

По дороге в Смолевичи наконец-то прорезался после долгого перерыва дед. Оказывается, мне очень сильно не хватало этого голоса в голове! Хм, прозвучало как-то не так… Ну и пусть его!

Деду «технические работы», чем бы они ни были, пошли на пользу. Понял я это сразу, поскольку первой же фразой было:

«Так, внучок! Я не понял — мы сливы на первом уровне Изнанки собирать будем или нет? Ты сколько надо мной издеваться собираешься?»

«Привет, дед! Я по тебе соскучиться успел!»

«Ты от темы не уходи! Сколько ещё всякие мохнатые коврики-переростки будут сжирать мои сливы⁈»

«Займёмся, в этом же году займёмся, уже есть в планах! Гвардию довели до новой плановой численности, запас мин сделали полторы тысячи штук сверх того запаса, который планировали иметь на всякий случай в неприкосновенности. Сейчас, пока там весна не началась, и земля не просохла, наделаю „Крон“ и тяжёлых дробовиков наподобие укороченных крепостных ружей — и в этом году займёмся разведкой новой Изнанки!»

Дальше он всю дорогу бухтел, что называется, на злобу дня, я же то угукал, то хмыкал и радовался, что он вернулся, причём, вроде бы, в первоначальном состоянии.

Маша с Ульяной вышли из поезда уставшие, но довольные. Всё-таки не хватает им вот этого, занятий музыкой, причём не вдвоём друг с другом, и не со мной на троих, и даже не в обществе соседей, а в профессиональном сообществе. Договориться, что ли, с минской консерваторией о подготовке совместными усилиями концертной программы? Или это в филармонию идти надо? Придётся звонить профессору Лебединскому, он не только на сам вопрос ответит, а ещё и проконсультирует, есть ли вообще шанс, как это подать, может быть — даже к кому именно и как обратиться. Но это уже ближе к лету: сейчас девчата взбодрились, потом будет Весенний бал, а вот как все впечатления от него переварят и заскучают… Правда, есть одно маленькое «но», которое к осени станет большим и заметным — Машино состояние. Если малыш ожидается в первых числах ноября, то в начале сентября животик должен быть таким, с каким в общество не выходят. Удовлетворится ли она ролью за сценой, должностью композитора и постановщика? Не уверен, если честно. С другой стороны, программу можно готовить и к следующей весне. Ладно, это всё вопросы будущего. Сейчас важнее другое: узнают ли про покусанный хвост, и во что мне эта новость обойдётся, если узнают.

Ну, а дома уже в конце обеда супруги попытались перелицевать все мои планы. Мол, не лететь мне надо в Викентьевку, а ехать. И сразу с Ульяной, Катей и няней. Здрасьте-мордасьте!

— Девочки, два вопроса. Первое: где вы жить будете?

— Как где! Ты же говорил, что напротив управы, на главной площади, новый дом построили! Или врал?

— Нет, конечно!

— Что «нет»? Нет, не врал или нет, не построили?

— Построили, хоть и не на центральной площади, место там шумное очень и людное, а напротив дома Влада Белякова. Но зданию надо было усадку дать, там только черновую отделку сделали. Одна из задач, ради которых лечу — дать указания о чистовом ремонте. Потом нужно будет мебель выбирать, думаю, надо будет это делать в Осиповичах или в Бобруйске. Но это летом, когда ремонт закончат.

— Ты что! Мебель надо подобрать заранее! Чтобы отделка ей соответствовала!

— А разве не наоборот, мебель подбирают под имеющуюся отделку?

— Если речь о съёмной квартире — то да, иначе — нет, и то, и другое делается одновременно и подгоняется друг под друга.

— Но всё равно, согласитесь, жить с маленьким ребёнком в доме, где идёт ремонт…

— У Влада можно остановиться. Как там было? Вассал может принимать сюзерена до месяца вроде, да?

— В нашем случае вассала олицетворяет глава рода Беляковых, отнюдь не Влад. И у него тоже особо не поживёшь: Труда отъелась, подлечилась, и где-то через месяц Влад тоже папой станет.

— И они молчали⁈ Вот свинтусы!!!

Тема была успешно переведена, и с этой новости мои «третинки» ближайшие дня три точно не слезут. Вот какой я коварный тип: придержал новость и шарахнул этим калибром в самый нужный момент. Пока они придумывали кары за скрытность для четы Беляковых я тихонько пошёл готовить к вылету дельталёт.