Пока я размышлял, хватит ли выручки от скандинавской сделки на покупку не шубки, нет, а хотя бы накидки из Искристого Соболя, бал шёл своим ходом. А я, вспоминая уроки у графа Сосновича и свои размышления над ними, вдруг поймал себя на мысли, что вижу множество невербальных знаков в поведении окружающих! Кто к кому подошёл, кто первым поздоровался, даже кто во что одет! И внезапно осознал, что «странные и непонятные» вопросы обоих графов, Сосновича и Кайрина, на самом деле имели смысл и значение. Странно, если Кайрин тоже всё это понимал, то почему Соснович обзывал его «титулованным дворянином», который не понимает ни знаков, ни обычаев? Хотя, стоп — он так отзывался вроде бы о главе их рода? Или всё же обо всех? Не помню точно.
Но вообще интересно — бал стал выглядеть и восприниматься совершенно иначе, в свете новых знаний. Словно это стал совсем другой бал. Правда, дед поспешил притушить мой энтузиазм:
«Не слишком гордись. Тебе дали только пару первых уроков».
«И их уже хватает, чтобы увидеть и понять намного больше, чем раньше!»
«А теперь подумай, сколько всего видят и на сколько слоёв глубже понимают те, кто не просто „варится“ в этом котле годами, но и получил первые уроки лет так в пять? А потом всю жизнь просто впитывал все обычаи и привычки, глядя на повседневную активность своих родственников?»
«Ну, так-то да…»
«Ты на их фоне как научившийся читать по слогам первоклассник на экзаменах в пятом классе гимназии. А уж кто постарше — и вовсе на университетском курсе. Я уж не говорю о придворных, это профессора в том университете».
«Вот умеешь ты, дед, испортить настроение!»
«Не испортить настроение, а исправить необоснованно завышенную самооценку».
Тем не менее, практиковаться я продолжил и даже решил поделиться наблюдениями и выводами с жёнами.
— Видите вон ту молодую пару? Она в розовом, он в зелёном?
— Где⁈
— Да вот же, возле колонны сейчас.
— Нет, нет таких, не видим.
— Да как же⁈ Вот сейчас между двумя колоннами, видите? Он к нам лицом!
— Ах, эти!
— Ну, наконец-то!
— Конечно, сначала сам неправильно описывает, а потом удивляется! Она в коралловом, а он в изумрудном! Конечно, мы никого в «розовом и зелёном» найти не могли!
Оставалось только тяжко вздохнуть.
— Да хоть в медузовом и мраморном! В общем, я так думаю, что в течение месяца они объявят о помолвке. Или, если помолвлены, то о дате свадьбы.
— Юра! Ты тоже заметил⁈ Ну, надо же! Только не месяц, это слишком быстро, судя по всему где-то через полгода, самое раннее — на весеннем балу!
И дальше на меня выгрузили шесть «надёжных примет» и «чётких знаков», из которых четыре я счёл полной чушью или ничего не значащей случайностью, но в слух этого не произнёс, разумеется.
— А ты как догадался? По тому, как он её перед третьим танцем руку подавал?
— У их родителей аксессуары, платки в карманах у отцов и шарфы у матерей.
— И что с ними такое⁈ При чём они вообще? Тем более, что даже не сочетаются с костюмами!
— В том-то и дело. У родителей парня они в гербовых цветах семьи девушки, и наоборот. Если это не знак о намерении в ближайшее время заключить союз между семьями, то я — испанский рыбак.
— Цвета? Нууу, может быть… Может, это знак вежливости?
Как чуть позже выяснилось, ошибались и я, и жёны. О помолвке торжественно объявили в конце застолья, как о подтверждении равноправного союза двух родов. Вот чем ещё отличаются аристократы: шуточки, связанные с тем, что жених — Курицын, а невеста — Петухова в голову, неизбежно, пришли многим, но вслух не высказался никто. И я не стал, даже шёпотом.
За столом я был приятно удивлён тем, что среди напитков стояли мои «Рысюха златоглазая» и «Акавита северная». Вряд ли это из моих прошлогодних подарков осталось, скорее всего — была закупка недавно, и удивительно даже, что Беляковы мне о ней ничего не сказали. Или я был уже здесь, во дворце? Кстати, в этом году я уже такой подарок передать не мог: как-никак, Государь нынче мой прямой и непосредственный начальник, аристократический этикет в таких случаях говорит ограничится «памятным сувениром в знак уважения», тогда как среди простолюдинов было распространённой практикой, если подчинённые подносили начальнику в конвертике ту же годовую премию, например. Ну, сувенир и привёз: три бочонка джина удачных рецептур, по двадцать пять литров в каждом. Три небольших сувенира. И ещё три таких же — Александру Петровичу. И один бочонок акавиты — норвежскому королю. Всё же титул ярла он не отзывал, так что можно и нужно уважение выказать. Иногда. Не слишком сильное.
