Она изменилась.
Тело вытянулось, исказилось. Лапы стали длиннее, суставы — неестественнее. Из плеч прорвались вторые конечности — не лапы, не руки, а нечто среднее, покрытое чёрным хитином, с суставами, изломанными под углом, от одного вида которых хотелось отшатнуться. Её шея вытянулась, зубы удлинились, а на лбу вспыхнула третья пара глаз — узких, вытянутых, горящих мерзким серо-фиолетовым светом.
Кожа почернела. Больше не шкура — а чешуя, обугленная, будто покрытая пеплом. Из её спины торчал нарост — будто гребень, трепещущий от магии. Каждый взмах лапой оставлял в воздухе след: тень, скользящую по земле, как волна темноты. Она двигалась иначе — быстрее, гибче. Ломала пространство, будто тень сама её уносила.
— Вторая фаза, — сказал кто-то глухо, комментируя очевидное.
Тьма начала сгущаться. Это не была магия одного удара. Она висела в воздухе, давила на лёгкие, прилипала к коже. Даже остатки брони не спасали.
Хозяйка взревела — и волна тьмы прошлась по полю. Алмазову швырнуло в сторону, ветер рассыпался. Воронка схлопнулась. Маг огня отлетел, на его месте осталась воронка выжженной земли. Медвежий закрылся стеной, но даже она задымилась.
— Подавление не проходит! — выкрикнул он. — Она режет магию!
Истребитель — один, из второй группы — попытался подойти сбоку, но чудовище обернулось прежде, чем он ступил вперёд. Один удар. Кровь на зубах. Тело разлетелось в стороны.
— Отходим! Всем отойти! — это был куратор БФ-1-2. Голос хриплый, сорванный, но чёткий.
Я смотрел, не в силах оторваться. Не мог пошевелиться. Где-то позади кто-то кричал. Кто-то звал. Кажется, Лисицин. Или Буревая. Я не различал. В ушах стучало, перед глазами всё плыло.
Она теперь… другой была. Иная. Животное превратилось в хищницу. В хищницу с разумом. Она чувствовала. Планировала. Не просто отражала — контратаковала. Ломала ритм.
Я чувствовал, как растёт страх.
Не мой — общий. Чужой. Витающий в воздухе и невероятно густой.
Так не должно быть.
— Николай!
Голос Варвары Алексеевны.
— Живой?!
Я кивнул. Неуверенно. Дыхание сбилось, но я поднялся.
Меня трясло. Сил почти не было. Но я стоял.
— Мы ещё можем помочь, — выдохнула Буревая рядом. Лицо белое, под глазами тени, руки в крови. Её магия — лёд — почти не работала против такой твари. Но она держалась.
— Нужно… — я сглотнул, хрипло продолжил: — нужно её сбить. Сбить, чтобы подойти. Чтобы ударить в упор.
— Чем? — тихо спросила она. — У нас ничего нет.
Взрыв сбоку. Ещё один истребитель исчез в облаке тьмы. Кто-то закричал — не студент, взрослый. Наверное, куратор. Магия света вспыхнула на секунду, но её почти сразу поглотила темнота.
Медвежий пытался вдавить её в землю, но даже его сила не проходила. Алмазова крутилась, создавая завихрения, но она уже устала. Воздух больше не слушался.
— Она играет с ними, — прошептал кто-то позади. Я обернулся. Сапфиров. Бледный, глаза горят. Рядом — сестра. Софья.
— Она ждёт. Ждёт, пока мы сдохнем. Или подойдём.
Я сжал кулаки. Нет.
— Лев, — начал я. — Ты…
— Я знаю, — коротко ответил он. — Я знаю.
Свет вспыхнул у него на ладонях. Софья тоже сделала шаг вперёд, вокруг нее начала клубится тьма — и вдруг… она застыла.
Время, кажется, замедлилось. Хозяйка обернулась. И просто… посмотрела в нашу сторону.
Сгустки тьмы, что окутывали Сапфирову, тут же развеялись. Она задохнулась — будто воздух вырвали из её лёгких. Руки дрожали. Она пыталась… что-то сказать. Но не смогла. Гулкий свист рассеченного воздуха — и щупальце тьмы пронзила её грудь.
— Соня! — закричал Лев, бросаясь к сестре.
Но она уже упала. Без звука. Как кукла. Как оболочка. Лицо её посерело, а глаза померкли.
Я ощутил… Пустоту. Как будто из неё вырвали душу. Источник. Магия, что была в ней, исчезла. Без следа.
— Нет! Соня, нет!
Лев оторвал себя от сестры и вскочил на ноги, даже не пытаясь защищаться. Всё вокруг вспыхнуло светом — ярким, слепящим, холодным. Я едва успел прикрыть глаза. Он взревел. Настоящий рык. Не человек — зверь, потерявший всё. Свет рванулся вверх, собираясь в его ладонях. Плотный, тугой, как натянутая струна.
