Рысюхин и пятнадцать бочек джина

Глава 24

Что неудобно и неприятно при полётах в Викентьевку, в противовес удобству в скорости и независимости от состояния дорог, так это отсутствие там нормальной полосы. Садится приходится на насыпь, что ведёт через древнее бывшее озеро к старому торговому тракту от Осипович до Слуцка, с поворотом на Старые Дороги. Точнее, когда тракт прокладывали, никаких Осипович ещё близко не было, так, удобное место для переправы и отводка от торного пути Минск–Пуховичи–Бобруйск–Могилёв. Но сейчас, когда Осиповичи из хутора около имения Протасевичи превратились в город, около которого затерялась в лесах и болотах усадьба Протеевичей, это уже именно тракт из Осипович до Слуцка. Кстати, загадка природы: почему деревня Левки, стоящая на пересечении двух некогда больших и торных торговых трактов, Марьина Горка — Старые Дороги и Бобруйск — Слуцк, никогда не была и не стала сейчас чем-то большим, чем небольшая деревенька, даже без сколько-то приличного трактира? Нет, корчма там была и есть, красивая, капитальная, из камня сложенная, но именно что корчма. И ничего больше. Почему люди не воспользовались шансом? Могли ведь вырасти немногим хуже, чем Осиповичи после постройки железной дороги. Не знаю и не понимаю. Видимо, остаётся только принять как данность, что не все шансы, даже самые удачные, и очевидные, реализуются.

Ну, а чтоб сесть на насыпь с дорогой, по которой постоянно хоть кто-то, да едет, не грузовики из песчаного карьера, так повозки с грузом в те же Осиповичи, нужно принимать особые меры. Или согласовывать по мобилету точное время прилёта, чтобы на земле перекрыли дорогу, или летать над нею, разгоняя помехи. Ну, или совмещать: предупредить о примерном времени и покружить немного над дорогой, пока её расчистят, как я, собственно, и поступаю. Плюс потом добираться от гаража при карьерах до, собственно, села. Что, опять же, требовало предварительной подготовки. Да и сама дорога длиною больше пяти километров требовала времени. Пусть это уже не едва накатанная колея с торчащими корнями, а вполне приличный шоссированный просёлок, но пять километров — это десять минут при средней скорости тридцать километров в час, то есть, если не я за рулём своего автомобиля, то уже минут пятнадцать. Поневоле вспоминались рассказы деда о том, что в его время дорога от города до аэропорта и от аэропорта до города в месте назначения запросто могла занять вдвое больше времени, чем сам полёт, например, если лететь из Минска в Москву или обратно. Мне до такого безобразия, конечно, далеко, но что-то общее есть.

Самое обидное, что построить полосу ближе к посёлку не получится без совершенно несоразмерных проблем: единственное подходящее место было там, где рос единственный же приличный лес с сортовыми соснами, пригодными не только на дрова и уголь зрелыми берёзами и осинами, а не смесь непонятных кустов и кривулек, со стволами толщиной в руку. Ну, а второе удобное место — как раз вдоль запланированной к постройке второй улицы. Все остальные ровные места были слишком маленькими, а так или уклоны, или бугры, или ямы. Выровнять, конечно, было можно, но по цене сравнимо с тем, чтобы расчистить полосу возле карьера и держать там, в гараже, специально для этого построенного «Жабыча». Восточнее Викентьевки, там, где в мире деда располагался артиллерийский полигон, можно было хоть международный аэропорт, из того же мира позаимствованный, отгрохать, но смысла строить полосу на расстоянии в полтора-два раза дальше карьера, не было никакого. Вообще. Разве что проложить потом более короткий путь к концу той самой второй улицы, это позволит сэкономить километр-полтора.

