Рысюхин и пятнадцать бочек джина

Глава 14

Ну вот, приехали. А, с другой стороны, чего я хотел, сколько можно ездить на спине и на репутации профессора? Жаль, конечно, будет намного труднее и потребует кратно больше времени, но куда деваться? Ладно, хорошо если удастся консультацию получить.

Но не успел я прокрутить всё это в голове и раскрыть рот, чтобы выразить вежливое согласие с позицией профессора, как он продолжил:

— Кто вообще в здравом уме и трезвой памяти может отказаться от такого⁈

— От массы лишней, внезапно упавшей на голову работы?

— Пфе! Для кого-то другого — возможно, могли бы возникнуть некоторые технические сложности. Для меня же самым трудным будет отказать лишним желающим поучаствовать в процессе. Но я, в первую очередь, про песню. Кстати, может, чаю?

— Если вас не затруднит…

Чаю я особо не хотел, но видел, что Лебединский желает устроить своего рода церемонию, так зачем же спорить? Но паузу, конечно, тянет мастерски, зараза, вместе с нервами.

«А что ты хотел? Артист с огромным стажем, да ещё и учит других артистов. У него это уже в крови, он, может, и сам себе порой не отдаёт отчёта, когда начинает работать на публику».

«Да всё он понимает, просто любит играть, в том числе — и на нервах».

Минут через семь-восемь посвящённых завариванию, наливанию и обсуждению чая, мы, наконец, вернулись к исходной теме.

— Так что там не так с песней? — Маленькая шпилька с моей стороны, да.

— Боги с вами, что значит, «не так»⁈ Разве что то, что она словно специально про меня и для меня написана? Если посмотреть на мою карьеру, то я действительно большей частью популярности был и остаюсь обязан именно зрительницам. То есть — да, «девочки всегда во мне чего-то находили», хоть это и жутко просторечно.

— Я рад, что вам она понравилась и подошла.

— Подошла? Да это идеальная песня для того, чтобы завершить карьеру!

— Профессор⁈ О каком завершении вы говорите⁈

— О простом и банальном уходе со сцены по возрасту.

— Есть исполнители и намного старше вас…

— Вот уж не хотелось бы становиться престарелым посмешищем, что выползает на сцену с трясущимися руками и что-то там пришепётывает, а лизоблюды в глаза называют это пением, за глаза же не стесняются в выражениях? Ископаемым, что готово уйти со сцены только если его оттуда вынесут вперёд ногами? Благодарю покорно!

— Извините, но вам до такого ещё очень и очень далеко!

— Но звоночки уже появились. Дыхания мне уже давно не хватает, приходиться изощряться с репертуаром и манерой исполнения. Более того, я ведь уже уходил со сцены, если вы помните. Именно встреча с вами и дала толчок и повод для возвращения. И мне удалось — термин «неороманс» уже вошёл в обиход музыкальных критиков и специалистов, более того — у меня и у вас появились подражатели!

— Вот! У вас новая волна популярности, новый жанр, в котором вы — первопроходец, и говорите об уходе⁈

— Юра, вы мне слишком льстите! Во-первых, первопроходцев здесь как минимум двое. Здесь — это и в жанре, и в комнате. Во-вторых, уходить и надо в славе, под «плескание мягких ладош», а не под свист и улюлюканье разочарованных зрителей.

— Так-то оно да, но зачем же торопиться⁈

— Так я и не говорю, что уже собрался прощаться. — Профессор усмехнулся, глядя на моё вытянувшееся лицо. — Но последней песней на поём последнем концерте должен стать именно «Красавчик». Чтобы уйти красиво!

«Районы, кварталы, жилые массивы — я ухожу, ухожу красиво!»

«Дед, не сейчас! Тем более, мы уже это обсуждали: дело даже не в том, что у нас нет понятия „жилые массивы“, песня всё несовременная, настроение и позиция протагониста там совершенно непонятные публике».

«Да я что, я ничего — просто к слову пришлось».

— Значит, мы можем договориться?

— Я же говорю — никто в здравом уме не упустит такую возможность!

— Тогда по расходам. На репетиционную базу, на найм исполнителей, на прочее…

— Вы хотите нанять сессионных исполнителей⁈ Я думал пригласить артистов с именем — поверьте, большинство композиций того стоят.