Хозяйка снова повернулась — но было поздно.
Луч прорезал пространство, пронзая грудь твари. Свет прорвался сквозь неё, вспарывая плоть, выбивая куски чешуи. В воздухе запахло палёной кожей, гарью и озоном. Она отшатнулась. Завыла. Не от боли — от ярости.
Но рана осталась. Чёрное мясо. И под ним — слабое свечение. Что-то пульсирующее.
Ядро.
Миг — и Льва отбросило назад мощной атакой. Хозяйка вновь взревела. Её тело уже заживало — чешуя тянулась, плоть восстанавливалась. Её магия колыхнулась, снова поднимаясь в воздух, клубами заливая всё поле.
— Это шанс, — выдохнул я. — Я вижу её Ядро.
— Николай… — Варвара Алексеевна схватила меня за плечо. — Ты не в состоянии. У тебя ничего не осталось.
— Осталось, — ответил я. Сам не знал, правда ли. Но чувствовал: внутри ещё что-то горит. Что-то упрямое.
Я шагнул вперёд.
Собрал воздух в лёгких. Магию — в груди.
Всё, что осталось. Вся магия. Весь огонь.
Пламя отозвалось.
Сначала слабо — редкими искрами, потом мощнее. Оно ещё было. Едва тлело, но было. Я зацепился за него. Потянул.
— Крапивин, стой! — кто-то крикнул. Но я уже не слушал.
Я вытянул руку вперёд — и воздух загудел.
Пламя потекло ко мне. Сначала своё. Затем, весь оставшийся на поле боя огонь, каждый тлеющий уголек, все они тянулись ко мне, отдавая последние остатки. Я собирал их, вплетал в сердцевину.
И вдруг — резкий всплеск. Иная магия. Мощная, чистая, как раскалённое железо. Не просто огонь. Родовой Дар.
Я узнал её.
Пожарская.
Она стояла, на коленях, прижимая ладонь к груди. В глазах — боль. В теле — дрожь. Но она смотрела на меня. И направляла свое чёрное пламя ко мне вытянув вторую руку в мою сторону.
Её пламя ворвалось в моё. Слилось. И я не мог отделить одно от другого. Оно не просто усилило — оно изменило мою магию. Сделало её ярче. Цельнее. Чище. Злее.
Я поднял руку. Искры сорвались с пальцев.
Копьё.
Я больше не думал. Только чувствовал. Пламя закручивалось, вытягивалось, собиралось в остриё. Огонь — не обычный. Черно-золотое, с алыми прожилками. Его было слишком много. Земля под ногами раскалялась, воздух дрожал.
— Сейчас! — крикнула Варвара Алексеевна. — Целься в Ядро!
Хозяйка обернулась. Почувствовала. Поздно. Я уже метнул его в нее. Копьё взвыло в воздухе, вспарывая темноту, оставляя за собой след из огня и света. Оно неслось прямо к цели. Прямо в ту самую точку, что осталась открытой после удара Льва.
Хозяйка закричала. Попыталась уйти. Взмахнула лапами. Выпустила волну тьмы — она ударила в копьё, но не остановила. Только замедлила.
Копьё вонзилось в неё. Прямо в Ядро. А затем мир взорвался.
Свет. Огонь. Ветер. Тьма, рвущаяся наружу, вопящая, сопротивляющаяся. Я почувствовал, как меня поднимает с земли. Взрывная волна отбросила назад. Всё исчезло. Тишина. Пустота.
И только голос — не чей-то, а внутренний, глухой, отдалённый:
Ты снова выжил… Молодец…
А потом — темнота.
Вокруг меня была тьма. Снова. Я барахтался в ней не в силах ничего сделать. Внезапно где-то впереди я увидел островок света. Устремился к нему, не знаю как и что я сделал, но он начал ускоренно приближаться.
Наконец, я добрался до него. Это оказалась полянка со стоящей на ней избушкой. Зрелище казалось настолько сюрреалистичным, что я даже протер глаза. Но нет. Островок посреди абсолютной тьмы никуда не исчез. Я ступил на него. И тут же вновь почувствовал свое тело. Странно? А как я тогда до этого протер глаза? Ничего не понимаю…
— Так и будешь там стоять? — раздался хриплый, слегка каркающий голос. — Или может подойдешь, присядешь. Поговорим.
Я огляделся и увидел рядом с домиком небольшую беседку. В ней спиной ко мне кто-то сидел. Подошел ближе и сел напротив незнакомца. Он был мне чем-то знаком.
