Пограничник. Том 7: Призраки Пянджа

Глава 9

— Что еще за «Пересмешник»? — недоверчиво спросил Мартынов.

Хусейн бросил ему едва уловимый, мимолетный взгляд. Но промолчал.

— Что ты знаешь о «Пересмешнике»? — спросил я.

А вот теперь Марджара удивился. Я заметил, как его темная густая бровь вопросительно поползла вверх.

Витя Мартынов же, еще более удивленно, принялся водить взглядом от меня к Хусейну.

— Ты слышал это название раньше, — догадался лазутчик.

Мартынов озадаченно нахмурился, явно не понимая, о чем речь.

— Ведь слышал же? — спросил Надим.

— Да.

— Откуда?

— Это не важно, — я отрицательно покачал головой. — Ответь на вопрос.

Хусейн поднял взгляд над моей головой. Он не смотрел больше на меня. Уперся им в стену шалаша. Я понимал — Марджара размышляет. Взвешивает все за и против. Перебирает в голове то, что может рассказать, и что не может. И наконец решает — стоит ли нам рассказывать вообще хоть что-то.

— Операция «Пересмешник», — начал все же Надим, — амбициозный план правительства Мухаммеда Зия-уль-Хака по укреплению геополитического влияния Пакистана в регионе. Посредством «Пересмешника» они надеются получить гарантированную военную и экономическую помощь от США и НАТО. Объединить нацию против нового «внешнего врага» и тем самым укрепить собственную власть. А еще…

Теперь Марджара пристально посмотрел на меня. Закончил:

— Ослабить влияние СССР в Афганистане и переправить советские ресурсы на новый фронт.

В шалаше на некоторое время воцарилась тишина. Мартынов в недоумении уставился на Марджару и просто молчал.

А я обдумывал услышанное.

— «Внешнего врага»? — нарушил я тишину. — Новый фронт? Поясни.

— ISI готовит ряд провокаций, — безэмоционально, словно чеканя заученный текст, продолжил Хусейн. — Провокаций на советско-афганской и пакистанской границах. На территориях этих стран. Убийства мирных жителей, подложные документы, антисоветская пропаганда. И все это только с одной целью — спровоцировать СССР вторгнуться еще и в Пакистан.

— Саша, ты чего его слушаешь? — не выдержал Мартынов.

— Тише, Витя, — осадил я его. — Ты своим криком выдашь наш лагерь.

— Да ты его слышишь? Он бред какой-то несет! Какое вторжение в Пакистан? Какие провокации?

— Чтобы ты ни думал на этот счет, старший сержант Мартынов, — проговорил ему Марджара спокойным тоном, — это будущее, которое может ждать всех нас.

— Молчи, вражина! — Мартынов аж поднялся. — Саша, ты слыхал его? Вон че выдумывает, лишь бы в доверие нам втереться!

— Витя, сядь, — сказал я холодно. — Тебе сидеть еще пятнадцать минут. Потом я тебя сменю. Отдохнешь.

— Саша, ты ему что, веришь⁈ Он же чешет! Думает — нашел парней доверчивых! Таких, которые сходу поверят во все эти его бредни!

— Сядь.

— Саша, ты…

— Сядь, Витя, — перебил его я, добавив тону офицерского напора.

Знакомые нотки в моем голосе заставили Витю удивленно замолчать. Он поднял брови. Быстро-быстро заморгал.

— Да, — сказал я ему, — я слышал про «Пересмешник». Слышал от Искандарова. Он рассказывал мне перед отъездом.

Мартынов округлил глаза, но ничего не ответил.

— Мне-то ты поверишь? — спросил я.

Витя, напряженно вцепившийся в цевье автомата, медленно переложил оружие в другую руку. Потом так же медленно уселся на место. Отвернулся к выходу.

Я глянул на Хусейна.

— Ты простой офицер пакистанского спецназа. В полях работаешь. Откуда ты знаешь такие подробности о «Пересмешнике»?

— Я знаю не все, — помедлив немного, сказал Надим. — Но кое-что мне известно. В «Призраках» я не просто радист. Не просто боец. Я стратег отряда. Участвую…

Надим осекся, но быстро поправил себя:

— Вернее, участвовал в планировании локальных операций на советско-афганской границе. Кроме того, я отвечаю за координацию отряда с ISI.

Снаружи дул ветер. Порывистый и сильный, он выл в скалах. Доски нашего укрытия трещали под его нажимом. Порывы волновали маскировочную сетку. Она колебалась на входе. Снаружи хлопали тряпки, что составляли часть нашей маскировки.