Но наличие на императорском столе, пусть не личном, а на царском пиру, моей продукции душу грело, не скрою. С другой стороны, заветное звание «Поставщик двора» у меня есть, так почему бы и не делать те самые поставки, правда?
После застолья, изысканного, но недолгого и не слишком обильного, бал стал понемногу сворачиваться. Но тут нас перехватил не кто-нибудь, а Великая княжна Анна Петровна, младшая и, по слухам, самая любимая дочка Государя Императора. Она, кстати, уже не совсем девочка, можно назвать молодой девушкой. Но непосредственность осталась та же.
«Или у неё такая роль — изображать непосредственность и наивность. А потом со старшими родственниками садятся и смотрят, кто и как пытался этой видимой наивностью воспользоваться».
«Дед, по-моему, ты нагнетаешь!»
«Ну-ну, внучок…»
Анна Петровна мгновенно захватила внимание окружающих, и не только благодаря статусу своему.
— Дядя Юра! Я уже соскучилась по вам и по тёте Маше! Скажите, у вас новые песни есть? Мы с сёстрами «Снежинку» уже разучили и отрепетировали давно. Там такая романтическая история, тётя Ульяна, Настя даже прослезилась!
«И ты будешь спорить ещё⁈ Вроде наивный детский щебет, да — а парой фраз выдала окружающим всю нужную информацию и расставила все акценты. Включая отношение Семьи к отдельно взятому барону».
«Да уж. Особенно это внезапное „дядя Юра“ и „тётя Маша“ вместо обычного обращения по имени и отчеству! Сам в шоке!»
«Вот-вот. Это как метка собственности: наше! Домашнее! Лапы не тянуть!»
Да уж, за такой заход надо рассчитываться, благо, в загашнике кое-что есть.
— Есть, конечно. Правда, вещь совершенно сырая, ещё не отрепетировали её вообще.
— А давайте в музыкальную гостиную пойдём, и вы мне споёте?
Отказываться в таких случаях категорически не рекомендуется, да и желания нет. Так что — пошёл, конечно, взяв под руку Её Высочество, так сказать, «как взрослую». В гостиной взял в руки гитару и, проверяя настройку, рассказал, что собираюсь петь:
— Это тоже зимняя песня. «Колыбельная для медвежонка», причём для белого. Я её пока что только сыну своему пел, и то два раза и то «а капелла», так что сейчас будет, можно сказать, дебют и премьера.
Подождав, пока более-менее установится тишина, я негромко запел:
— Ложкой снег мешая, ночь идёт большая[1]…
Когда песня закончилась, Анна Петровна, сидевшая в задумчивости, так же задумчиво протянула:
— Надо князю Медведеву спеть, ему понравится, для внуков.
«Заметь — князю, не „дяде“ никакому».
«Ладно, ладно. Правда, возможен и такой вариант: сама она на самом деле такая, как выглядит, но старательно отрабатывает инструкции старших, кому что и как сказать».
«Возможно. Но и эта задача наивной малышке не по плечу».
Тем временем Её Высочество продолжила:
— А когда у вас новая пластинка выйдет? Я уже скучать начинаю по вашим новым песням!
Вот и пошли прахом мои усилия прекратить нарываться на музыкальном рынке. Придётся в следующий раз, как буду в Могилёве, заглянуть к профессору, а только по мобилету с ним и общаемся. Можно, конечно, и напрямую к звукозаписывающей конторе обратиться, дорожка протоптана. Но есть, как говорит дед, нюансы. Во-первых, нужны исполнители. Во-вторых — репетиционная база. Ну, и репетировать с ними тоже кому-то и когда-то нужно. Если отдать всё это на откуп фирме грамзаписи, они, конечно, справятся. Но на мой доход с пластинки это повлияет самым пагубным образом. Не говоря уж о том, что и вопрос контроля качества исполнения при этом уплывает из моих рук полностью и безвозвратно. И может получиться, что запишут такое, под чем стыдно будет видеть свою фамилию. При полном формальном соответствии тексту и нотной записи.
