Русь. Строительство империи 4

Глава 6

Я стоял у края западной стены Переяславца, глядя вниз, где ворота лежали в щепках, а киевляне и варяги толпились у входа. Таран сделал своё дело — дерево треснуло, железо сорвалось, и теперь враги готовились ворваться внутрь, их копья и мечи блестели в бледных лучах солнца, что пробивалось сквозь тяжёлые тучи. Ветер бил мне в лицо. Я сжимал топоры, чувствуя, как ладони горят от напряжения, а сердце колотится в груди, словно молот о наковальню. Стена ещё держалась, но я видел, что лестницы больше не появляются — киевляне бросили их, сосредоточив все силы на воротах. Это меняло всё.

— Княже, они лезут внутрь! — крикнул Добрыня, стоя у бойницы.

Его голос был хриплым. Я шагнул к нему, выглянув вниз. Он был прав: враги больше не карабкались по стенам, их тени мелькали у ворот, где они собирались в кучу, готовясь к рывку. Лестницы лежали в грязи, брошенные. Это многое меняло. Более того, это ошибка с их стороны. Ведь держать стену дальше нет смысла.

— Слушай меня! — рявкнул я, обернувшись к дружине. Их лица, перепачканные кровью и грязью, повернулись ко мне. Лучники натягивали тетивы, самострелы щелкали, посылая болты вниз, а те, у кого были мечи и топоры, ждали моего слова. Я вдохнул холодный воздух, чувствуя, как он обжигает лёгкие. — Все, кроме лучников, по моей команде — вниз! Встретим их у ворот! Лучники — держите стену, бейте сверху!

Дружина загудела, кто-то кивнул, кто-то перехватил оружие поудобнее. Они были готовы. Я бросил взгляд на Добрыню, и он ухмыльнулся, хлопнув по щиту мечом.

— Последняя лестница, княже, — буркнул он, кивая на край стены, где двое дружинников сражались с киевлянами.

Я рванул туда, топоры в руках гудели, как живые. Первый враг высунулся из-за бойницы, его шлем был помят. Я рубанул правым топором сверху, проломив ему плечо, и он рухнул вниз, утянув топор за собой. Второй попытался зацепиться за край, но дружинник пнул его в лицо, и тот полетел следом, ломая шею о камни внизу. Лестница упала с треском, и я выдохнул. Опять без одного топора. Очередной я подобрал у лежавшего трупа врага.

— Все вниз! — крикнул я, махнув рукой. — К воротам! Быстро!

Дружина сорвалась с места, как стая волков, учуявшая добычу. Они побежали к лестницам внутри стены, ведущей во двор, их сапоги гулко стучали по дереву. Я шёл последним, бросив взгляд на лучников — те уже выстраивались у бойниц, натягивая тетивы и готовясь бить сверху. Веслава была среди них, её коса качнулась, когда она кивнула мне, молча подтверждая, что стена в надёжных руках. Я кивнул в ответ и рванул вниз.

Мы высыпали во двор Переяславца — тесное пространство между стеной и домами, заваленное бочками и обломками. Ворота были прямо перед нами, разбитые, с торчащими щепами, и сквозь них я видел, как киевляне и варяги собираются для атаки, очищая пространство от наваленных баррикад. Их крики доносились всё ближе, рога гудели.

Времени почти нет. Я шагнул вперёд, поднимая топоры, и оглядел дружину — около сотни человек, потрёпанных, но живых, с мечами, топорами и щитами в руках.

— Слушайте! — крикнул я, перекрывая шум. — Строимся клином! Вогнутым, к воротам! Заманиваем их внутрь и бьём с боков! Добрыня, левый фланг! Ратибор, правый! Я в центре!

Они зашевелились, выстраиваясь в строй. Я видел, как Добрыня пошёл налево, его щит мелькнул среди дружинников, а Ратибор рванул направо, его топор уже был наготове. Я встал в центре, чувствуя, как дружина смыкается вокруг меня, образуя полукруг, вогнутый к воротам. Это была рискованная затея — заманить врагов внутрь, чтобы окружить их, но если мы не сломаем их сразу, они просто задавят нас числом. Я сжал топоры крепче и бросил взгляд на ворота.

— Готовьтесь! — рявкнул я, и дружина напряглась, как тетива перед выстрелом.