— Если честно, я тоже хотел бы, чтобы на пластинке были узнаваемые голоса. Правда, это обойдётся дороже.

— Кхм… Простите, вы что, собирались платить исполнителям⁈

— А как уговорить их работать бесплатно? И законно ли это⁈

— Эх, Юра, как вы всё же далеки от эстрадного общества! И как хорошо, что вы пришли именно ко мне!

— Простите, но что вы имеете в виду?

— Начну немного издалека. Как вы думаете, что самое главное для исполнителя?

— Талант? Трудолюбие?

— Это желательно, причём второе может порой заменить первое. Хотя, в последнее время развелось на сцене тех, у кого нет ни того, ни другого. Но смотрите: можно быть безумно талантливым, иметь Дар абсолютного слуха, как у Марии Васильевны, голос в восемь октав и быть одарённым с вторичной стихией звука. И при этом — безумно трудолюбивым, готовым работать по шестнадцать часов в день. Но если у этого исполнителя будет в репертуаре всего одна детская песенка — через пару месяцев он всем надоест, через полгода будет вызывать смех, точнее — насмешки, а через год про него забудут. Только некоторые специалисты будут иногда вспоминать, что, мол, был такой, но так и не смог реализовать талант, увы.

— А если ни таланта, ни трудолюбия, но полсотни песен в кармане — то можно завоёвывать музыкальный мир⁈

— Нет, конечно, хоть какие-то способности нужны, и поработать тоже придётся. Но главное, чтобы было с чем работать.

«Это у вас тут надо иметь хоть какие-то данные и пусть немного, но поработать. У нас достаточно иметь более-менее мощный компьютер и программу для обработки голоса. И получается очередная группа „Пищащие“, ничем не отличающаяся от десятка таких же до, дюжины после, и пяти существующих параллельно».

— Вот смотрите, Юра. Если взять наш Могилёв, то тех, кто хотел бы выступать на сцене и даже готов для этого работать, много и всерьёз — тысячи. Тех, кто на самом деле хоть что-то может, и я не про завывания за столом после второго стакана, а про то «что-то», которое можно показать со сцены — сотни. Несколько десятков из них на самом деле имеют способности и стремление их развивать. При этом тех, кто способен сочинить приличную песню, не очередные частушки или криво рифмованный бред «за жисть» под три аккорда — единицы. И примерно половина этих единиц сидит здесь за чаем.

— Вы не преувеличиваете? Есть же целая консерватория!

— Им даже консервы охранять не доверишь, не то, что музыку сочинять! Хотя, да — теорией владеют на зависть, но вот применить её лучше бы не пробовали: такое получается, что неудобосказуемо просто. И, нет, я не преувеличиваю, может быть, даже преуменьшаю. И из всего этого вывод простой: для автора платить исполнителю — это извращение, прости Лебедь.

— Но продавать песню тоже как-то не хочется…

— Конечно! Это только так называется — «продать». На самом деле исполнители платят авторам за право первого и, в дальнейшем, преимущественного исполнения. Записаться на пластинку — это, пожалуй, самый лучший способ «застолбить» песню за собой. Чтобы все знали — эту песню поёт в первую очередь Имярек.

— И остальные что, уважают такое «Право первой ночи»?

— Сравненьица у вас, Юра, те ещё. Но яркие и образные, этого не отнять. Да, уважают, иначе можно получить не только ответную нелюбезность, но и неприятности побольше. История сцены знает не один, и не два случая, когда за «кражу» репертуара в буквальном смысле слова убивали.

— Ужасы какие!

— Нет, понятно, на всякого рода самодеятельность или на ресторанных исполнителей никто внимания не обращает — если те не начнут в присутствии «титульного» певца петь. Но стоит попытаться выбраться с «чужой» песней на большую сцену без разрешения — то, во-первых, просто не пустят, владельцам концертных залов тоже лишняя нервотрёпка ни к чему. Правда, здесь важно соотношение «веса» обеих сторон. Если молодой, никому не известный начинающий автор придёт к известному, даже знаменитому исполнителю — то тот не то, что не согласится платить за «кота в мешке», а может наоборот с сочинителя денег потребовать за рекламу. Если автор и исполнитель примерно одного уровня известности — скорее всего, будет договор о разделении выгоды. Ну, а если автор себя зарекомендовал — то к нему очередь выстроится, в том числе из маститых. А «золотой» диск — это мощная рекомендация. Но меньшая, чем популярность при дворе, а тем более — в Высочайшем Семействе.