Внезапно я его вспомнил. Это был тот самый безумный дед! Но… Откуда? Как!? Я начал рассматривать его внимательнее. Да, это определенно он. Вот только теперь он выглядел… Иначе. Ухоженные, подстриженные волосы. Борода и усы, так же аккуратно подстрижены. Лицо как будто-то немного моложе, хотя возможно это эффект от приличного вида. А вместо лохмотьев на нем был одет классический костюм, сшитый точно по его фигуре.
Но самым важным было не это. Самой важной деталью был герб, что был вышит на его костюме. Тот же самый герб, что на моем амулете. Змея обвивающая огненный меч. Сердце пропустило пару ударов.
— Нагляделся? — с улыбкой спросил он. — Дай угадаю, хочешь знать кто я, верно?
— Да… Хотелось бы, если честно.
— В таком случае, позволь представится. Князь Александр Олегович Янтарский.
— Янтарский?.. — я изо всех сил напряг память пытаясь вспомнить, хоть что-то об этой фамилии, но там было пусто. Я слышал эту фамилию впервые, о чем и сказал ему.
— Не удивительно. Последний носивший эту фамилию, умер еще до рождения твоего отца. Но речь сейчас не о нем. О тебе.
Я напрягся.
— Обо мне?
— Я уже давно наблюдаю за тобой. — проигнорировал он мой вопрос. — Пробуждение. Академия. Твой поход в разлом. Везде ты показывал себя с лучшей стороны. Я тобой доволен.
— Наблюдаете? Довольны? — переспросил я, чуть повысив голос. — С какой стати?
Александр лишь усмехнулся.
— С такой, что кровь все помнит. И обмануть ее нельзя. Даже если носитель о ней не знает. А ты… Ты оказался куда крепче, чем можно было ожидать. Даже от Янтарского.
Я хотел возразить, что я Крапивин, и никакой не Янтарский, но он снова меня опередил.
— Крапивин — имя для выживания. Янтарский — имя что принадлежит тебе по праву крови. Не спеши его носить. Сначала — докажи, что достоин.
Он подался вперёд, и голос его стал чуть тише, но в нём вдруг появился металлический надлом:
— Нас стерли с лица земли. Нашу силу боялись, нашу волю ломали. И всё же я здесь. А ты — жив.
— Чего вы от меня хотите? — спросил я, чувствуя, как леденеет спина.
Он медленно выдохнул, как будто именно этого вопроса и ждал.
— Чтобы ты выбрал. Когда придёт время.
— Выбрал что?
— Пока рано. Но день приближается. Твой амулет — не украшение, а ключ. Ты пробудил Родовой Дар и тем самым пробудил его. В нем много секретов и однажды ты раскроешь их все.
— Вы сказали амулет — это ключ… Ключ от чего?
— От двери, которую когда-то закрыли кровью. И ты либо откроешь её… либо сгоришь у ее порога.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Тебя ждет долгий путь. Он будет опасным, но я верю в тебя, ты справишься. Справишься и возродишь наш… Твой Род из пепла. А теперь тебе пора. Ты и так провел тут куда больше времени, чем требовалось.
С этими словами он взмахнул рукой и меня снова поглотила тьма.
Вокруг меня всё еле заметно шаталось. Где-то рядом равномерно стучало — тук-тук, тук-тук — и этот звук почему-то казался ужасно важным. Тело пронзила боль — тупая, вязкая, будто меня прокрутили сквозь мясорубку, а потом обратно. Я застонал.
— Живой! — облегчённо выдохнул кто-то рядом. — А я уж думал, опять на полдня в кому ушёл.
Я попытался открыть глаза. Свет резанул по зрачкам. Пришлось прикрыть их рукой. Рука дрожала.
— Где… мы? — прохрипел я.
— Поезд. Едем в Москву. Ты двое суток валялся как мешок с картошкой, — весело сообщил Игнат. — Ну, в смысле, ты и был мешком, но теперь, похоже, опять стал человеком.
Я повернул голову. Игнат сидел напротив, босиком, в растянутой футболке и с кружкой в руках. Вид у него был вполне довольный. Что-то в его облике вызывало ощущение странного спокойствия — как будто всё нормально, просто дорога, просто поезд, просто мир не сошёл с ума.
— Практика… — выдавил я. — Что случилось?
Улыбка на лице Игната съехала набок.
— А, ну… короче. После того, как ты раздолбал Ядро, Разлом начал разваливаться. Прямо на глазах. Выход открылся сам, слава всем стихиям. Мы тебя и Павлинову вытащили, остальных — кто остался — тоже. Ну, почти всех.
Он замолчал, сделав глоток.
— Рысина нашли почти сразу. Там особо искать нечего было… А Лазурина — уже ближе к вечеру. Или к утру. Там с временем вообще веселуха.
Я нахмурился.