— На полноценную пластинку у меня пока новых песен нет. Разве что разбавить старыми — ну, или посвятить зиму музыке, но тогда раньше конца весны результата ждать не придётся.
— Эх, значит, будем ждать весны.
Что ж, заказ понятен. Неизвестно пока, от кого он исходит, но…
— Папа говорил, что ваша фантазия сейчас на благо армии работает, но сейчас же вы ту работу закончили? Представляю, как это романтично: вокруг снега, пустые поля и леса, а посреди стоит уединённая усадьба, где возле камина творится искусство! Ах!..
Не стал поправлять, что усадьба не такая уж уединённая, и поля с лесами вокруг далеко не бескрайние. Никого такие подробности не интересуют, желает дочь Императора романтику — значит, должна быть романтика.
«Ага, командир сказал, что суслик птичка — все ищем пёрышки».
«Ну, где-то так, да. А в твоём мире, я смотрю, весьма неравнодушны к сусликам, у тебя целая куча поговорок и шуточек именно про них».
«Ну так, суслик — он, сцуко, личность[2]!» — И заржал, аки конь.
На этом Анну Петровну увели спать, всё же два часа ночи, я только и успел записать ей слова колыбельной. И все остальные тоже разошлись, правда, спать мы легли только ближе к четырём: мои жёны были очень возбуждены, но не в том смысле, как хотелось бы, а по поводу обращения к нам Её Высочества как к «дяде» и «тётям». Случай на самом деле вопиющий, если честно, так что их желание срочно обсудить его я вполне разделял. Высказанная мною версия деда, что таким образом августейшая Семья руками младшей из дочерей просто «пометила территорию», была признана одной из наиболее вероятных.
Первый день после бала все отсыпались, но и на второй уехать не получилось: ещё накануне передали распоряжение быть готовому к десяти утра для Высочайшей Аудиенции. Это, кстати, было ещё одним поводом для переживаний и обсуждений и перед сном, и весь «отсыпной» день.
Аудиенция оказалась не личной, в Малом тронном зале собралось более полутора сотен человек, в основном офицеров. Как выяснилось, приём был посвящён подведению итогов осенних манёвров и завершению работы комиссии по формированию штатного расписания новых подразделений. После формального и краткого предоставления отчётов — детальные были поданы в рабочем порядке заранее, тогда же установленным образом рассмотрены и утверждены. Сейчас шло формальное подтверждение того, что дело закончено. Важная, между прочим, часть работы, как мне объяснил дед, в том числе и на примерах. Причём от некоторых его примеров становилось по-настоящему грустно.
Потом изложили официальные результаты всего действа, которое было велено считать завершённым успешно, при этом прозвучала оговорка, что «получено много материалов для размышлений». Ну, а минут через пятнадцать, когда все убедились, что каждому из пришедших понятно, по какому поводу собрание и какие все молодцы, началось то, чего и ждали большинство участников. А именно — награждение по результатам.
И тут проявились интересные нюансы. Например, полковника, руководившего лагерем, отметили благодарностью в приказе — и на этом всё. Даже не пригласили на собрание. Видимо, нагрешил изрядно, но пользы принёс всё же больше, но — ненамного. Баланс сошёлся с минимальным плюсом, так сказать. Зато командир пехотного полка, который своими подчинёнными изображал сразу два «условных пехотных подразделения», а также обеспечивал изготовление и расстановку чучел, плюс уборку «условно погибших условных противников», получил орден «За заслуги перед Отечеством». Третьей, правда, степени, поскольку раньше такого не имел, и выглядел полностью довольным.
Меня тоже отметили, причём особо. Отдельно — за создание воинской части нового образца, отдельно — за «отменную выучку и отличное состояние материальной части». И отдельно же — за совершённый переход своим ходом в тысячу сто километров. Как было сказано — с превышением армейских нормативов на скорость движения, при этом — без потерь и неустранимых поломок техники, с сохранением полной боеготовности в конце марша. И даже отметили, что организовывал и руководил переходом лично. А выучку хвалили ещё и по результатам практических стрельб — все задачи были выполнены на «хорошо» и «отлично». В итоге всех представлений, которые затянулись в разы дольше, чем представление любого из ранее награждаемых, вручили чемодан наград. И это не преувеличение. Мне лично вручили орден «За Службу Империи», ничего выдающегося, один из тех, что положено иметь любому офицеру, имеющему определённую выслугу «в поле». Как сказал позже Государь — чтобы грудь мундира начинала соответствовать плечам. Мол, для моих погон у меня неприлично мало наград и отсутствуют обязательные в чине. Вот один из таких обязательных и дали.
