Пограничник. Том 7: Призраки Пянджа

Глава 10

— Шагай! — Мартынов пихнул Марджару автоматом в спину.

Хусейна дёрнуло. Он ускорил шаг, чтобы не потерять равновесие. Пошёл немного быстрее, двигаясь перед нами по пограничной тропе.

Марджара шагал сгорбившись. Руки ему связали концами шнура, чтоб лишний раз не дёргался.

— А я говорил тебе, что этот сукин сын не согласится! — злобно бросил Витя. — Не хочет он шкуру свою подставлять! Не умеет эта падла капиталистическая ничем жертвовать ради общего дела!

— Ваш план был бредом сумасшедшего, — бросил Марджара через плечо, показав мне разбитые Мартыновым тяжёлым кулаком губы.

— Закрой рот и иди, — неся автомат на груди, холодно сказал я. — Ты своё слово уже сказал. Саботировать наш план мы тебе не дадим.

Из шалаша мы выдвинулись рано утром. В горах всё ещё было холодно. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, окрасив тем не менее облака в робкий розовый цвет. Предрассветные сумерки, хоть и мало-помалу рассеивались, уступая место неумолимой утренней поре, но в горах было ещё темно.

Мы шли по тропе. Ступали аккуратно и внимательно. Вглядывались в каждый камень, в каждую непонятную неровность, которая только могла попасться на глаза.

Нужно было двигаться вниз. Я знал, что нам навстречу уже должен был выдвинуться наряд с заставы. Они точно вышли, как только получили от Уткина с Сагдиевым доклад о том, что на Бидо начался бой.

Была только одна проблема — лошади. Для полноценного укрупнённого наряда их теперь не хватит: большая часть заставских лошадей погибла в бою с Молчуном.

Группе придётся двигаться в горы на своих двоих. Это серьёзно затянет подход к нам подкрепления.

Сейчас мы могли рассчитывать только на собственные силы. Впрочем, именно так мы и планировали поступать.

— Ваш план — ошибка, — не унимался Марджара. — Из-за вас мы все умрём. Не послушав меня, вы обрекли всех нас на гибель. Ясно вам?

— Пасть захлопни, сволочь! — злобно бросил ему Мартынов.

— Но ещё не поздно, — не послушался Марджара. — Услышьте голос разума. Тогда у нас будет шанс спастись и победить Молчуна.

— Это твой голос — голос разума? — проговорил я. — А вот я так не думаю.

Не сбавляя шага, Хусейн искривился и с отвращением сказал, словно выплевывая слово:

— Глупец.

— Ты говоришь, что тобой нельзя рисковать, — покачал я головой. — Говоришь, что мы должны отдать кого-то Молчуну, чтобы у нас была возможность устроить ему ловушку. Наотрез отметаешь любые другие идеи. В таком случае — расплачивайся за своё упрямство.

Марджара вдруг обернулся, потом остановился.

— Вы не понимаете. Без меня мы все мертвецы. Без меня мы не уйдём с этой горы. Только я знаю, что нужно делать, чтобы победить!

Мартынов приблизился к нему, ткнул прикладом в грудь:

— Заткни пасть и шагай.

В следующий момент Марджара дёрнулся. Он схватил автомат Мартынова за приклад связанными руками, а потом сильно ударил его головой в лицо.

Мартынов пошатнулся. Я вскинул свой АК. В этот самый момент Хусейн бросился на меня. Когда я успел нажать на спуск, он схватил мой автомат связанными руками, отвел ствол в сторону. Хлопнуло. Пуля ушла куда-то в небо.

Марджара, весивший больше и оказавшийся выше меня на полголовы, свалил меня с ног. Мы рухнули на тропу, почти у самой пропасти. Стали бороться за автомат, стараясь перехватить инициативу.

Во время этой борьбы путы Марджары ослабли, и он умудрился освободить руки. Вцепившись в цевьё и приклад, мы принялись кататься по щебёнке, силясь отобрать друг у друга оружие.

— Стреляй! — крикнул я Мартынову, когда увидел, что он очухался от внезапного удара и схватил автомат.

Старший сержант медлил, водя стволом оружия.

— Стреляй!

— Я в тебя попаду!

— Стреляй, я тебе сказал!

В следующий момент мы с Марджарой оказались на боку. Я почувствовал, как его тонкий жилистый палец тянется к спусковому крючку. А потом жмёт на него. Прогремел новый выстрел.

Мартынов, не сказав ни слова, завалился на тропу ничком.

Я стиснул зубы. Что есть сил поднажал, стараясь увести ствол оружия вверх, а потом назад. Марджара яростно сопротивлялся.

Его страшное, замершее в одном выражении лицо не демонстрировало никаких эмоций. Напряжение отражалось только мелким вздрагиванием отдельных мышц, редким шевелением желваков.

Когда я пересилил его, вырвал автомат и отбросил, почувствовал, как Хусейн шарит мне по ремню, ища нож. В следующий момент я услышал глухой шелест, с которым клинок, вынимаемый из ножен, шуршал по пластику.