— Сколько я был в отключке?
— А вот тут самое интересное. Пока мы были внутри, время пошло вразнос. По нашим подсчётам, вместо обычного один к полутора, стало почти один к девяти. Почти неделя пролетела у нас за один день снаружи. Круто, да? Короче, в отрубе ты пробыл часов 10, не больше. Разок включался, но тут же обратно уснул.
— Почти неделя…
Я закрыл глаза. Всё казалось слишком безумным. Будто разум ещё не вернулся.
— Считай, отпуск в аду, — бодро сказал Игнат. — Кстати, если тебе интересно, Пожарская пришла в себя первой. Уже весь отряд на уши поставила. Кленова психует, Истребители молчат. А у тебя, между прочим, температура была под сорок и какие-то вспышки на амулете. Мы думали, ты грохнешься окончательно, но вот — жив.
Он сделал ещё глоток.
— Тебя, кстати, снимали. Ну, не папарацци, а наши. Типа контрольное наблюдение. Потом, говорят, Пожарская эту запись отцу своему отослала. Сам лично просил.
Я уставился на него.
— Чего?
— А хрен его знает. Мне-то что, я как был бастардом, так и останусь. А вот ты… ты теперь, брат, в самом центре бури. Добро пожаловать.
Он поднял кружку, как будто провозглашал тост.
— В общем, за тобой теперь начнется охота. После того, что ты в разломе устроил. Не знаю, хорошо это или плохо, скорее второе. Но ты и раньше приметным был, а после того как ты сначала в одного Хозяйку сдерживал, а потом и вовсе ее завалил ты теперь желанная добыча.
Он отхлебнул из кружки и с веселой улыбкой заявил.
— Короче говоря, страдай!
Игнат громко рассмеялся наблюдая за эмоциями на моем лице. А потом снова стал серьезным.
— Есть и хорошие новости. Соня — выжила. Как? Никто так и не понял, ровно как и то, сможет она снова использовать магию или нет. Но зато жива. Правда в сознание так, говорят, еще и не пришла.
Мы ещё немного поговорили. Игнат пересказал всё, что я пропустил — с шутками, кривыми гримасами и парой явно приукрашенных деталей. Потом заглянул Костя — тоже босой, с всклокоченными волосами и синим синяком под глазом. Увидев меня в сознании, он только выдохнул:
— Ну, слава Перуну. А то уж думал, хоронить тебя пойдём.
Потом был чай, какие-то сухпайки, урывками — сон. Когда поезд наконец прибыл, нас встретили на перроне и тут же отправили в академию, под сопровождение охраны и с полной маскировкой. «Секретная операция», как выразился Игнат, ухмыляясь. Только без медалей.
Когда добрались до Академии, то меня сразу определили в медпункт. Там всё было знакомо — белые стены, запах спирта и раздражающе бодрый голос Антона Борисовича.
— Очнулся, Крапивин? Отлично. Значит, не зря тебя откачивали. Не дёргайся. Не умничай. И не трогай ничего.
Он сунул мне градусник, поставил капельницу, а потом долго что-то вводил в планшет. Периодически кряхтел и бормотал себе под нос:
— Ну, если это шестой ранг, то я Баба-Яга в отпуске…
Игнат и Костя заходили — нечасто, но стабильно. Остальные… не появлялись. Про Соню я узнавал по слухам. Без сознания. Состояние — стабильное. Прогнозы — туманные. Магический фон — нестабильный. Но жива. Это главное.
А у меня, похоже, начиналась новая жизнь. Хотя я до сих пор не знал, что именно это значит.
В медпункте я провёл три дня. Меня гоняли по обследованиям, брали кровь, подключали к каким-то аппаратам, потом снова гоняли. Антон Борисович ворчал, крутил таблицы с результатами, пару раз даже пытался загнать меня обратно в койку, но я стоял на своём — хватит. Живой, в сознании, без температуры — чего ещё надо?
Выписали под расписку. Вышел из корпуса, вдохнул прохладный московский воздух — и едва не провалился обратно. Мир всё ещё казался слегка нереальным. Словно я проснулся не до конца.
Добраться до общежития оказалось делом десяти минут. Привычный коридор, родная дверь, щелчок замка — и я наконец один. Бросил сумку и рухнул на кровать, закрыл глаза. На целую минуту.
Пик.
Личный терминал загорелся синим уведомлением. Я со стоном повернул голову, протянул руку и коснулся экрана.
Студенту БФ-1-1, Крапивину Н.С.
Вас ожидает ректор ИМА Громов М.В..
Административный корпус кабинет № 341.
Немедленно.
Я моргнул. Прочитал ещё раз.
Потом сел. Медленно, тяжело. Руки дрожали, как после штанги.
Отдохнул, называется…