Пограничник. Том 7: Призраки Пянджа

Глава 19

— Два, — сказал я холодно.

Четверка дембелей застыла передо мной в нерешительности.

Их лидер — широкоплечий парень с квадратной челюстью — мял в руке свинцовый кастет, видимо, отлитый в песке.

Остальные медлили.

Даже лейтенант Ковалев, казалось, затаил дыхание, завороженный тем напряжением, что возникло между нами и дембелями. Хотя, возможно, дело было в том, что замбой привык, когда ему подчиняются. И теперь не знал, как себя повести, видя, что здесь, в эту самую минуту, нет и не может быть никакой субординации.

Наташа стояла у меня за спиной, притихшая, словно мышка под метлой.

Я сверлил взглядом солдата с квадратной челюстью. Неожиданно тот глянул на своего дружка — здоровенного детину под два метра ростом.

Я понял — это был сигнал.

Детина набычился, грозно шагнул ко мне. Хитрые сволочи решили проверить, как я себя поведу. Это они, конечно, зря.

Когда здоровяк потянул ко мне руки, Наташа вскрикнула. Ковалев, к моему удивлению, шагнул ко мне. Видимо, хотел помочь.

Да вот только не знал лейтенант, что этим своим шагом он, напротив, помешал мне. Сократил место для маневра.

Тогда пришлось действовать иначе — более рискованно.

Резким движением гигант выбросил руку — то ли для удара, то ли для того, чтобы схватить меня.

Я ловко, хотя и не так скоро, как мог бы, бросился не вправо, как планировал, а влево. Справа мешался Ковалев. Да и бинокль на шее стеснял движения.

Тем не менее маневр получился.

В одно движение я быстро переместился во фланг верзилы. По-боксёрски вскинув руки, ударил.

В тишине, которую нарушали только звуки шарканья наших с верзилой ног об асфальт, прозвучал щелчок. Это мой кулак прилетел ему прямо в челюсть.

Верзила, как стоял, так и сложился. Он смешно упал на землю, когда его ноги подкосились.

Я, всё ещё держа руки наготове, отскочил, контролируя фронт и тыл, где в тени прятался невзрачный тихий солдат, который мог бы представлять угрозу. Если бы, конечно, решился что-то предпринять.

Он не решился. Более того, никто не решился.

Пьяные дембеля, казалось, опешили от того, как в одно-единственное мгновение их самый крепкий друг оказался на земле.

Дембель с квадратной челюстью выпучил на меня глаза.

— Три, — сказал я, встряхивая кулаками.

— Ах ты… — только и успел сказать квадратномордый, отступив на шаг назад.

А потом за моей спиной раздались знакомые голоса:

— Вон он!

— Мужики, давай туда!

Потом затопотали многочисленные сапоги.

Я обернулся.

Парни с Шамабада, придерживая фуражки, во весь опор неслись к нам.

— Сука… — оскалился квадратномордый и тотчас же бросился бежать.

За ним унеслись и остальные двое. А вот здоровяк, отправленный мною в нокаут, уже очухался и неловко вставал, болтая головой, словно телёнок, оторвавшийся от мамкиной сиськи.

Когда и он принялся улепётывать, вперёд выступил Ковалев.

— Куда! Стоять, сукины дети! Стоять, сказано вам!

Естественно, никто не послушался лейтенанта. Не прошло и минуты, как четверка «дембелей» исчезла за углом здания дома культуры.

— Вот падлы! — крикнул Ковалев им вслед, потом глянул на Наташу.

Та испуганно на него зыркнула.

— Ну ничего, я найду их. Все у меня на губу отъедут…

— Сашка! Чего тут⁈ — запыхавшись, спросил Мартынов, когда подоспели наши.

— Сашенька! — Наташа, наплевав на любые приличия, кинулась мне на шею.

— Как ты, всё хорошо? — спросил я, тронув её лицо.

— Да… Вроде… Хорошо…

— Они ничего тебе не сделали?

Девушка торопливо покачала головой, а потом прижалась ко мне. Я почувствовал, как быстро забилось её сердце от переполнявших Наташу эмоций.

— Че случилось-то? — снова спросил Мартынов.

Я обнял Наташу. Глянул на Витю.

— На пьяных дембелей наткнулись. Пришлось их чуть-чуть погонять.

— Ну. А мы и видим, что тут что-то не то, — пробасил Вася, — ну и…

— Бойцы! — крикнул вдруг Ковалев раздражённо.

Шамабадцы, казалось, только что заметившие замбоя, все как один вытянулись по струнке. Все, кроме меня.

— Вы тут откуда взялись⁈ — крикнул Ковалев и обратился к Мартынову: — Доложить, быстро!