И вот, тоже интересный психологический момент: дорога на насыпи по ширине ненамного меньше, чем полоса в Дубовом Логе, но там, дома, я сажусь совершенно спокойно, а здесь — страшновато. Не так, чтобы «жуть какая, чтоб я ещё раз в такое ввязался», но некоторая внутренняя дрожь и сомнения, не лучше ли было поехать на автомобиле, присутствовали. Да ещё и постоянный поперечный ветер, дующий с той или иной силой вдоль озера, то справа, то слева. Нет, надо что-то с этим всем делать, помимо того, что самому неприятно, ещё и работам мешаю, и отвлекаю кучу людей от дел. Конечно, некоторым от этого было бы даже приятно, что вокруг них все бегают и суетятся, и чем более важные дела людям придётся бросить ради встречи «важной особы», тем приятнее. Мне, правда, подобное недоступно для понимания. Нет, теоретически, после объяснения, мотивы становятся понятны, но вот осознать и прочувствовать…

Я немного обманул Ульяну в том, что касалось дома в Викентьевке. Точнее, сказал правду, но не всю и, скажем так, не самую актуальную. Но не со зла и не из вредности, разумеется. На самом деле, отделочные работы там были в разгаре, но требовалось их подкорректировать, поменяв кое-что в том числе и в планировке дома, в связи с изменениями в семействе и стремлением Ульяны поселиться здесь с дочкой, если не постоянно, то как минимум — бывать часто. Возможно, будет готовить Катюшку к будущему владению имением: я же сказал, что буду выделять разрешённый Государем Императором отдельный титул именно в пользу неё, точнее — в пользу детей Ульяны, если там будет не одна только дочка. Тем не менее, дом планировался как что-то среднее между дачей, охотничьим домиком и загородным кабинетом, а требуется сделать жильё для семьи с маленькой девочкой, а может — и с другими детьми. Плюс комнаты для няни, плюс…

Короче, переделывать надо если не всё, то многое. И если не перестраивать — в таком случае о том, чтобы пожить в этом году придётся забыть, то как минимум расширять дом, добавив к нему, как и в Дубовом Логе, пару боковых крыльев. В конце концов, когда-то будущей баронессе Екатерине Рысюхиной тоже придётся и гостей приглашать, и приёмы устраивать. Ну, и для себя гостевые комнаты оборудовать заранее не помешает. И за разговорами о доме провели с местным архитектором два дня. Нет, не так, что сели — и от рассвета до заката, просто в течение двух дней постоянно встречались и обсуждали то одно, то другое. Перепланировку, изменение отделки, договор, на проектирование расширения дома. Потом, когда решили хотя бы примерно прикинуть мои ожидания на местности, оказалось, что нужно менять размеры и планировку участка. С самим границами никаких проблем быть не могло: все сто с лишним квадратных километров принадлежали мне, и я мог кроить их, как угодно, но без сложностей не обойдётся и здесь. Раздвинуть границы соседних участков, поменять проект прокладки коммуникаций, заново привязаться к рельефу, и так далее. Нет, можно на всё это забить и строить, как строится, но я не хочу опять получить очередную обычную деревню с улицами настолько кривыми, и с переулками в самых настолько неожиданных местах, что непонятно, куда какая улица идёт. Но я хочу получить то, что можно было бы назвать позаимствованным из мира деда словом «агрогородок», нравится мне чем-то эта концепция, хоть и не во всём.

На фоне хлопот со стройкой все, или почти все, остальные дела и вопросы оказались решены, что называется, в рабочем порядке, порой в буквальном смысле слова — на ходу. Но были и неожиданные проблемы, в том числе те, что не имели простого и очевидного решения. Например, два бывших озерца, а потом болотца недалеко от торфозавода, который теперь уже мог претендовать на это название безо всяких уточнений и оговорок. Обошлось такое преображение, правда, почти во всю принесённую им прибыль, но на текущие расходы хватало, баланс сходился с маленьким, но плюсом, и этого сейчас, на этапе становления дела, было более, чем достаточно. Для нового предприятия в норме приносить одни убытки первые года три, на чём погорело и ещё погорит немало разного рода предпринимателей, которые не учитывают подобного в своих планах. Ну, и затраты не пропали впустую, производство растёт, сбыт тоже, благо, рынок даже в ближайших окрестностях требует в разы больше топлива, чем мы можем сделать. А ещё и в Могилёве спрос на «дырявые дрова» и торфяные брикеты медленно, но рос под влиянием бывших моих, а теперь Ириных соседей.

