Милиционеры оставались в нерешительности. Я видел это по их лицам.
Когда остальные погранцы, кроме Алима с Мартыновым, стянулись ко мне, Уткин тотчас же спросил:
— Ну что? Что делать будем?
Со всех сторон в меня уставились вопросительные взгляды погранцов.
— Идем к складу, — сказал я тоном командира, — далее — разведываем обстановку и на месте решаем, как действовать дальше. Ясно?
Уткин решительно кивнул.
Нарыв вздохнул. Но даже он, понимая, что мы зашли слишком далеко, не принялся ныть, как раньше. Старший сержант просто принял обстоятельства и кивнул.
Флегматичный Сагдиев, казалось, принял обстоятельства еще раньше. Теперь он просто сказал:
— Ну что ж. Тогда пошли, товарищи блюстители общественного порядка… Блин.
Я обернулся, чтобы посмотреть, как обстоят дела у склада. В его узеньком окошке все так же горел тусклый свет. Пусть раньше мы и услышали шум двигателя автомашины, скрывавшейся где-то в недрах здания, больше он не повторялся.
— Мужики, вы как, с нами? — спросил вдруг Уткин у милиционеров за моей спиной.
Я обернулся.
Вася смотрел на Гречкина и его парней решительно. А вот сам сержант колебался. Я видел это по взгляду Артема, который милиционер так тщательно от всех прятал.
— Выступаем, — сказал я тогда, — а они, если решат — присоединятся.
С этими словами я подлез ближе к краю секции, сел рядом с ней. Глянул на Мартынова и Алима, скрывавшихся в темноте. А потом дал им сигнал выдвигаться.
— Сука! Валить надо! Валить, я вам говорю! — раздался изнутри склада моложавый, но грубоватый голос. — Нас сейчас весь поселок шукать будет! Надо рвать когти!
Я глянул на Мартынова, припавшего к блочной стене склада.
Старший сержант снял фуражку, вытер поблескивавший в отсвете тусклого света лоб.
Подобраться к складу было легко. Никто из этих дундуков даже не думал поставить одного «на шухер». И не мудрено, судя по возбужденным разговорам, что мы слышали сквозь полуостекленное окошко, под которым притаились, у «дембелей» были серьезные разногласия.
— Ташкент! Давай дождемся его! Ну куда нам когти рвать⁈ Куда⁈ — услышал я знакомый скулеж.
Голос несомненно принадлежал тому самому Крысе. Но только звучал он теперь не нахально, как тогда, у ДК, а совершенно иначе — испуганно, с какой-то мольбой.
— Оглянуться не успеешь, как сюда менты нагрянут! Возьмут нас тепленькими! — отвечал Ташкент. — А все из-за тебя, баран!
— Дак… — замычал третий, и я тут же узнал Дылду, — дак я-то что, Ташкент? Я думал, ты мне сказал его того… кончать…
— Думал он… Думал! — пуще прежнего взорвался Ташкент. — Правильное тебе, Витя, погоняло дали. Сразу видать — колода колодой…
Витя, которого назвали «Колодой», только замычал:
— Ну я ж думал…
— А идти нам некуда, братцы, — зазвучал четвертый голос.
Этот был настолько тихим, что чтобы расслышать слова, нужно было особенно сильно напрягать слух.
— Мы все поставили на это дело. Нету у нас обратного пути.
— Давай только ты, Тенёк, не мороси! — крикнул на вновь заговорившего Ташкент.
Теньком, видимо, был тот самый молчун, который постоянно прятался от нас в темноте.
— Я сразу говорил — мутное это дело, а ты, Чифир, всё о своем!
— Дело — надежное! На той стороне нас встретят как надо, братцы! — крикнул Крыса, которого Ташкент назвал Чифиром. — Я ж говорю! Старшего надо дождаться! Старший разрулит, как нам поступить!
Мы сидели тихо и внимательно слушали. Время от времени я встречался с Мартыновым взглядом. Когда встретился в очередной раз, Витя кивнул на окно: пошли, мол.
Как я и говорил, внутри оказались «дембеля». Ожидаемо, они ушли недалеко.
Мартынов явно хотел идти к ним прямо сейчас. Ворваться — схватить, подняв суматоху. План штурма, хоть и схематичный, у нас был. Лишь одно могло пойти не так — окажись у них огнестрельное оружие, нам придется попотеть, чтобы обезвредить этих сукиных детей.