Добрыня буркнул что-то своим людям, и они сомкнули щиты, готовясь к удару. Ратибор поднял топор, его глаза сузились, глядя на врагов. Мы успели в последний момент — едва строй замкнулся, как киевляне и варяги ворвались через ворота, их крики заполнили двор, а оружие блеснуло в воздухе.

Я выдохнул, чувствуя, как адреналин гонит кровь по жилам. Они шли на нас, отступать нам было некуда.

Я шагнул вперёд, поднимая топоры, и крикнул:

— Бей!

Дружина рванулась навстречу врагу, и бой начался.

Первые киевляне налетели на нас. Один бросился на меня с копьём, его глаза горели злобой под шлемом, но я уклонился и рубанул правым топором по древку — дерево треснуло. Он оступился, потеряв равновесие. Левым топором я ударил ему в грудь, пробив кожаный доспех, и он упал с хрипом, заливая грязь кровью. Второй подскочил следом, замахнувшись мечом, но я крутнулся, уходя от удара, и оба топора врезались ему в бока — он упал, даже не успев закричать. Дружина рванулась за мной, их оружие зазвенело, сталкиваясь с врагами, и двор наполнился шумом боя — криками, треском щитов, стонами умирающих.

Мы держали строй, заманивая их глубже. Киевляне и варяги лезли вперёд, их было больше, чем я мог сосчитать, но клин работал — они попадали в ловушку, теснимые с боков. Добрыня слева отбивал копья щитом, его меч мелькал, как молния, срубая врагов одного за другим. Ратибор справа орудовал топором. Мои люди дрались, как звери.

Но бой был слишком кровавым. Я видел, как один из наших упал, пронзённый копьём в грудь, как другой получил удар топором в плечо и осел с воплем. Стрелы с стены сыпались сверху — Веслава и лучники били точно, и каждый выстрел уносил жизнь врага, но их было слишком много. Я стиснул зубы. Пот смешивается с кровью на лице. Я шагнул глубже в гущу боя.

На меня вчетвером — варяги, здоровые, как быки, с копьями и щитами. Их шаги гудели по земле, глаза блестели под шлемами, и я понял, что это их лучшие воины, брошенные, чтобы сломать наш центр. Первый ткнул копьём, целясь мне в грудь, но я ушёл в сторону, чувствуя, как остриё скользит мимо, задевая плащ. Второй ударил сверху, но я отбил копьё правым топором, а левым рубанул ему по ноге — он заорал, падая на колено. Третий бросился с щитом, надеясь сбить меня с ног, и я почувствовал, как воздух сжался от его рывка.

Это был мой момент. Я прыгнул вперёд, прямо на его щит, используя его как опору. Мои сапоги ударили по дереву, и я оттолкнулся вверх, взлетев над ним. В воздухе я крутнулся, топоры замелькали в руках, и оба лезвия врезались в шлемы двух варягов, что стояли за ним. Хруст черепов был громким, как треск льда под ногами, и они свалились, не успев даже вскрикнуть. Я приземлился за их спинами, чуть пошатнувшись, но удержался, чувствуя, как грязь чавкает под сапогами. Четвёртый варяг обернулся, его копьё метнулось ко мне, но я уклонился, рубанув его по руке — древко упало, и он завыл, хватаясь за обрубок.

Дружина взревела за моей спиной — крик был громким, диким, полным восторга. Я выпрямился, тяжело дыша, и оглянулся. Они видели это — мой прыжок, мой удар, и это взбодрило их. Добрыня ухмыльнулся, отбивая очередной удар щитом, а Ратибор отсёк руку врагу, который полез к флангу. Мы все же теснили их, шаг за шагом.

Киевляне и варяги дрогнули — их строй рассыпался. Слишком плотно мы их давили. Я видел, как некоторые бросали оружие, отступая к воротам, как другие падали под ударами дружины. Стрелы с стены били без остановки, вонзаясь в спины тех, кто бежал, и двор превратился в бойню — кровь текла по грязи, тела лежали грудами, а крики умирающих смешивались с гулом рогов. Я шагнул вперёд, рубя очередного врага. Мы ломали их, я знал, что победа близко.