Мартынов неохотно начал:

— Товарищ лейтенант, нас начальник отпустил, пока мы машину ждём. Разрешил отлучиться в чайхану. Перехватить там что-нибудь. По пути мы услышали, что здесь что-то происходит, ну и решили посмотреть.

— Любопытные какие, — Ковалев надул ноздри, — у меня всё было под контролем. А вам — нечего было лезть. Ещё нам не хватало прямо тут, в центре посёлка, с дебошами всякими разбираться.

Мартынов ничего ему не ответил.

Ковалев глубоко вздохнул, поправил парадный китель.

— Свободны, бойцы. Идите куда шли.

Пограничники стали переглядываться. Бросать на нас с Наташей недоумённые взгляды.

Я ничего не сказал им. Только кивнул.

— Есть, — ответил тогда Мартынов замбою, потом бросил остальным: — Пойдёмте, мужики.

Настороженно оглядываясь, пограничники пошли было прочь. Только Вася Уткин тихо бросил:

— Саш?

— Идите, братцы. Я догоню.

Саша сглотнул. Поджал губы, а потом торопливо зашагал, догоняя остальных.

Тем временем Ковалев сурово посмотрел на меня.

— Это ты, Селихов, зря драку затеял, — начал Ковалев, — придётся мне по этому поводу доложить.

— Докладывайте, — я пожал плечами. — Но такие как эти, они только силу понимают. Никакой устав, никакие погоны уже им нипочём. Они уже решили, что хапнули свободы.

— У меня всё было под контролем, — нахмурился замбой. — Вам не стоило вмешиваться.

— Я так не думаю, товарищ лейтенант.

Ковалев в привычной манере поджал губы. От этого лицо его, на котором играли свет и тени, стало выглядеть странным, каким-то возрастным. Словно бы и не было этому офицерёнку едва за двадцать.

— Очень плохо, что не думаете. Ладно. С вами я поговорю позже, — выдохнул Ковалев деловито, а потом заложил руку за спину. Вторую протянул Наташе: — Наталья Владимировна, пойдёмте, я провожу вас к отцу.

Наташа сглотнула, немного отстранилась от моей груди, но только для того, чтобы заглянуть в лицо.

А я не смотрел на Наташу. Взгляд мой был обращён к Ковалёву. А его — ко мне.

— Извините, Тимофей Викторович, но я останусь с Сашей. Мне нужно с ним поговорить.

Лейтенант нахмурил брови. Его переносица от этого пошла складками, а морщины у губ углубились ещё сильнее.

— Уверяю вас, — начал Ковалев, — со мной вам будет намного безопаснее. Потому пойдёмте.

— Товарищ лейтенант, — я раздражённо вздохнул. — Неужели вы ещё не поняли?

— Мне совершенно неважно, какие у вас с Наталией Владимировной отношения, — Ковалев надменно задрал нос, — я знаю одно — девушке небезопасно находиться рядом с таким, как ты, Селихов. Ты распускаешь руки почём зря. Вопрос можно было решить без лишних кулаков. Я бы разогнал этих недоумков на раз-два, не вмешайся вы.

— Разгоните в следующий раз, товарищ лейтенант, — сказал суховато, — а сейчас разрешите отлучиться. Мы с Наташей давно не виделись — хотим побыть наедине.

— Не разрешаю, — отрезал Ковалев. — Я отвечаю за Наталию Владимировну перед её отцом. А значит, мне её и ему возвращать. А вы, товарищ Селихов, — свободны.

— Товарищ лейтенант, да что вы о себе возомнили? — изумлённо спросила Наташа. — Я вам что, чемодан с ручкой, чтобы вы со мной носились? Или что? Я вам сказала чётко и ясно — я с вами не пойду. Как оправдаться перед отцом, я уж как-нибудь сама без вас разберусь.

Не ожидавший такого напора лейтенант аж поправил фуражку. Уставился на Наташу не на шутку изумлённым взглядом.

— Наталия Владимировна… Я всего лишь хочу…

— А я не хочу! Прошу вас, товарищ лейтенант. Оставьте нас уже наконец!

Я хмыкнул.

Наташа у меня всегда была бойкой. И даже с возрастом, даже став бабушкой, сохранила она свой несгибаемый характер. Характер, который на протяжении всей нашей с ней совместной жизни позволял Наташе оставаться не просто спутницей жизни. Не просто женой, но, что называется, «боевой подругой», с которой можно и в огонь, и в воду.

— Ну… я… — Ковалев, видимо, не привыкший, когда женщины дают ему такой отворот-поворот, совсем растерялся. — Со мной вам будет безопаснее и…

Залепетавший чуть себе не под нос Ковалев не договорил. Всё потому, что я настойчиво спросил ещё раз:

— Разрешите идти?