— То есть, я уже, на ваш взгляд…

— Да, конечно. И за право исполнения заплатят, и на записи отработают бесплатно, но честно и без халтуры. Более того, я даже знаю уже, кому и что предложить! В том числе и из столичных певцов, а то местные не потянут, ни по деньгам, ни по распространению.

— Если мне позволено будет влезть в процесс…

— Да, конечно! У вас есть свои предпочтения?

— Да. «Красавчик» — безусловно, ваш.

— Спасибо ещё раз. Причём я опять у вас в долгу оказываюсь. Хм, в качестве частичной отработки его выбью из записывающей конторы сразу «золотой» тираж. Извините, Юра, что перебил — просто очень уж угодили!

— Не за что, профессор. Вторая просьба — «Снежинку» хотела бы исполнить Ульяна, сама или с Машей вдвоём. Если вы, конечно, не решите, что они недотягивают — девочки с вами спорить не станут. Ну, и сразу третье, не обязательное: на мой взгляд, снежинку и обе колыбельных стоит исполнить женскими голосами.

— Последнее — почему бы и нет? Колыбельная в массовом сознании больше сочетается с матерью, чем с отцом, даже такая колыбельная для взрослых, как ваша «Спать пора». Насчёт Ульяны — я подумаю, послушаю пробные записи. Всё же не слышал её давно, плюс роды порой сильно меняют голос. Про это я дам ответ чуть позже, ладно?

— Разумеется, профессор! Если вы взваливаете на себя этот жёрнов, то я ни в коем случае не собираюсь советовать, как правильно его нести.

— А разве не проще было бы жёрнов катить?

— На ваш выбор, профессор, целиком на ваш выбор, как вам удобнее!

Посмеялись немного. Вот в чём плохо ехать поездом — гостинцев с собой толком не привезёшь, если, конечно, нет желания изображать из себя вьючного ослика. Нет, даже не так — социальное положение в принципе не позволяет изображать из себя это животное. Конечно, к Новому году я отправил профессору с оказией, точнее, с очередным рейсом из Викентьевки в Шклов, бочонок джина, но это было давно, ещё в прошлом году. Сейчас я тоже не с пустыми руками приехал, но три полуштофа ликёров, это как-то слишком скромно, на мой взгляд. Но продегустировать нашлось что.

Правда, долго не посидели: как-никак, Валериан Елизарьевич на работе. Зашёл я по его приглашению и на практическое занятие, профессор хотел познакомить со мной молодёжь, показать, так сказать, пример того, чего можно добиться в музыке. Ещё на подходе к залу я с некоторым удивлением услышал «своего» «кота на пальме»! На мой вопросительный взгляд Лебединский отметил:

— Да-да, до сих пор с большим удовольствием используют в качестве распевки.

— Оно для этого вроде бы не слишком подходит: в одной тональности, мелодия, опять же, не слишком «тянучая».

— Зато сама песенка бесконечная по сути своей. А поиграть голосом или мелодией студенты и сами могут. И даже любят, видят в этом элемент творчества.

За разговором вошли в зал, ученики профессора поприветствовали его и с умеренным любопытством посмотрели на меня — мол, это ещё кто? Лебединский ответил на приветствие и спросил у меня:

— Я так понимаю, у вас есть что-то, что подойдёт лучше «кота»?

— Возможно, «ворона» будет не хуже.

— Ну-ка, ну-ка…

Я решил пустить в широкий оборот распевку, которую в мире деда придумал для своих студентов знаменитый там композитор Алябьев, которого большинство населения, кто вообще о нём слышал, знает по песне «Соловей». Вот, тоже, гримасы параллельности миров. У нас совсем недавно жил композитор Оляпкин[1], Андрей… не помню по отчеству. Он тоже написал своего «Соловья», только совершенно непохожего на того, что пел дед, и дело даже не в «Шниперовиче[2]», просто песни очень разные. Вообще же наш композитор занимался преимущественно операми и ораториями, и до обучения студентов не снисходил. «Ворону» пару раз пел и раньше, но так, мимоходом. Сейчас же собирался запустить в массы.

