Рёв пламени. Академия.

Глава 17

Мы выезжали рано утром, до рассвета. Нас заливало серым, хмурым светом, в котором всё казалось одинаково неважным — лица, баулы, шум шагов по асфальту. Где-то вдалеке кричала чайка. Или показалось.

Колонна автобусов ждала нас у южного выхода. Не новые, но и не развалюхи — армейский стандарт. Грузовые отсеки уже были наполовину забиты снаряжением. Своё мы сдавали отдельно — у каждого броня, оружие, комплект заклинаний, запаски, аптечки. Всё в чехлах, тубусах, сумках. Под роспись.

Нас не инструктировали отдельно — всё уже было сказано за последние три дня. Мы знали, куда едем. Знали, зачем. Хотели мы этого или нет — сейчас уже не имело значения.

В дороге разрешалось быть в обычной одежде, даже форму одевать было не обязательно. Приятно было наконец надеть свою старую одежду, будто снова вернулся во время когда в моей жизни не было всей этой магии, непонятных амулетов и слежки. А еще была Вика. Я помрачнел. Думал, что за столько времени уже давно смирился, оказалось просто не было времени подумать об этом.

Садились в автобусы молча. Кто с друзьями, кто в одиночку. Я оказался между Игнатом и Павлиновой. Первый, как обычно, нервничал — теребил шнурок на капюшоне и косился в окно. Вика просто молчала, подперев щёку рукой, глядя в пространство.

Пожарская села ближе к передней части, вместе со своей свитой. Буревая — наоборот, в самый конец, с Аметистовой и остальными. Воронов вообще пошёл в соседний автобус, не удостоив никого взглядом. Никто и не удивился.

Завели моторы. Все загудело, завибрировало, и через несколько минут мы покинули территорию Академии. Всё. Теперь — в путь.

До поезда добрались за час. На вокзале нас ждали — военные, пара сотрудников ИМА, Истребители. Всё быстро, организованно, без лишних слов. Проверка списков, снаряжения, документов.

Нам выделили отдельный вагон в составе. Не плацкарт, конечно, но и не люкс — армейский стандарт, снова. Купе на четверых, полки жёсткие, матрасы тонкие, подушки с запахом казармы.

Никто не жаловался, во всяком случае я не слышал.

Первые пару часов ехали молча. Кто-то пытался читать, кто-то слушал музыку, кто-то просто смотрел в окно, будто надеясь там найти ответы.

Я сидел у окна, по инерции проверяя, всё ли на месте в рюкзаке. Рядом — Игнат, уже дремал, уронив голову на плечо. Зверев в нашем купе копался в планшете с картами Разлома, что-то помечал. Рысин прислонился к двери и размышлял вслух — каково это будет, там, внутри.

— Думаешь, там правда темно, как в шахте? — спросил он вдруг.

— Ага. Только ещё и живое что-то дышит в спину, — ответил Зверев, не отрываясь от экрана.

— Спасибо, успокоил.

— Не за что.

Некоторое время в купе повисла тишина. Только стук колёс по стыкам, да едва слышное гудение артефактного стабилизатора, встроенного в вагон. Его поставили не для комфорта — скорее, чтобы при скачках магии никого случайно не вывернуло наизнанку. В официальной инструкции это называлось «снижение рисков пространственной дестабилизации». На практике — чтоб никто по дороге не вспыхнул, не провалился или не сошёл с ума.

— Вы ведь понимаете, да, что они нас туда не учиться везут? — тихо сказал Игнат, не открывая глаз.

— Угу. — кивнул я.

— Там, говорят, даже инструкторы не всегда возвращаются целыми. Не то что студенты.

— Зачем ты это говоришь? — Рысин приоткрыл один глаз. — Тебе легче от этого?

— Нет, — признался Игнат. — Просто чтобы потом не удивляться.