Один из варягов попытался пробиться ко мне — высокий, с длинным копьём, но я крутнулся, уходя от удара, и оба топора врезались ему в грудь, пробив доспех. Он упал, хрипя, и я выдернул только один топор, снова лишившись второго оружия.

Я оглядел двор. Киевляне отступали, варяги теряли строй. Я видел, как их напор слабеет с каждым мгновением. Ещё немного — и мы их сломаем.

Дружина теснила их к воротам, мечи и топоры мелькали в воздухе, а стрелы со стены — спасибо Веславе — вонзались в спины бегущих, как жала ос. Ветер гнал мне в лицо запах крови. Мы побеждали, и это было слаще любого мёда.

Я рубанул очередного киевлянина — он бросился на меня с мечом, но я ушёл в сторону, и мой топор врезался ему в бок, пробив рёбра. Он упал с хрипом, и я шагнул вперёд, оглядывая двор. Варяги ещё держались, их щиты мелькали в гуще боя, но их ряды редели. Добрыня слева орудовал щитом и мечом, отбивая копья и рубя врагов, как дрова, а Ратибор справа резал их с точностью мясника.

Я заметил Сфендослава. Он выделялся среди варягов, его богатые доспехи блестели, длинный плащ развевался за спиной, а голос гремел, отдавая команды. Но он замер, глядя на своих, которые падали под нашим натиском. Его суровое лицо с острыми скулами исказилось. Он вдруг развернулся, бросив своих воинов.

Я даже опешил от такого. Этот наглец, который грозил мне, теперь бежал, как трус. Он рванул к воротам, расталкивая своих же, и исчез за стеной, оставив своих людей умирать.

— Трус! — крикнул я ему вслед, но голос утонул в шуме боя. Пусть бежит, подумал я, мы ещё встретимся. Я повернулся к дружине, поднимая топор. — Добивайте их!

Они рванулись вперёд с новыми силами, их крики смешались с треском щитов и стонами врагов. Я шагнул к очередному варягу — он поднял копьё, но я отбил его топором, а потом рубанул им по шее. Кровь брызнула мне на лицо, но я только мотнул головой. Мы теснили их. Варяги держались дольше, но и они начали ломаться — один за другим падали под ударами дружины.

Боковым зрением я заметил того военачальника в капюшоне. Носителя. Он стоял в стороне, у разбитых ворот, его фигура выделялась среди хаоса. Высокий, широкоплечий, в тёмном плаще, который скрывал лицо, он орудовал мечом, отбиваясь от троих моих дружинников. Его движения были быстрыми, точными, как у зверя, что загнали в угол.

Это не простой воин. Он был тем, кто вёл их, тем, кто стоял рядом со Сфендославом утром. Я шагнул к нему, подбирая второй топору валявшегося мертвым дружинника.

— Взять его! — рявкнул я, и дружинники сомкнулись вокруг него.

Он рубанул одного, вспоров ему плечо, но второй ударил щитом, оттесняя его назад. Я рванулся вперёд, видя, как он отступает к воротам. Он заметил меня, его меч метнулся ко мне, но я ушёл в сторону, рубанув правым топором по его щиту. Дерево треснуло, и он пошатнулся, теряя равновесие. Левым топором я ударил снизу, целясь в ноги, но он успел отскочить, бросив щит. Я не дал ему уйти — прыгнул вперёд, всем весом врезавшись в него, и мы свалились в грязь.

Он пытался вырваться, его меч мелькнул у моего лица, но я прижал его руку к земле, вдавив колено в грудь. Дружинники подскочили, выбивая оружие из его рук, и я почувствовал, как он слабеет подо мной. Кто-то из наших бросил верёвку, и они связали ему руки, рывком подняв на колени. Я встал, тяжело дыша, и шагнул к нему, срывая капюшон с его головы. Лицо открылось — широкие скулы, шрам через все лицо и подбородок, густая светлая борода. Полные злобы глаза, смотрели на меня снизу вверх, но я его не знал.

Кто он? Загадка.

— Ты кто? — выдавил я, сжимая топор.

Он молчал, только сплюнул в грязь, и я стиснул зубы. Но я не успел спросить снова — дружина вокруг меня взревела, их голоса слились в громкий, победный крик: «Ура!» Я оглянулся — враги бежали, их тени мелькали за воротами, а те, что остались, лежали в грязи, мёртвые или умирающие. Мы сломили их. Двор был наш, Переяславец был наш.