С другой стороны, я предполагал, что нету у них с собой стволов. Имелись бы — они бы пустили их вход еще тогда, у ДК. Знаю я такую породу. Тотчас же схватились бы за стволы, только чтоб «лохами» не выглядеть.
А ведь не схватились. Убежали.
Да только штурмовать их я не спешил. И все из-за той шифровки, что Вася нашел в урне. Что-то было тут не так. У меня, да и не у одного меня, сложилось впечатление, что все это дело несколько глубже, чем кажется на первый взгляд.
И разговоры «дембелей» явно на это намекали.
— Саша… — почти беззвучно позвал меня Мартынов и тем самым выбил из размышлений.
Я глянул на старшего лейтенанта. Тот только вопросительно мне кивнул. Я отрицательно покачал головой.
— Почему?.. — вновь едва уловимый шепот.
— Послушаем их, — столь же тихо ответил я.
Мартынов сначала нахмурился. Потом поднял взгляд к окошку. Прислушался.
— Нету щас никакого Старшего! — зло ответил Чифиру Ташкент. — Я тут сейчас старший! И вот что я сказал — заводи эту калымагу, Тенёк, и рвем отсюда когти! Иначе — загремим в дерьмо по самое горлышко!
Несколько мгновений за окном стояла тишина. Потом раздался голос молчаливого Тенька:
— Ты сам знаешь, Сережа, мы и так по самое горлышко. Какая там над тобой статья висит? Расстрельная?
Ташкент не ответил. Никто из «дембелей» тоже не спешил сказать свое слово.
— На мне — пятнадцать лет, — продолжал Тенек, — Колода тоже, если попадется, пойдет к расстрельной стене. Чифиру десятка светит за дезертирство в боевой обстановке. И куда мы пойдем, Ташкент?
— Вот-вот! — поспешил наконец ответить Чифир, — некуда нам идти! А Старший — человек надежный! Он дело свое знает! Я вам говорю — если всё выгорит, мы за бугром будем богатыми, уважаемыми людьми! Нам только последний рывок остался… Давайте дождемся Старшего, а? У нас другого выхода нету! Либо пан, либо пропал!
Снова на несколько мгновений наступила тишина. Потом заговорил Ташкент:
— А если этот твой Старший нас кинет? Если…
— Ну ты ж видел, видел, золотой червонец у него! Царский! Видел?
— Ну видел… — протянул Ташкент, немного помолчав, — и что с того?
— А то, что он сам, без нашей помощи, торгсиновское добро через границу не переправит! И он это знает! А мы тут пошумим, бучу разведем, и баста! Под шумок на ту сторону — шмыг! И через неделю мы законопослушные, богатые господа! Все! В Афгане знающие люди есть! Старший знает, куда все это дело сбыть можно. А потом — на все четыре стороны, хоть в Европу, хоть в Америку! При таких-то деньжищах!
— Да если мы щас не свалим, нас накроют! — не сдавался Ташкент, да только голос его звучал уже не так решительно.
— Слушай, Сережа, — ответил ему Чифир, — ну подумаешь — грохнули деда какого-то. Ну сцепились с офицерами. Ну слили пару литров с какой-то шишиги. И чего? Ты подумай, когда все выгорит, ты про наши сегодняшние делишки ниче и не вспомнишь!
Мы с Мартыновым вновь переглянулись. Витя все еще сидел с хмурым лицом, но уже не торопил меня. Он только кивнул: давай, мол, послушаем. Я ответил ему своим кивком, потом обернулся к Нарыву с Сагдиевым и Уткиным и жестом показал им и дальше вести себя тихо.
— А если не пойдем, если в Союзе останемся, — вклинился в спор Тенёк, — нам или до конца жизни тихориться, или возьмут. Ташкент, ты ж больше всех рвался сюда, в Московский, когда Чифир тебе про все это дело рассказал. Больше всех кричал, что ждет нас новая жизнь.
— Да теперь я уже и не знаю, чего меня ждет! — не выдержал Ташкент. — А знаешь почему? Да потому что меня одни недоумки окружают, вот почему!
Уткин вдруг усмехнулся. Несколько громче, чем нужно было бы.
Я обернулся к нему, строго приложил палец к своим губам, и Вася тут же замялся.
— Че это было? Кто-нибудь слышал? — вдруг прозвучал голос Тенька.
В недрах склада все затихло. «Дембеля» прислушались.
Мы все, как один, затаили дыхание, прижавшись к остывшей от дневного солнца стене сарая. Я строго посмотрел на Уткина, а тот виновато отвел глаза.