— Я был убежден, — продолжал Марджара, — что служу правому делу. Патриотической миссии. Патриотической даже несмотря на то, сколько крови будет на моих руках, если Зия-Уль-Хак воплотит «Пересмешник» в жизнь. А потом…

Вдруг Хусейн замолчал. Сглотнул. Несмотря на то что он выглядел холодным и совершенно безэмоциональным человеком, чем больше он рассказывал, тем сильнее эмоции прорывались сквозь его напускную маску флегматичности.

— А потом в дружеском разговоре с Тариком Ханом, когда мы отмечали день рождения одного из наших, узнал одну вещь. Хан перебрал с алкоголем и в неформальной обстановке рассказал об одном агенте ISI. Его самого и его семью уничтожили. Уничтожили даже после того, как он успешно выполнил задание. И все потому, — взгляд Надима стал жестче. Его большие глаза на мгновение едва заметно прищурились, — потому что знал слишком много. Я знаю не меньше. И у меня есть основания опасаться за себя и своих близких.

Я задумался.

Складывалась интересная ситуация. В моей прошлой жизни я не слышал ничего ни о каком «Пересмешнике». Никогда не слышал о том, чтобы какие бы то ни было части или соединения Советской Армии участвовали в операциях по пресечению чего-то подобного.

Возникал вопрос: «Пересмешник» — это часть новой реальности, новой истории, в которую я попал? Или же той… Которую я создал?

— А Тарик Хан? — спросил я. — Я слышал о нем. Знаю, что он одна из важных фигур во всей этой игре.

Мартынов нервно засопел, вглядываясь в темноту. Он не смотрел на нас. Казалось, просто изолировал себя воображаемой стеной, через которую все же прорывались наши с Марджарой слова. И когда некоторые из них особенно нервировали простого старшего сержанта, он реагировал соответственно — раздражался.

— Тарик Хан — прямой подчиненный генерала Актар Абдул Рахмана, нынешнего главы ISI, — Надим задумчиво искривил губы и приподнял взгляд к низенькому потолку. — И я подозреваю, что он знает все или почти все о «Пересмешнике». Попади он в ваши руки — операция, которая все еще находится в зачаточном состоянии, может оказаться под угрозой провала.

Так вот о чем говорил Искандаров. Не знаю, откуда он знал такие подробности и насколько осведомлен о планах и целях «Пересмешника», но чуйка старого майора явно подсказывала ему верный путь. Тарик Хан — самая близкая и важная цель. И если Марджара говорит правду, захват Хана может переломить хребет «Пересмешнику».

Хусейн тем временем пристально уставился на меня. Да так, будто хотел прожечь во мне дыру своим взглядом.

— Чего ты смотришь? — кивнул я ему.

— Удивляюсь.

— Чему?

— Откуда простой солдат срочной службы вообще знает о «Пересмешнике». Почему советские разведчики просвещают его в такие дела, которые совершенно не должны касаться простого солдата.

Я нахмурился.

— Это не твое дело, Хусейн.

Марджара помедлил, смерив меня взглядом, но все же кивнул.

— Согласен. Я тоже не люблю лишних вопросов.

— И все равно отвечаешь на них, — пробурчал Мартынов, наконец обернувшись. Потом он обратился ко мне: — Знаешь, почему он делает это, Саша? Чтобы в доверие нам втереться! Чтобы мы бдительность потеряли!

— Я не потеряю, — сказал я Мартынову строго.

Взгляд старшего сержанта блеснул мимолетным сомнением. Он слишком привык быть младшим командиром и брать на себя ответственность за других парней. Потому Вите сложно было отпустить эту ответственность. Отдать ее мне. Внутренняя привычка не давала ему сделать этого. Оттого старший сержант и сомневался.

Тем не менее Мартынов ответил взглядом и больше ничего не сказал.

— Значит, ты боишься, что ISI достанет твою семью? — спросил я Хусейна.

Тот кивнул.

— Хан пока не знает, что я переметнулся к вам. И не должен узнать, иначе и моей жене, и моим детям конец, — Марджара едва заметно вздохнул, потер щеку. — Но Тарик Хан узнает, если Молчун уйдет с Бидо живым. Этого не должно случиться. Потому мне и нужна ваша помощь. Как говорится, враг моего врага — мой друг.

— А говорил, что не силен в русских афоризмах, — хмыкнул я. Потом посерьезнел: — Я правильно понимаю, ты задумал договориться с советскими спецслужбами?

— Я знаю много, — кивнул Надим. — Знаю, когда и где пройдут первые провокации. Знаю, где планируются склады с оружием и советской униформой для них. Знаю имена командиров, которым предстоит командовать промежуточными операциями на всех этапах «Пересмешника». Взамен за эту информацию мне нужно лишь одно — чтобы КГБ помогло моей семье покинуть Пакистан.