Он отвернулся к окну, натянул капюшон на глаза и замолчал. Редкое явление для Игната. Больше мы в тот день особо не разговаривали.

Где-то к вечеру поезд начал уходить с основных путей. Пейзаж за окном становился всё более странным — сначала исчезли населённые пункты, потом и обычные рельсы сменились тяжёлым промышленным полотном. Мы ехали по ветке, которой, судя по картам, не должно было существовать.

Раз в пару часов по вагону проходил представитель охраны — не истребитель, скорее офицер сопровождения. Проверял порядок, останавливался у некоторых купе, что-то тихо уточнял. Один раз заглянул и к нам, пробежался взглядом по лицам и кивнул.

— Группа 1–1? Всё спокойно?

— Пока да, — ответил Рысин.

— Вот и отлично. Не нарушайте порядок, и проблем не будет.

Он ушёл так же быстро, как появился.

На ночь никого не укладывали — каждый сам решал, как коротать время. Не выспишься? Твои проблемы. Зверев, не выключая планшета, методично изучал справку по Восточному сектору: плотность потока, зарегистрированные сущности, режимы допусков. Читал вслух, комментировал под нос.

— «Зона условно стабильна, но склонна к спонтанным выбросам. Основная угроза — хищные инферноформы, чувствительные к магии первого и второго ранга…» Хм. Это что ж получается — чем ты слабее, тем вкуснее?

— А ты сомневался? — отозвался Рысин.

Я в это время листал личные записи. У нас были учебные брошюры, но толку от них было немного. Теория теорией, а выживать в Разломе приходилось по другим правилам. Даже кураторы говорили: «забудьте всё, что знаете о стабильной магии. Там она другая».

Постепенно в вагоне становилось тише. Некоторые студенты легли спать, кто-то переехал в соседние купе — устроиться поудобнее или подальше от разговоров. Свет в коридоре приглушили, но в купе всё ещё было достаточно ярко, чтобы не чувствовать себя в гробу.

Мне спалось плохо. Слишком много всего. Голова гудела от мыслей, тело — от тренировок. Я ворочался на верхней полке, слушал, как кто-то храпит через стенку, как гудит магическая изоляция в полу. Несколько раз мне казалось, что поезд едва заметно дрожит не от стыков, а от чего-то другого — словно мы проезжали сквозь невидимые слои.

Где-то в три ночи я проснулся от ощущения холода — не физического, нет, скорее внутреннего. Как будто кто-то провёл пальцем по позвоночнику. Тонко, точно, с намерением.

Я сел, осмотрелся. Игнат спал. Рысин, похоже, ушёл в туалет. Зверев на своей полке тихо бормотал что-то, может, снилось чего.

А за окном мелькало нечто странное — огоньки? Силуэты? Мне показалось, или что-то действительно двигалось вдоль насыпи, как будто кто-то сопровождал состав.

Я зажмурился, сосчитал до десяти, открыл глаза снова. Тьма. Только отражение моего лица в стекле. Что ж мне так везет на всякую хрень в поездах? Сначала тот дед, теперь вот это… Как же меня это задолбало! Глаза закрылись и я наконец провалился в сон.

Утро наступило неожиданно. Поезд резко сбросил скорость, всё завибрировало. За окнами — уже не равнины, а что-то больше напоминающее заброшенную промышленную зону. Бетон, вышки, ржавые конструкции. Мы почти приехали.

— Подъезжаем, — крикнул кто-то в коридоре.

Я слез с полки, потянулся. Все были помятые, невыспавшиеся, но молчаливые — как перед чем-то невероятно важным. Хотя почему "как"? Проверяли вещи, натягивали куртки, шнуровали ботинки.

Когда поезд наконец остановился, мы услышали, как снаружи с лязгом открываются грузовые секции, команды переговариваются, кто-то орёт, чтоб быстрее выгружались.

Двери вагонов щёлкнули.

— Всё, — сказал Зверев. — Выгодим.

И мы вышли.