Так вот, о проблеме. Пусть она ещё только на подходе, но в конце прошлого года попортила немало крови. Эти две округлых ямы служили в начале источником сырья, потом пытались сделать пруды, но очищенное от ила дно не держало воду, потом там на склонах сушили добытый при строительстве дороги торф. В итоге сейчас в котловинах разрослись когда-то, казалось, не прижившиеся ивовые кусты, под которыми, как ни странно, стала даже и влага задерживаться. Ива давала сырьё для корзин, и всё бы хорошо, но в корнях кустарников и в траве развелось много мелкой живности, а после того — и охотящихся на неё змей. Пусть учёные и говорят, что самка гадюки за год мигрирует в среднем не более, чем на сто метров от изначального места обитания, а самец — на двести, в исключительных случаях — на четыреста, но откуда-то же их в прошлом году наползло⁈ Да, они могли и на месте размножится, в пользу чего свидетельствовало множество сравнительно мелких, до тридцати сантиметров в длину в распрямлённом виде, гадов. И пусть для взрослого человека в сапогах даже взрослые особи угрозы особой не представляли, при известной осторожности, но заготовка ивы была всегда даже не подростковой, а детской обязанностью! Дети от девяти до двенадцати, занятые на сборе сырья, были под угрозой: мало того, что прочной и высокой обуви у них, как правило, не было, а летом вообще предпочитали где только можно бегать босиком, так ещё и существовала угроза укусов в руки, и даже в лицо в момент, когда наклоняются к земле, чтобы срезать прут. Двоих прошлой осенью уже укусили, к счастью — старших детей и мелкие змейки, да и помощь им оказали быструю и своевременную, но тревожный звоночек уже прозвенел, и ждать набата не хотелось.

В конце сезона юные сборщики действовали бригадами: одни длинными палками шурудили в траве и кустах, другие высматривали угрозу с боков и сзади, третьи резали побеги. Понятное дело, что производительность при этом падала, а нервозность росла. И никаких гарантий от укусов самодеятельные меры дать не могли. Бросать промысел тоже не вариант, даже не рассматривая вопрос с точки зрения заработка селян и доступности дешёвой тары для брикетов, кто помешает размножившимся в ямах змеям расползтись по селу, угрожая здоровью и жизни сельчан прямо в их огородах и дворах? Отловленные по всем окрестным лесам и выпущенные в ямы ёжики тоже панацеей не были, если они и сократят поголовье змей до безопасного уровня, то точно не за один год. Тем более, учитывая масштаб проблемы: один из работников торфозавода, отправившийся со своим сыном для подстраховки, уверял, что за день видел двадцать восемь разных змей, шесть из которых убил и предъявил в качестве доказательства.

Подготовленные к выдаче старшим добытчикам четыре «противозмеиных» револьвера тоже проблему не решат, призванные служить, скорее, оружием психологическим, внушающим некоторое спокойствие. Не помню, я уже описывал этот «огрызок оружейной мысли» или нет? Суть в том, что это простейшей конструкции револьвер с барабаном на четыре патрона. По сути просто в квадратной болванке высверлили четыре каморы и срезали углы. Патрон — в несколько укороченной гильзе от охотничьего ружья, куда помещены самый слабый пистолетный макр и усиленный заряд мелкой дроби. Из-за короткого ствола на расстоянии три метра выстрел накрывает эллипс длиной сантиметров семьдесят и тридцать пять — сорок шириной. При этом дробинки несут достаточно энергии, чтобы травмировать мелкую живность, в том числе — гадюку, нанеся множественные, пусть и поверхностные по большей части, раны, плюс ударное действие. Однако из-за того, что мелкая дробь быстро теряет скорость под действием воздуха, на расстоянии пять-шесть метров от ствола она может разве что оставить синяк и, максимум, проткнуть кожу. На расстоянии восемь-десять метров не пробьёт даже лист писчей бумаги. В общем, нечто, похожее на оружие, способное без особой точности прицеливания отпугнуть или травмировать змею, или ту же собаку, на расстоянии метра три-четыре, при этом безопасное уже на вдвое большей дистанции, что можно без особых опасений выдать почти подростку. В надежде, что они всё же не начнут палить друг в друга, м-да.