Я молчал, обдумывая слова Надима. Молчал даже Мартынов, всю дорогу провоцировавший Марджару на конфликт. Однако старший сержант, казалось, несмотря ни на что заинтересовался разговором Хусейна.

Надим нарушил тишину, затянувшуюся на полминуты:

— Я понимаю, что СССР никогда не станет мне домом. Что я буду здесь чужим. И все же там, в Пакистане, моей семье вынесут смертный приговор. А здесь у них будет шанс жить.

— Будет, — наконец сказал я и протянул руку Мартынову.

Тот верно понял мой жест и передал мне на две трети опустевшую банку перловки. Взяв ее, я продолжил:

— Вот только для этого мы сами должны уйти с Бидо живыми.

С этими словами я протянул банку Марджаре. Тот помедлил, глядя на нее. А потом все же принял. Стал неспешно ковыряться ложкой внутри.

Дело шло к двум часам ночи. Похолодало. С каждым выдохом сизый пар выбивался изо рта, клубился перед лицом, но быстро рассеивался.

Я, закутавшись в плащ-палатку, сидел у входа и наблюдал за тропой. Мартынов лежал на нарах, укрывшись своей плащ-палаткой.

Хусейн сидел, прислонившись спиной к стене шалаша, и монотонно, убаюкивающе рассказывал:

— Зубаир — человек привычек. Он никогда не станет рисковать. Никогда не пойдет на решительный шаг, если не будет уверен в том, что этот шаг окажется удачным. Он никогда не действует, если не уверен в том, что достигнет своей цели. А достигает он ее почти всегда.

— Странный подход для снайпера, — тихо проговорил я, глядя в темноту сквозь маскировочную сетку, нависшую над входом, — я не вижу в нем никакой гибкости.

— Зубаир закостенелый человек, — согласился Марджара. — Но недостаток, как ты сказал, гибкости он компенсирует опытом и выучкой. А еще он всегда рядом. Всегда наблюдает.

— И как по-твоему он поступит? — спросил я, на миг обернувшись к Хусейну.

Марджара задумался.

— Стрелковую позицию в этих местах слишком сложно организовать. Тропа идет под самыми скалами. Понижается слишком круто, чтобы залечь на ней. Скалы высокие, труднопроходимые. Стрелять прямо с них слишком опасно. Он легко раскроет себя. Не рискнет попасть под ответный огонь.

— А стрелять через ущелье Зубаир не будет, — дополнил я задумчиво. — Добраться туда сложно. Да и идти долго. А расстояние до нашей тропы и ветер исключают любую возможность прицельно вести огонь с того края ущелья.

— Верно, — кивнул Хусейн. — Потому он пойдет другим путем. Вернее, уже пошел. Зубаир станет готовить нам ловушки. Это могут быть мины, растяжки, камнепады. Он попытается уничтожить нас на расстоянии. Не спускаясь, не вступая в открытое противостояние. Если не будет уверен в успехе. В том, что он ничем не рискует. На этом я и хочу сыграть.

— У тебя есть план действий? — спросил я.

Мартынов зашевелился под плащ-палаткой. Поднялся и принял сидячее положение. Отпил немного воды из фляжки.

Тогда я понял: он не спал. Он просто лежал. Ждал. Отдыхал.

— Я до сих пор не пойму, почему он просто не придет и не закинет нам сюда гранату, — проговорил Мартынов хрипловатым, сонным голосом.

— Рискованно, — покачал головой Хусейн. — Если что-то пойдет не так, если его заметят раньше времени, план провалится. Я говорил, что Зубаир не привык рисковать.

Мартынов вздохнул. Он поджал ноги по-турецки, оперся на стенку спиной и сложил руки на груди. Выдохнул пар. Потом потянулся за сигаретой. Стал курить, пряча уголёк в кулаке.

— Что ты предлагаешь? — спросил я Хусейна.

Тот помедлил отвечать, но все же заговорил:

— Вам не понравится этот план.

— Говори, — бросил я. — Не стесняйся.

— Выманить его. Заставить сойти на тропу со скал.

— И как же? — кивнул Мартынов Хусейну вопросительно.

— Поймать на живца. Зубаир — кровожадный человек. Если можно убрать часового быстро и аккуратно врукопашную, он не пройдет мимо. Не упустит возможности вымазать свой нож в крови. Если, конечно, увидит, что самому ему ничего не угрожает.

Мартынов неприязненно уставился на Марджару. Выдохнул дым и сунул сигарету в недоверчиво искривлённые губы.