А кроме этого — передали награды для дружинников, которые вручать буду уже я сам, пусть и именем Государя. Нюськину вручили медаль «За рвение» с мечами, третья степень у него была за выслугу, как-то умудрился получить до того, как закусился с начальством, так что буду давать такую же, как у меня. Плюс к этому — очередное звание. Такие же награды получил и Вишенков. Старокомельскому новое звание не дали, капитан — это своего рода порог, который просто так не перепрыгнешь, зато вместо медали получил орден «Заслуг» третьей степени с мечами, точно как пехотный полковник. Ну, и для вручения дружинникам на моё усмотрение отсыпали полтора десятка медалей «За рвение» для унтер-офицеров и сорок «За старание» для рядовых. Причём настоящих, физических медалей не дали, передали право на награждение. В том числе и потому, что я мог решить наградить того, кто уже имел такую же, тогда автоматически получалась следующая степень. Так что нам с офицерами предстоит распределить награды, с уточнением степеней, потом передать сведения в штаб Минского гарнизона и получить там на руки медали. Сложно и не факт, что быстро, до Нового года можем не успеть.
Вручая орден, Государь усмехаясь спросил:
— Хоть сейчас-то просьбы будут?
— Да, Ваше Величество.
— Ну-ка, удиви меня.
— Я убедился на практике, что мне необходимо получить систематическое военное образование. Подготовки унтер-офицера, что давали в академии, и разрозненных уроков от моих офицеров дружины явно недостаточно для того, чтобы хоть как-то соответствовать своим погодам. В ходе работы комиссии не раз приходилось чувствовать себя ряженым дурачком, который не понимает очевидного для других. В то же время просто поступить в военное училище не могу себе позволить по ряду причин. Потому прошу: можно ли как-то организовать заочное получение военного образования, хотя бы на уровне пехотного поручика, но лучше, конечно, артиллерийского.
— И это всё?
— Да, Ваше Величество.
— Удивил. Причём дважды. Во-первых, просьбой об обучении: офицеры, работавшие в комиссии, наоборот, отмечают неожиданно глубокие знания и хорошее понимание службы. Думаю, заочное прохождение службы организовать удастся, хоть не исключаю того, что помимо сессии придётся ездить и на сборы. А второе удивление — что не просите денег.
— Денег, Ваше Величество⁈ — Вставил я вопрос в сделанную Государем паузу.
— Формирование из дружины отдельной батареи по предлагаемым штатам было моим поручением флигель-адъютанту Рысюхину. Соответственно, выполняться должно было за счёт выделяемых на эту работу средств. Нами выделяемых, а не тем, кому она поручена. Но некоторые бароны перекладывают на Нашу Канцелярию подсчёт понесённых расходов, подлежащих компенсации. Так что извольте связаться с Семёном Аркадьевичем и получить у него всю сумму сполна.
— Ваше Величество, я счёл формулировку под Вашим Указом об освобождении меня от налогов указанием, что работы следует проводить из сэкономленных таким образом средств…
— Неверно сочли, Юрий Викентьевич, совсем неверно. Хотя, не скрою, такой подход и такие ошибки мне приятнее, чем те, что совершаются постоянно — и в другую сторону.
Собственно, на этом моё участие в аудиенции и закончилось.
Ах, да, мой «конкурент с урезанным штатом». Он получил Высочайшее Благоволение, как было сказано, «несмотря на ряд объективных причин, сумел выполнить часть учебно-боевых задач, а также проявил похвальное рвение в этом». Помимо благоволения он поручил приказ сформировать новый отдельный миномётный дивизион согласно вновь утверждённому штату, который также можно рассматривать как награду. Поскольку по негласной и нерушимой армейской традиции, кто подразделение или, тем более, часть формирует — тот и становится её командиром. То есть, майору предложили шанс, если справится — занять должность, на которой потолок звания — полковник. То есть — открыли широкую карьерную дорогу до шестого класса включительно. Ну, и сам статус — первый командир первого отдельного дивизиона нового оружия, это шанс войти в историю рода войск. В общем, майор цвёл и пах, сияя своим светом.
[1] «Песня медведицы» из м/ф «Умка». Композитор Евгений Крылатов, автор текста Юрий Яковлев, 1969 г.
[2] Эту цитату знают даже те, кто в принципе не знаком с тем, что такое «Камеди клаб».