Короче, ни ежи, ни выдаваемое на время работ почти настоящее оружие, ни патрулирование взрослых с палками проблему сиюминутно не решали. Возможно, через год-два это нашествие само по себе сойдёт на нет, а может, и нет. Вариантов было много, от «залить яму ядрёной отравой», как вариант — выжечь до золы и начать всё заново, до установки артефактных отпугивателей по периметру посёлка, включая огороды и промысловые угодья, но ни одного хорошего среди них не было. Ну, ни одного такого, что позволило бы на самом деле решить проблему, не породив две-три новых, и не стоило при этом дороже, чем выручка от тех корзин за двадцать лет вперёд. Когда более-менее здравые мысли кончились и пошли идеи вида «наловить десяток змееруков на Изнанке, привезти под стазисом и закинуть в середину ямы» с обоснованием, что они, очнувшись, сожрут всё живое, а потом сами сдохнут из-за влияния Лица мира, я обсуждение остановил. Решили ещё пару-тройку дней «подумать головой», а пока нет идей лучше — продолжить переселять ежей и патрулировать округу с сельскохозяйственным инвентарём, таким, как тяпки и похожие на копья инструменты для удаления глубоких корней.

Фоном прошло даже сообщение от Клима Белякова о том, что груз передан покупателю и деньги сданы в банк. Ещё он признался, что взял в счёт оплаты пару бочонков «настоящей норвежской селёдки», чтобы привезти нам на пробу, для образца, какой должна она быть.

— Надеюсь, это не что-то типа сюрстрёмминга? — спросил я с подачи деда, хоть он же мне и сказал, что ничего общего между этими двумя селёдками нет.

— Что вы такое говорите⁈ — искренне возмутился и вроде бы даже обиделся Клим. — Это шведское извращение, а не норвежская селёдка! Вы бы ещё их же гравлакс из гнилого лосося вспомнили, или исландский хаукартль, мол, какая разница, всё равно — скандинавское!

— Ладно, ладно, не обижайтесь! Уже и пошутить нельзя.

— Плохая это шутка, ваша милость!

Ну, если на титулование перешёл, то точно обиделся.

— Ага, дурно пахнущая. Ладно, привезёшь — попробуем. Эх, к ней бы лучка свежего или маринованного, кольцами, картошечки отварной и рюмочку, одну, больше не надо, не для пьянства, а просто для полноты картины.

— Я теперь ещё быстрее торопиться домой буду, так описываете!

Ага, обида, похоже, прошла. Вот тоже — язык он выучил просто отлично, можно сказать — на зависть, никаких «я хотеть» и близко нет уже очень давно, но выражения наподобие «быстрее торопиться» всё же время от времени вылезают. Хотя, оно и у тех, для кого наш язык родной бывают. Да половина Викентьевки, если копнуть, русский знает хуже этого норвежца.

Узнав вырученную сумму, я даже приступ угрызений совести испытал: та же Норвегия, страна очень бедная, мягко говоря, а я оттуда такие суммы вывожу. Но дед быстро избавил от этих странных мыслей. Во-первых, большая часть спиртного поедет в куда более богатую благодаря торговле металлом и рудными ископаемыми Швецию, во-вторых, бедняки мои напитки покупать не будет, так что я «граблю награбленное». И, нет — не те суммы для состоятельных скандинавов, чтобы усиливать финансовое давление на население. Если же кто-то решит выделиться и выделаться, купив к столу спиртное не по доходам — кто ж ему враг, кроме самого себя? Если не мою акавиту, то английский виски купит, раз уж шлея под хвост попала. Даже нельзя сказать, что я провоцирую повышение спроса экзотикой: и виски, аналогом которого выступает «Рысюха», и джин на рынке Скандинавии представлены минимум полутора десятками наименований и то, и другое. Ну, а акавита — это вообще изначально местный национальный напиток, как у немцев пиво.

Вот, кстати, пиво в Скандинавии на самом деле редкость, хоть и есть несколько местных, аутентичных сортов. Всё же ячмень — это тот злак, который более-менее урождается и на севере, пусть те же немцы и не признали бы такое зерно пригодным для изготовления «благородного напитка». Это у них — благородного, у нас подать пиво на дворянском собрании… Кхм… Даже интересно было бы посмотреть на реакцию собравшихся, откуда-нибудь издали. Как и на сидр производства Шипуновых, вкусная, кстати, вещь, который в некоторых регионах Франции котируется практически наравне с шампанским, а то и выше него. Как говорит дед — в каждом домике свои гномики. Так вот, ячмень там есть, хоть и не самый лучший, но его мало, а желающих на него — много, потому пива варят незначительное количество, и стоит оно несоразмерно дорого. Но его я возить не стану — слишком далеко и сложно.