— Колода, проверь-ка, мне кажется кто-то за окном скребется, — сказал Тенек.
— Мгм… — промычал Колода.
Я услышал его тяжелые шаги по деревянному полу.
— Стой, Витька, — остановил его Ташкент, — сам посмотрю. Тебе ниче доверить нельзя! Все просрешь!
Я глянул на Нарыва. Тот обернулся, уставился назад, на угол здания, где за заворотом развернулся фасад и главные ворота. Потом Слава Нарыв кивнул мне, медленно встал и тихонько принялся продвигаться вдоль стены, к углу, чтобы занять позицию.
Вместе с ним я послал и Уткина, на всякий случай. С остальными же мы притихли под стеной. Подстраховавшись, стали ждать.
Ташкент с одинаковой вероятностью мог выйти наружу, чтобы проверить, что тут происходит, или просто выглянуть в окно.
«Дембель» все же решился подойти к окну. Я приготовился действовать — схватить его за голову и «обезвредить», если у него хватит ума высунуться наружу.
— Да вроде нету ничего…
Он говорил полушепотом, но я слышал каждое слово. Слышал потому, что Ташкент был совсем рядом. Какие-то полметра разделяли нас. Решись он высунуться — тут же увидит меня и остальных погранцов. Тогда дело пойдет сложнее. Мы лишимся эффекта неожиданности.
— Накрыли нас… — промычал Колода, — мусора снаружи шуршат…
— Да тихо ты! — огрызнулся Ташкент, — пойди лучше проверь. Ай, черт! Лучше не надо! Ты щас направеряешь! Тенёк! Ты давай.
Когда Тенёк зашагал на выход, Мартынов потрепал меня по плечу. Я обернулся. Все потому, что у него за спиной появился Алим Канджиев.
Канджиев жестом показал, что случилось кое-что непредвиденное — с черного хода в сарай зашел пятый человек. К «Дембелям» пришел их «Старший».
Арсен Саакян незаметно вошел через старенькую гниловатую дверь, что расположилась на противоположной, задней от фасада стене склада.
Когда Саакян оказался внутри, в нос ему тут же ударил неприятный дух заброшенности. К нему примешался тяжелый запах выхлопных газов, аромат бензина и кисловатый фан немытых человеческих тел.
— Старший! — обрадовался Чифир и кинулся к Саакяну, оббегая старенькие «Жигули Копейку», стоявшие посреди помещения.
Остальные бандиты напряглись, словно струны. Ташкент отошел от окна, скрестил руки на груди.
— Здорова, Старший! — протянул ему руку подоспевший Чифир.
Саакян без видимого энтузиазма пожал ее. Осмотрел остальных.
— Ты снаружи кого-нибудь видал? — не поздоровавшись, спросил Ташкент, — там по-моему, кто-то шарится.
Арсен уставился на Ташкента усталым, но внимательным и колким взглядом своих темных глаз.
В сарае было почти темно. Только старая керосинка, стоящая на складе древних кирпичей, скупо освещала внутреннее пространство. Все здесь — и сами «дембеля», и их грязно-желтая старая машина, и даже строительный мусор — отбрасывало на стены, пол и потолок неспокойные тени. Под огоньком лампы они дрожали, будто бы норовя выпрыгнуть из стен, словно побеспокоенные пауки.
— Вы сегодня сплоховали, братцы, — с легким армянским акцентом пробасил Саакян, — ой сплоховали.
«Дембеля» молчали. Немного погодя ответить решился только Ташкент:
— Сплоховали не сплоховали, а валить нам надо. Мусора, видать, по округе шарят. Возьмут нас и…
— Никто нигде не шарит, — сказал Саакян и, прихрамывая, отправился к машине. — И валить уже поздно. Некуда валить.
— Что значит, некуда? — удивился Ташкент злобно.
Саакян ему не ответил. Он несколько мгновений пошарил взглядом вокруг, потом бросил Чифиру:
— Рашидик, брат. Услужи.
Арсен протянул руку, указывая на чью-то шинель, лежащую под стеной. Чифир поспешил ее подобрать и постелить на нескольких, сложенных вместе блоках.
Арсен уселся на шинель, помассировал раненную осколком ногу. Рану он получил два года назад, в самом начале войны, да только по-нормальному нога так и не зажила. Беспокоила Саакяна. Пусть был он и не стар, но ходил теперь словно настоящий старик.
— Что значит, некуда? — переспросил Ташкент, — опростоволосились мы знатно. Нужно сушить весла и врассыпную!
Арсен снова обвел взглядом «дембелей», застывших вокруг машины.