На перроне стояла не платформа, а что-то вроде временной базы — бетонные плиты, армейские палатки, прожекторы на мачтах, охрана с эмблемами Истребительного корпуса. До самого Разлома было ещё далеко, но воздух уже чувствовался другим — суше, острее, с каким-то металлическим привкусом. Я не сразу понял, что ощущаю, пока Зверев не пробормотал:

— Это артефактная изоляция. Почти на пределе. Дальше — только настоящая зона.

Нас пересчитали, досмотрели по спискам, выдали обновлённые жетоны допуска. Рядом на бетонке стояли шесть тяжёлых армейских автобусов, покрашенных в блекло-серый, с зачарованными стёклами. Кто-то из младших истребителей махнул рукой:

— Грузимся. По группам.

Больше никто не шутил. Даже Игнат. Все просто молча направились к своим машинам, гружёные сумками, артефактными чемоданами, оружием. С этим никто не церемонился: броню оставили в багажных отсеках, а вот магические клинки, посохи, даже некоторые амулеты — держали при себе. Не для вида. На всякий случай.

Автобус оказался плотный, с жёсткими сиденьями и серым тканевым потолком, от которого пахло пылью, металлом и какой-то пропитанной временем магией. Двигатель не рычал — скорее, гудел глубоко и равномерно, как будто внутри было не топливо, а нечто живое.

Поехали мы быстро. Водитель — молодой парень в истребительской форме — молчал, даже не включил музыку. За окном пролетали сухие холмы, обугленные деревья, странные строения, похожие на покинутые ангары. Постепенно всё становилось… не то чтобы страшным, просто ненастоящим.

— Это приграничная зона, — негромко сказал кто-то сзади. — До внешней границы Разлома — километров двадцать. До активной — десять. А там — как повезёт.

Мы ехали почти два часа. Первые тридцать минут ещё кто-то пытался болтать, перекидываться фразами, а потом притихли. Даже те, кто раньше держался бодро, начали смотреть в окно уже без показного интереса.

Я тоже смотрел. На небо, где облака двигались в другую сторону. На дороги, по которым никто не ездил. На покосившиеся указатели, где названия были стёрты. На вышки связи, заклеенные знаками «Зона — проход запрещён». На то, как менялось освещение: будто бы солнце перестало попадать сюда правильно.

Периодически попадались блокпосты — на некоторых стояли солдаты, на других — истребители. Где-то нас останавливали, сверяли номера, запускали сканеры. Один раз пришлось ждать, пока не пройдёт патруль из трёх артефактных машин. Не обычных БТРов, а зачарованных монстров с гравировкой на броне и сигилами на пушках. Они гудели низко, как звери перед прыжком.

— Никого не тревожит, что нас везут туда, где требуется такое? — пробормотал кто-то впереди.

Но никто не ответил.

Чем ближе мы были к цели, тем ощутимее становилось давление. Как будто кто-то положил руку на плечо — невидимую, тяжёлую, с когтями. Не нападающую, но предупреждающую. Здесь ты не главный, ты корм.

Когда автобус наконец начал замедляться, внутри повисло напряжение. Мы подъезжали к лагерю.

Сначала показались заборы из закованных в руны металлических плит. Потом — караульная вышка, несколько антенн, и наконец — основная часть: десятки палаток, два капитальных здания, платформа для вертолётов, полевая лаборатория и склады. Всё серое, пыльное, суровое.

На воротах висела массивная табличка:

СЕКТОР ВОСТОЧНЫЙ | РАЗЛОМ № 7 | ЛАГЕРЬ «КАМЕННЫЙ ВЗГЛЯД»

Автобус остановился. Дверь открылась. Вошёл истребитель — в маске, броне, с сержантскими нашивками. В руках — планшет.

— БФ-1-1? Выгрузка. По команде строй у шестого ангара. Без шума, без суеты. Остальные группы уже прибыли. Добро пожаловать.