Марджара задрал свободную руку с ножом. Потом ударил меня в живот. Я стиснул зубы, обхватил его вооруженную руку, а потом что есть силы врезал шпиону в лицо головой. Почувствовал, как зубы Хусейна рвут мне кожу на лбу. Как начинается обильное кровотечение, быстро заливавшее глаза.

Когда сквозь красную пелену я увидел лицо Марджары, оказалось, я разбил ему нос. И без того пораненные губы теперь лопнули, заливая подбородок кровью.

Только теперь Надим оскалился, показав мне окровавленные зубы.

На миг он замешкался. Тогда я успел вцепиться ему в горло.

Марджара отпустил нож, схватил меня за одежду, стал пытаться оттолкнуть пятернёй в лицо. Пальцем угодил мне в глаз.

Я стал его пересиливать. Несмотря ни на что, уже через треть минуты оказался сверху. Марджара не выдержал. Вцепился мне в руки, разрывая кожу кистей ногтями.

С каждым мгновением пакистанский спецназовец слабел всё сильнее. Он всё ещё сопротивлялся, дёргал щебёнку каблуками сапог, дёргался подо мной, царапал руки. А потом затих.

Я расслабился на несколько мгновений. Сполз с лежавшего без движения Марджары. Вытянул и откинул штык-нож в пропасть. А потом полез к своему автомату. Медленно, метр за метром.

Когда вцепился в него и подтянул под себя, мои глаза закрылись.

Зубаир затаился в скалах. Он полулёжал в узком пространстве между хребтом и скалистыми выступами. Следил за пограничниками в бинокль.

Джамиль сидел рядом, спрятавшись за одним из зубьев.

Ночью Молчун понял, где расположено укрытие пограничников. Но рисковать не стал. Не спустился в темноте по узким выступам скал вниз, к тропе. Не пошёл один на троих.

Вместо этого всю ночь упорно ждал, спрятавшись от ветра в расщелине. Когда едва стало рассветать, они отправились в путь вместе с Джамилем.

Шли по едва заметным козьим тропам, протянувшимся по скалам. Двигались медленно, неспешно, но так, чтобы успеть раньше пограничников.

Несколько раз Джамиль спотыкался, рисковал свалиться на пограничную тропу. Зубаир его вытаскивал. Спасал парня не из благих побуждений. Он не хотел, чтобы его тело хоть как-то выдало их местонахождение.

Зубаир и Джамиль ушли по верху примерно на сто пятьдесят метров от шалаша. Ночью под гул ветра Зубаир лично спустился на тропу по древнему, давно иссохшему руслу родника.

Вернувшись немного назад, он установил и замаскировал мину и несколько гранат в местах, где, по его мнению, наиболее вероятно пройдут пограничники. Потом вернулся наверх.

Там он устроил себе снайперскую позицию. Скала в этих местах заворачивала немного в сторону, ведя за собой и пограничную тропу.

Дальше тропа уходила в широкое скалистое ущелье, которое отлично просматривалось с его позиции. Если пограничники чудом минуют ловушки, Зубаир знал: стоит врагам ступить в ущелье — отсюда он достанет их из винтовки.

Так Молчун и наблюдал за пограничниками, ожидая, когда они покинут убежище.

Сегодня он планировал убить всех троих. Прикончить предателя Марджару, а вместе с ним и этих заносчивых советских щенков.

Неужели они могли подумать, что у них получится обхитрить Зубаира? Нет. Это было просто невозможно.

Со своей позиции Зубаир в бинокль мог наблюдать за тропой внизу. Он слушал и ждал.

Зубаир знал, что стрелять отсюда слишком рискованно и неудобно. Знал, что если откроет огонь раньше времени — рискует завязать стрелковый бой. Бой был не нужен Молчуну. Он оставил своё основное задание, чтобы казнить.

Когда темнота отступила ещё сильнее, Зубаир увидел пограничников. Увидел Хусейна.

Двое советских солдат вели предателя по пограничной тропе в сторону позиции Зубаира. Они шли прямиком в ловушку.

Он внимательно изучал этих двоих. На первый взгляд пограничники казались совершенно обычными — молодые парни-призывники. Таких легко убивать.

Во всяком случае, Молчун подумал бы так, не будь у него феноменальной памяти. Особенно на лица. И одного пограничника он узнал — сержанта, который появился тогда, в момент его первой перестрелки с советскими бойцами.

Именно после его появления наряд стал действовать. После его появления пограничники попытались обрушить на голову Молчуна скалу.

Зубаир поджал губы. Ещё сильнее сузил и без того почти постоянно щурившиеся, будто для прицеливания, глаза.

Он узнал его. Узнал этого пограничника. Это он был ответственен за первый провал Зубаира в его же собственной игре. А значит, умрёт первым.

Молчун наблюдал. Скрытно провожал группу взглядом сквозь бинокль, ожидая, когда же они достигнут расставленных им силков.