— А ещё он оставит оружие, — сказал Хусейн. — Он никогда не берёт винтовку врукопашную.

— И кто же будет живцом? — хмыкнул я.

Мартынов неловко прочистил горло. Марджара молчал и неподвижно сидел на нарах.

— Ты сам говорил, что главная его цель — ты, — сказал Мартынов. — На тебя он пойдёт охотнее.

— Если я погибну, — ответил ему Хусейн тихо, — ваши спецслужбы не получат информации о «Пересмешнике», которой я располагаю. Мною рисковать нельзя.

— Как неожиданно, — язвительно сказал Мартынов. — Ну конечно. Давайте, приманкой будет кто-то из нас с Сашей. Тогда вам с Молчуном очень просто будет расправиться с тем, кто останется в живых! Саша! Я же говорю, ему нельзя доверять! Это всё похоже на хитрый план, чтобы перебить нас по одному!

— Мы не уйдём от Зубаира, — покачал головой Марджара. — Единственный способ выманить его — дать ему чувство превосходства над нами. Дать ему чувство, что перед ним лёгкая добыча. Если кто-то отобьётся от группы, он выйдет на охоту. Тогда остальные смогут устроить засаду. Я готов обсудить детали.

— Да у меня такое чувство, что это на нас устраивают засаду! Причём прямо сейчас! — возразил Мартынов.

Снаружи было черным-черно. Только силуэты гребней и горных хребтов можно было рассмотреть в этой спокойной горной темноте.

Звёзд не было. К ночи плотные тучи окутали небосклон, скрыв все звёзды и ночные светила, которые обычно казались с такой высоты намного ближе, чем были на самом деле.

— Ты не можешь рисковать собой, я понимаю, — сказал я Марджаре тихо. — Считаешь, что если умрёшь — твоя семья обречена. Я не стану тебя за это осуждать.

Я услышал, как Марджара пошевелился за моей спиной. Помедлил отвечать, но всё же ответил:

— Мои знания слишком важны. Если я умру…

— Но и рисковать одним из нас мы не будем, — сказал я и обернулся. Уставился в поблёскивающие в темноте глаза Хусейна.

Он не отвел взгляда.

— Так мы рискуем лишь кем-то одним. Если же ничего не предпримем, погибнем все, — возразил пакистанский разведчик.

— Нет. Мы одолеем твоего Молчуна, — я отрицательно покачал головой. — Но не будем рисковать одним из нас. Мы поступим иначе.

Мартынов внимательно смотрел на меня. Ждал, когда же я расскажу свою задумку. Взгляд Марджары тоже был прикован ко мне. Он казался равнодушным и немного отстранённым.

Я обрисовал им свой план в общих чертах. Кратко, но не забывая разжевать основные моменты.

— Говоришь, он станет действовать смело, только если почувствует превосходство над нами? — спросил я, когда закончил говорить о своём плане. — Тогда мы дадим ему это чувство. Пускай потеряет бдительность. И тогда мы нанесём удар, которого он не ждёт.

— Я согласен с Сашиной идеей, — хмыкнул Мартынов. — Так будет хотя бы честно.

— Значит, — уголки губ Хусейна снова едва заметно приподнялись, — значит, ты отказываешься рисковать одним членом нашей группы, но готов рискнуть всеми нами?

— Как выразился старший сержант Мартынов, — я мельком глянул на улыбавшегося Витю, — так будет хотя бы честно.

Хусейн ответил не сразу. Глаза его на полминуты остекленели. Он думал, прикидывал все за и против. Потом наконец сказал:

— И всё же я считаю, мой план удачнее. Твой, товарищ Селихов, кажется мне слишком отчаянным. Слишком смелым в данных условиях.

— Какой он тебе товарищ? — проговорил Мартынов с нахальной ухмылкой.

— Ну что ж, — я пожал плечами, — если так, то мы можем использовать твой. Но с одним условием.

— Я слушаю, — кивнул Хусейн, догадываясь, впрочем, что я имею в виду.

— Если ты предлагаешь живца, то тебе им и быть. Это тоже будет справедливым шагом.

Хусейн сглотнул. Сглотнул слишком громко. Намного громче, чем раньше. Я понимал — он нервничает, хотя ничего больше в его внешнем виде не указывало на те эмоции, которые испытывал сейчас капитан из «Призраков Пянджа».

Я встал, отряхнул брюки. Мартынов глянул на часы. Поняв, что пришло время сменить часового у входа, тяжело встал с нар.

— Ну так что? — спросил я тем временем. — Ты принимаешь мои условия, Марджара?