Никто не ответил. Мы встали, подняли с полок вещи и вышли.

Вокруг нас гудел лагерь. Над головой — серое небо. Впереди — врата в другую реальность. Всё началось по-настоящему.

Ангар в который нас привели оказался не ангаром, а скорее длинным металлическим каркасом, обтянутым армированной тканью. Внутри — армейские кровати, стоящие ровными рядами, ящики, одна буржуйка в центре и пара переносных обогревателей. Пахло металлом, солью, пылью и чем-то… горелым. Не дымом — а как будто воздух когда-то давно пытались поджечь.

— Тепло хоть, — пробормотал Рысин, ставя сумку к койке. — И то хорошо.

Размещение заняло минут десять. Кровати были подписаны — списки скинули заранее. Мы с Игнатом оказались в одном ряду, через проход от Павлиновой и Зверева. Буревая и её подруги — в другом конце, ближе к выходу. Пожарская, разумеется, где-то в середине, напротив Лазурина. Ни она, ни её «группа поддержки» ни словом не обмолвились. Только кивнули, по-военному.

Нам разрешили переодеться, привести себя в порядок и выдали первую «расписку»: бланк с краткими правилами поведения в лагере. Я пробежался глазами:

— Посторонние зоны — только с допуском.

— Покидать лагерь без сопровождения запрещено.

— Магию применять только в отведённых зонах.

— К Разлому — ни ногой.

— Не кормить местную фауну. Да, она тут есть.

— Приятненько, — прокомментировал Игнат, подползая к батарее. — Особенно пункт про фауну. Надеюсь, это не чёрный юмор.

— Пункт про Разлом мне нравится больше, — откликнулся Зверев, не отрываясь от затягивания шнуровки на берцах. — Значит, он реально близко.

Спустя минут пятнадцать в ангар заглянула Кленова. Без брони, в сером полевом костюме и с планшетом в руках. Её вид не предвещал ничего хорошего.

— Отбой в двадцать два ноль-ноль. Подъём — в шесть. Завтрак по группам. Утром — ознакомительный инструктаж, потом первичная разведка сектора. Парам «один+один» быть готовыми к совместному выходу. Броня, оружие, амулеты — полный комплект. Физо с утра отменяется, но особо не радуйтесь. Впереди — неделя практики. В лагере вас баловать никто не будет. На вопросы — пять минут. Потом тишина.

Вопросов почти не было. Кто-то уточнил про душ, кто-то — про связь с Академией. Всё решалось быстро. Душ — по графику, связь — в ограниченном режиме, только через лагерный канал, и только в экстренных случаях.

Когда Кленова ушла, наступила странная тишина. Люди вроде бы были рядом, шептались, двигались, кто-то расстилал спальник, кто-то лез за запасной рубашкой… но всё это происходило как-то глухо, словно мы оказались каждый в свой собственной банке.

Я лёг на кровать, уставившись в потолок. Металлические перекладины, серый брезент, гудение ветра. Всё было слишком… настоящее. Ни стен Академии, ни безопасности тренировочного зала, ни даже ощущения, что в любой момент можно просто встать и уйти.

Здесь всё было по-другому. Мы приехали в зону, где реально бывает смерть. Где магия — не игра, а инструмент выживания.

И если раньше всё казалось сложной, но понятной симуляцией… то теперь всё стало чертовски настоящим.

Снаружи гудел ветер. Пахло пылью и чем-то горелым. Кто-то с краю уже храпел. Кто-то сидел с амулетом в руках, перебирал заклинания. Я видел, как Пожарская что-то писала в блокнот. Как Лазурин пристально рассматривал свой кинжал. Как Буревая сидела, подперев щёку, и просто смотрела в никуда.

Никто больше не играл в гордых аристократов, в клоунов или весёлых простаков. Мы все стали одинаковыми. Просто людьми в сером лагере, перед чертой, за которой — Разлом. И это, пожалуй, было самым честным моментом за последние месяцы.