Ковалев сглотнул. Его кадык нервно дёрнулся. Он пробурчал себе под нос «Свободен», а потом отвернулся.

— Пойдём, Наташ, — сказал ей ласково и потянул за руку.

Мы вместе отправились прочь. Ковалев же, повременив немного и медленно сунув руки в карманы, поплёлся следом.

— Чего-чего? Как это они его сватали⁈ — рассмеялась Наташа так, что чуть не потеряла равновесие и не соскользнула с широкого бетонного бордюра, по которому, аккуратно балансируя, она топала.

Я придержал девушку за руку.

— Ну, — сказал я с улыбкой, — козы Булата прямо-таки обступили. Бедный пёс не знал, куда ему деваться.

Наташа, запрокинув голову, громко рассмеялась.

Вечер был по-летнему душным. Мы с Наташей прогуливались по неширокому брусчатому тротуару, протянувшемуся вдоль всего парка, что развернулся у ДК.

Немногочисленные машины катались по асфальтированной дороге, освещённой редкими уличными фонарями.

В парке было почти темно. Кое-где тоже стояли фонари. Вокруг их матовых плафонов клубилась мошка.

Вязкий воздух, пропитанный запахом нагретой за день глины и сладковатым ароматом зреющего винограда, обволакивал парковые аллеи.

Раскидистые чинары, чьи листья шелестели, как пергамент, бросали на землю узорчатые тени под светом немногочисленных фонарей. Они смешивались с ажурными тенями высоких тутовников, редкой стеной отгораживавших парк от тротуара и проезжей части.

Пахло шашлыком. Где-то, должно быть, в ближайшей чайхане за углом жарили баранину, щедро сдобрив её зирой.

Запах нагретого сильным южным солнцем камня напоминал запах печи, медленно остывавшей после целого дня готовки.

Ко всему этому благоуханию подмешивался горький аромат тамариска и другой, сухой — дорожной пыли.

Здесь было бы тихо, если бы не звон цимбал, доносившийся из репродуктора, что висел на одном из столбов. Радио «Душанбе» транслировало концерт «Шашмакома».

— Мы с тобой так давно не виделись, Саша, — вздохнула Наташа, когда некоторое время мы шли молча, вслушиваясь в звонкие мотивы восточной музыки. — И оказывается, за это время ты так много пережил…

— Раз на раз не приходится, — сказал я с улыбкой, — пограничная служба она такая. Иногда пусто, иногда густо.

Болтая ни о чём, мы добрались до небольшой лавочки, что стояла у входа в парк. Сели. Наташа тут же пододвинулась ко мне. Положила голову на плечо.

Казалось, после такого долгого расставания Наташе было несколько неловко разговаривать со мной. Тем не менее девушка тянулась ко мне. Я постоянно чувствовал, как она буквально трепещет от каждого моего движения: случайного прикосновения, лёгких объятий, даже взгляда.

И всё же со временем, под нашу весёлую болтовню, я увидел, что Наташа раскрепощается.

Я рассказывал ей о смешных случаях из нашей пограничной службы. О товарищах. О Булате и том, как мне вместе с ним служится. Девушка слушала с упоением и интересом. С любопытством задавала вопросы.

— А я вот всё так же папе помогаю, — вздохнула Наташа, когда речь зашла о том, как у неё дела.

— Решила, всё же, стать геологом? — хмыкнул я, теребя в руках ремешок от ножен моего нового кортика.

— Ага. Пойду, наверное, по отцовским стопам. Стану ему и дальше помогать.

— Говоришь так, будто тебе такая перспектива не очень нравится.

Наташа вздохнула.

— Я тебе никогда об этом не рассказывала, но я немного боюсь.

— Чего боишься?

Наташа опустила взгляд к своим бледным, тонкопалым рукам, теребившим платочек.

— Как и каждая девушка, я мечтаю о том, чтобы…

Наташа замялась, и я заметил, как её бледненькие щёчки покраснели от смущения.

— Чтобы выйти замуж. Чтобы была у меня настоящая, крепкая семья. Да только боюсь.

Наташа снова замолчала, как бы стесняясь продолжать. Я её не торопил.

— Боюсь, что у меня будет как у мамы с папой.

Я сжал губы, но смолчал. Я знал историю Наташиной семьи. Знал, но понимал — если сейчас она решит выговориться — пускай.

Для Наташи отношения её родителей всегда были больной темой. Она любила их обоих, и всё равно всю жизнь чувствовала боль от того, что они расстались.

— У нас же как в семье было? — продолжала она. — Вся наша с мамой жизнь — это вечное ожидание папы из очередной командировки. Он всегда был в разъездах. Даже на мой выпускной приехать не смог.