Я подошёл к фортепиано. Нет-нет, не подумайте, пианистом я не стал, но несколько простеньких мелодий Маша разучить буквально заставила, в том числе и «ворону». Сыграв простенький проигрыш, затянул:

— Вот мы едем, видим мост. На мосту — ворона сохнет. Мы берём её за хвост — и кладём её под мост, пусть ворона мокнет…

Прогнав пару циклов «сохнет-мокнет», прекратил игру и обратился к профессору:

— Идея в том, что начинаем на среднем уровне, про то, что на мосту поём высоко, под мостом — низко. Соответственно, «на мост» — работаем голосом вверх, «под мост» — вниз.

— Забавно, да. И вы правы — для распевки подходит лучше вашего же «Кота».

После чего обратился уже к студентам:

— Продолжайте распеваться, а сейчас провожу гостя и вернусь.

Когда вышли из зала, профессор извинился:

— У меня сейчас три пары подряд, так что я не смогу уделить вам внимание. Конечно, если хотите поприсутствовать…

— Нет-нет, не буду вам мешать. Да и поезд уже через полтора часа, пока доберусь до вокзала, пока газетами и журналами в дорогу запасусь… Только вахтёр не будет вам козни строить за то, что меня без сопровождения отправите?

— А это вот вообще не его дело! Начнёт наглеть — получит по шее, пусть и фигурально. Главное, чтобы на вас не накинулся.

— Будет хамить — получит по шее. И отнюдь не только фигурально. Причём и закон тоже будет на моей стороне, потому что хамство в адрес барона — наказуемо, в том числе и своими силами на месте.

Придирчивого, так скажем, вратаря на выходе не оказалось, куда-то ушёл, его напарники же чудить не стали, так что ушёл спокойно, а там и до вокзала добрался. Причём еле успел: пока мы сидели с профессором, начинавшийся пока я ехал к «художке» лёгкий снежок превратился в мощный снегопад, дороги завалило слоем сантиметров десять, и дорожное движение резко замедлилось. Заодно разрешилась и дилемма: рискнуть сходить в местный ресторан или нет, рулетка всё же та ещё. Решилась тем, что я туда просто не успевал, так что обедать буду в вагоне-ресторане. Благо, давно могу себе это позволить, причём вообще не переживая о ценах.

А за окном было красиво! Снегопад укрыл деревья, так что всё выглядело вообще сказочно! И сады, и леса, и даже кусты вдоль полей. Как на Новогодней открытке, право слово! Чистое удовольствие — любоваться такими видами из окна поезда, сидя в купе со стаканом горячего чая.

«Да, из окна поезда любоваться — это да. А вот был бы ты на своих колёсах — вообще бы красот не заметил, пытаясь края дороги высмотреть».

«Это да, тем, кто в пути на дорогах сейчас не позавидуешь! Если поезд задержался отправлением на четверть часа, пока прошёл впереди специальный паровоз со щитом снегоочистителя, чтобы пути освободить от сугробов, то что творится на дорогах обычных — страшно представить!»

Так, разрываясь между красотой природы и сочувствием к барахтающимся в этой красоте путникам, посидел приличествующие полчаса, пока за окном окончательно не стемнело, и двинулся в вагон-ресторан. Спутника у меня на сей раз, кстати, не было. И, да — я ехал по «тёщиному маршруту», через Оршу. Так что сейчас съем обед, который почти как в Англии, свяжусь по мобилету с жёнами и буду, наверное, укладываться спать, раз уж всё так удачно складывается.

[1] Оляпка, или водяной воробей, птичка такая.

[2] Из анекдота. Встречаются два еврея.

— Ой, и что это все так хвалят этого Карузо? Шепелявит, в ноты не попадает, и вообще голоса нет.

— А вы слышали Карузо⁈

— Нет, но кое-что из его репертуара мне напел Шниперович…