Я вытер кровь с лица, чувствуя, как она липнет к коже, и бросил взгляд на Добрыню. Он стоял в нескольких шагах, опираясь на меч, но он ухмылялся. Ратибор подошёл справа, вытирая клинок.

— Молодцы, — выдохнул я, опуская топоры.

Мышцы ныли, как после долгого дня в кузне. Мы сделали это. Я повернулся к пленнику, который стоял на коленях передо мной, его руки были связаны за спиной, а голова опущена.

Я стоял посреди двора Переяславца, всё ещё сжимая топоры, пока крики «Ура!» дружины гудели в ушах, как эхо победы. Ветер гнал мне в лицо холодный воздух, а под ногами хлюпала грязь, смешанная с багровыми пятнами. Вокруг лежали тела киевлян и варягов — кто-то ещё хрипел, цепляясь за жизнь, кто-то замер в нелепых позах.

Мы выстояли, и это было чудо.

Я услышал шум — топот ног, гул голосов, который доносился с восточной стены. Я повернулся, хмурясь, и увидел, как из-за угла домов высыпала толпа — около пятидесяти дружинников, их доспехи звякали, а топоры блестели в лучах солнца. Во главе бежали двое: Степан, мой верный наместник, с широкой улыбкой на лице, и здоровяк в богатырских доспехах, чья борода развевалась на ветру — Илья Муромец. Они бежали к нам.

Уголок губ тянется вверх. Подкрепление. Поздновато, но всё же.

— Княже! — крикнул Степан, подбегая ближе. Его лицо было красным от бега. — Мы тут, с востока! От печенегов отбились, пришли к тебе!

Я шагнул к ним, опуская топоры, и хмыкнул, чувствуя, как напряжение отпускает плечи.

— Поздно, Степа, — бросил я, ухмыляясь. — Мы сами справились. Вовремя пришли, нечего сказать.

Дружина вокруг засмеялась — хриплый, усталый смех, который вырвался из десятков глоток. Илья остановился рядом со Степой, его громоздкая фигура возвышалась над всеми, как дуб среди кустов. Он хлопнул Степу по плечу, чуть не сбив его с ног, и прогудел:

— Ну, княже, вижу, ты без нас не скучал. А мы-то спешили!

Они подошли как раз в тот момент, когда я повернулся к пленнику, который стоял на коленях передо мной. Его голова была опущена, шрам на подбородке выделялся на фоне светлой бороды. Я шагнул к нему, сжимая топор в правой руке, и хотел рявкнуть, чтобы он назвал своё имя, но тут произошло то, чего я не ожидал.

Илья, стоявший в нескольких шагах, вдруг замер, глядя на пленника. Его суровое лицо, высеченное словно из камня, исказилось, глаза расширились, и он рванул вперёд. Я отступил, хмурясь, когда он упал на колени прямо перед связанным военачальником, его доспехи звякнули, ударившись о землю. Дружина затихла, их смех оборвался. Что за чертовщина?

— Илья, ты чего? — выдавил я, глядя на него сверху вниз.

Его руки дрожали, он протянул их к пленнику, но остановился, будто боялся коснуться. Степа шагнул ближе, уставившись на богатыря с недоумением.

Илья медленно поднял голову, его взгляд встретился с моим, и я увидел в на его лице что-то странное — смесь боли, неверия и какой-то тоски. Он открыл рот, но голос его был тихим, хриплым, почти шепотом, будто слова вырывались против воли.

— Это Ярополк, — сказал он. — Сын Святослава.

Ярополк. Сын Святослава Рюриковича. Старший сын.

Я смотрел на пленника, на его шрам, на его светлую бороду и пытался понять, как это возможно. Святослав погиб. Система сообщила о том, что род Рюриковичей пресечен.

Я думал, что все дети Святослава давно мертвы. А он здесь, на коленях передо мной, связанный, как простой разбойник.

— Но… как? — шепнул я, не отводя глаз от Ярополка.

Его голова поднялась, и он посмотрел на меня. Это была не ненависть.

Ярополк. Сын Святослава. Живой. И я только что взял его в плен. Единственный наследник Святослава?