Наташа горько усмехнулась и добавила:

— Представляешь?

Я ничего не сказал, но покивал.

— А потом… — Наташа снова сглотнула тяжёлый ком, застрявший в горле. Потом, собравшись с силами, продолжила: — Как-то раз отец ездил в Узбекистан. Он должен был вот-вот вернуться, но потом позвонил и сказал, что задерживается. Что нашёл там месторождение вольфрама. Крупное. Начальство распорядилось, чтобы он остался.

Когда где-то в парке вдруг раздался приглушённый звук игры на гармошке, мы с Наташей обернулись.

Сквозь темноту нельзя было рассмотреть, кто играет. Тем не менее «музыканты» выдали себя почти сразу. Вслед за гармонью из недр парка стали звучать жутко фальшивящие мужские голоса. Это дембеля изо всех сил горланили песни:

'С Ленинакана уезжают дембеля,

По ресторанам все пропили до рубля…

И пограничная застава «Махара»…'

— Кто там так шумит? — немного испуганно спросила Наташа.

Видя, что ей не по себе, я сказал:

— Пойдём обратно к ДК. Времени уже много.

— Пойдём, — согласилась она.

Мы встали, неспеша отправились обратно.

— В общем, — продолжала Наташа, когда мы оставили крики дембелей позади, — отец задержался в командировке.

— И что было потом?

— Так произошло, — она вздохнула, — что у мамы приключился аппендицит. Острый. В больницу она попала. Ну и что? Я одна. Мне тринадцать лет. Отец — на другом конце страны. И что было делать? Так я и бегала тогда между школой и больницей, пока мама не поправилась. А папы… Папы рядом не было.

Песни дембелей сменились какими-то криками. Кажется, где-то началась и быстро угасла потасовка.

Я обернулся и прислушался. Наташа сделала вид, что ничего не услышала. А потом продолжила:

— Это и стало для матери последней каплей. Они с отцом и раньше ругались, что его месяцами дома не бывает. Что мать всегда вынуждена одна справляться. А папа…

Она снова замолчала, крепче сжала мою руку, а потом уставилась в звёздное небо.

— А папа же это всё не со зла. Папа нас очень любил. И всегда работал, чтобы нам хорошо жилось. Да только мама устала.

— Ты не злишься на отца? — спросил я, больше чтобы она выговорилась, ведь ответ мне был известен. Мы с Наташей много говорили на эту тему в нашей прошлой жизни.

— Нет. Не злюсь. Я… — Она задумалась. — Я скучала по нему, это да. Наверное… Наверное, потому и приехала сюда, к нему. Потому что соскучилась. Хотя маме эта идея не очень-то понравилась.

— И всё же она тебя отпустила.

— Отпустила, — грустно согласилась Наташа. — А знаешь, что она мне сказала перед отъездом?

— Что?

— «Поживи с ним, Наташа. Увидишь, что такое его „дело жизни“. Может, тогда поймёшь, почему я не смогла». Вот что она мне тогда сказала. А знаешь, что я подумала в этот момент?

— Не знаю, Наташа.

— А я думала, что если отец увидит, как я люблю его работу, как я интересуюсь ей, то перестанет бежать от нас с мамой?

Наташа внезапно замедлила шаг. Повернувшись ко мне, взяла меня за вторую руку. Я увидел, как её глаза заблестели. Как затряслись губы.

— Ну что ты? — тихо и ласково спросил я, а потом аккуратно поймал слезинку, побежавшую по раскрасневшейся щеке Наташи.

— Я не хочу быть геологом, Саша, — сказала она, отрицательно качая головой. — Не хочу. Я здесь из-за папы…

— Не плачь. Всё будет хорошо, — я нежно убрал прядь волос, упавшую ей на лицо.

— Но не только из-за него, — вдруг сказала она, заглядывая мне в глаза и как бы не заметив моего движения.

— А из-за кого ещё? — улыбнулся я.

Внезапно у нас за спинами зашуршало. Почти разом мы с Наташей обернулись посмотреть.

Прямо сквозь кусты, растущие между стволами деревьев, к нам продрался мужчина. Это был таджик. Невысокий, полноватый, возрастом около пятидесяти лет. У него было опухшее лицо, синяк под глазом и рассечённая бровь.

Наташа испуганно округлила глаза. Я нахмурился.

— П-помогите, пожалуйста, — проговорил он, выбираясь на тротуар и делая к нам неловкий шаг. — П-помогите. Скорую…

Мужчина потянулся к нам окровавленной рукой. Второй он зажимал рану на объёмном животе, кровь из которой большим пятном расползлась по его клетчатой жёлтой рубашке.