Утром было холодно. Холодно не по погоде, а по какому-то особому лагерному стандарту: бетон под ногами будто отдавал морозом, воздух тянулся по коже, как промозглая простыня.

Подъём — в шесть. Команды не было: просто включили свет, и по лагерю прошёлся голос Кленовой через динамики. Спокойный, сухой, не оставляющий вариантов для притворства:

— Сбор в полной экипировке через двадцать минут. Сектор «Бета-7», зона тренировок.

Мы завтракали стоя. Плотный паёк, теплая вода из термоса. Никто не жаловался. Никто не говорил лишнего. Даже те, кто обычно начинал день с шуток, просто жевали, проверяя ремни на броне и натяжение креплений.

Я вновь почувствовал тяжесть «Дружинника». После ночи казалось, что он стал в два раза тяжелее. Или просто осознание, что теперь в нём не маршировать, а работать — делало своё дело.

Тренировка началась с простого: физические упражнения, бег, спаринги. Всё — в броне, с полным снаряжением. Пыль, пот, тяжесть. Кто-то спотыкался, кто-то матерился, но никто не сходил с дистанции. Это был уже не учебный курс в Академии. Это было приближение к настоящей работе.

— Привыкайте к весу, к ограниченному обзору, к дыханию через фильтры, — повторяла Кленова, проходя вдоль строя. — Там, за чертой, не будет времени жаловаться. Броня вас не спасёт — она даст вам шанс. Не упустите его.

После часа упражнений и отработки взаимодействия в парах, нас построили. Кленова встала перед нами. Позади неё, на горизонте, начинался склон.

— А теперь — экскурсия. Посмотрите, что вы будете изучать. И что будет изучать вас.

Мы шли по выжженной тропе, между каменными столбами с остатками старой разметки. Здесь явно были другие, до нас. Может, курсанты. Может, настоящие группы. Остатки опорных вышек, сорванные таблички, вмятины в земле, словно тут кто-то приземлялся… или падал.

И потом — мы вышли на край.

Я замер.

Разлом был… неправильным.

Как будто само пространство поддалось и треснуло. Будто кто-то провёл ножом — ровно, без колебаний, но с таким усилием, что ткань мира просто не выдержала.

Между изломанными краями земли — черта. Слегка искривлённая, как рваный шрам. Но не пустая. Внутри — марево. Переливающееся, с оттенками фиолетового, синего и какого-то бледного серебра. Оно двигалось, будто дышало.

А за маревом…

Я не сразу понял, что вижу. Деревья — но не наши. Воздух — но будто плотнее. И небо. Чужое. Слишком высокое. Слишком живое.

— Это и есть Разлом, — сказала Кленова. — Один из старых. Открыт больше пяти лет назад. Не закрывается, несмотря на все усилия. Граница нестабильна, но выработана зона наблюдения и захода. Мы начнем с периферии. Глубже — только под сопровождением.

Я слушал вполуха. Всё внимание — на черту. Внутри меня было странное чувство. Не страх. И даже не тревога. А… зов? Как будто кто-то смотрел в ответ.

Игнат толкнул меня локтем.

— Красиво. Но я бы туда без пары огнемётов не полез.

— Не думаю, что огнемёты помогут, — пробормотал я.

— Да, но с ними хоть психологически легче.

Мы стояли и смотрели ещё минут десять. Кленова что-то объясняла, указывала на границы, на замеры, на опорные посты. Потом развернулась:

— Вернётесь в лагерь — готовьтесь к завтрашнему выходу. Первая разведка. Вас не будут сопровождать. Только наблюдение и фиксация. Вопросы?

Вопросов не было. Мы шли обратно молча.

А марево всё ещё стояло за спиной. И я чувствовал, как оно смотрит мне в спину.

Словно уже меня запомнило и ждет познакомится поближе.