— Никто никакие весла сушить не будет, — сказал Арсен. — Надо работать по плану. Да, сегодня вы дали жару. Но бензин у нас есть. А на той стороне нас уже ждут. Ждут надежные люди, и подводить их нельзя. Ясно вам? Потому завтра все и будет.
— Завтра⁈ Какой завтра⁈ — крикнул Ташкент.
— Братка, ты не кричи так, — сурово уставился на него Арсен.
— А я ему говорил! Говорил, Старший! — заискивающе подступил Чифир к Саакяну, — нету у нас уже пути назад! Надо делать, как договаривались!
— Да нас сегодня же ночью примут! — возразил Ташкент.
— Если заляжем, не примут! — упирался Чифир, — нормально все будет, надо только не раскисать!
— Нормально⁈ Нормально будет⁈ Гульнуть же хотели на последок! — закричал Ташкент, — Гульнули, мля, что мужика не с того не с сего порешили! И…
— Молчать всем, — буркнул Саакян.
Ташкент тотчас же заткнулся.
Арсен знал — они его боятся. Все до единого боятся. Это хорошо.
— Отступать нам некуда, — усталым, хрипловатым голосом проговорил Арсен, — будем работать. Убежим — нас найдут где угодно. Найдет либо Советская власть, либо… Они.
Он мрачно заглянул в перепуганные глаза Ташкента и добавил:
— И лучше бы первой оказалась Советская власть.
Все снова притихли. В сарае стояла звенящая, неприятная тишина. Она сильно давила на уши. Заставляла душу быть не на месте.
— За то, что нам помогут перебраться через границу, придется заплатить долей от клада, — продолжил Арсен, — остальное разделим поровну. С вас работа, с меня связи. Как договаривались.
Саакян сузил глаза:
— И заднюю включать уже никто не будет.
На самом деле Арсен лгал. Легенда о каком-то «кладе», о ящичке, полном валюты, драгоценностей и царских червонцев, который он якобы нашел здесь, в Московском, была лишь уловкой. Уловкой, чтобы «завербовать» новых исполнителей.
Первым Арсен завербовал именно Чифира. Завербовал его еще несколько месяцев назад. До недавнего времени Чифир оставался лишь информатором. «Спящим», так сказать. Но не так давно его услуги все же потребовались.
Через него и распространилась легенда о кладе — маленьком тайнике, который еще в начале тридцатых зарыл в этих местах один завскладом. Якобы в торгсине, что тогда занимался тут скупкой драгоценностей у местных, оказалось много неучтенки и конфиската. И все это добро унес в свой «тайничок» тот самый завскладом.
Эти наивные мерзавцы, этот Ташкент со своей шайкой, мечтавшие о легких деньгах, быстро заглотили наживку. Стоило им показать один-единственный червонец, как у маргиналов не осталось никаких сомнений относительно правдивости россказней о «кладе».
Да только не знали они, что все это спектакль. Спектакль, имеющий совершенно другие цели. Вернее, не знали никто, кроме Чифира. Последний был неплохо осведомлен и о том, кто такой Арсен Саакян, с позывным «Паук», и о том, какую роль во всем этом деле играют он и его дружки. А какую — пакистанские «Призраки».
И уж точно знал мурый Чифир, что никто, кроме него и Паука, не вернется с этой диверсионной, в сущности, операции живым. Никто из них не пересечет завтра границу.
Зато вот у других… У других будет мимолетная возможность войти на территорию Страны Советов, пока все отвлечены масштабной диверсией, которую Паук и «дембеля» планировали.
— Подойдите, — сказал Саакян, вынимая из кармана брюк сверток карты и разворачивая его на колене, — Ташкент, возьми света.
Ташкент, как завороженный, взял керосиновую лампу.
«Дембеля» приблизились.
— Значит, смотрите. План прежний, — начал Арсен, — завтра ровно в пятнадцать ноль-ноль вы поджигаете склад ГСМ. Он вот здесь. Когда убедитесь, что началась паника…
Саакян поднял взгляд, обвел им темные от игры светотени лица «дембелей».
— Когда убедитесь, что началась паника, изо всех сил рвете когти сюда. Вот в это место.
Арсен ткнул грязным пальцем в карту. Потом уставился прямо на Ташкента.
— Там нас встретят наши «восточные гости». Пока в поселке будет паника и подозрения на диверсию, а пограничники отвлекутся, у нас появится возможность пересечь границу вот в этом месте. Пешими. Всем все ясно?