То, что произошло в следующий момент, показалось снайперу занятным.

Идя по тропе, троица принялась спорить. Потом ругаться.

Когда Марджара напал на одного из пограничников, Зубаир ухмыльнулся:

— Я уже думал, ничего интересного сегодня не случится.

— Что? — буркнул вдруг задремавший Джамиль.

Зубаир не отвлёкся от бинокля. Больше ничего не сказал юнцу. Когда услышал, что тот пошевелился, жестом приказал ему сидеть на месте.

В этот самый момент прогремел первый выстрел. Затем второй. Зубаир наблюдал, как один из пограничников упал на тропу. Потом смотрел, как Марджара борется с оставшимся.

Их борьба продолжалась даже после того, как Марджара ударил пограничника ножом.

Итогом стало то, что пограничник просто задушил Хусейна. Потом отполз от него и сам затих на тропе.

«Крепкий солдат, — подумал Молчун. — На редкость крепкий».

Молчун нахмурился. Оторвал взгляд от окуляров.

На тропе лежало три тела.

«Значит, он пытался сбежать и не смог», — промелькнуло в голове у снайпера.

Зубаир задумался.

Надо было проверить, есть ли там кто живой.

Стрелять в них отсюда у него не выйдет. Просто не получится развернуться в таком узком пространстве с винтовкой и занять правильную стрелковую позицию. Не говоря уже о баллистике.

Если из бинокля наблюдать он ещё мог, то на пути пули стояло слишком много препятствий: скальные выступы, большие валуны, выходы тёмной породы.

Стрелять отсюда — значило рисковать раскрыть себя. Одно несвоевременное дуновение ветра — и пуля собьётся с пути больше, чем нужно, и угодит в камень.

Можно было попытаться выстрелить немного ниже. Но места там было ещё меньше, а о маскировке вообще не шло речи.

«И всё же, если западня?»

— Винтовку, — бросил Зубаир Джамилю.

Мальчишка аккуратно и бережно взял оружие, передал снайперу. Тот поднялся, принялся пробираться ниже по скале, между камней.

Проверив большой валун, нависший над тропой, Зубаир аккуратно на него забрался. Несколько секунд послушал, не осыпается ли под ним земля или каменная крошка. Всё было тихо.

Место здесь было совершенно открытым.

Если бы кто-то шёл по тропе, он бы без труда рассмотрел снайпера, сидевшего на скале. И тем не менее Зубаир поднял винтовку. Всмотрелся в оптический прицел.

Он наблюдал долго. Долго всматривался в тела, ожидая увидеть хоть один намёк на то, что кто-то из них жив. Одно-единственное движение. Один-единственный вдох — и пуля тут же отправится во всё ещё живого бойца.

Никто из них не пошевелился.

Зубаир принялся мягко поглаживать спуск большим пальцем. Думать.

«И всё же, если западня?» — вновь промелькнуло у него в голове.

Тогда Молчун напрягся, мягко поглаживая курок пальцем.

Ещё когда он размышлял о том, чтобы спуститься ниже и взять тела на прицел, в душе Молчуна началась настоящая буря. Буря, которую никто посторонний просто не смог бы рассмотреть. Не смог бы понять.

Это была страшная борьба с собой. Борьба с тем, чтобы нарушить давно вошедшую в его жизнь привычку. Одна пуля — один труп. Глупо расходовать силы и патроны на мёртвых. Глупо рисковать обнаружить себя, гонясь за мертвецами.

«А если они не мертвы?» — думал Зубаир.

«А если они трупы?» — нашептывало ему глубоко укоренившееся в голове расстройство аутистического спектра, о котором мало кто знал.

Расстройство, что было силой и одновременно слабостью Зубаира. Оно помогало ему быть наблюдательным, чутким, аккуратным. Помогало без труда многие дни ожидать в засаде свою добычу. Взамен требовало лишь одного — упорядочивания всего, что только можно. Пуля к пуле, выстрел к выстрелу. Патрон к патрону.

Патрон, что не служил тактической задаче или уничтожению цели — это зря потраченный патрон.

Зубаир давно научился чувствовать это своё необычное качество. Научился понимать его и жить с ним в гармонии. И теперь он знал, что будет дальше. Что сейчас внутренние противоречия станут разрывать снайпера изнутри. Заставят его отступить, перегруппироваться, чтобы всё снова сделать «по полочкам».

«Пуля, выпущенная по трупу — пуля, потраченная зря», — шептало оно.

«Пуля, преследующая тактическую задачу, не выпущена впустую», — мысленно отвечал ему Зубаир.

Он видел в перекрестии прицела голову того самого пограничника, что придумал эту глупую уловку с халатом, набитым камнями.

Ох, сколько же самоконтроля понадобилось Молчуну, чтобы пережить этот постыдный промах. Но воля снайпера была крепкой. Хотя и не во всём могла противостоять расстройству.

Плавным движением он перевёл перекрестие с головы пограничника в землю у его ног.

— Пуля, преследующая тактическую задачу, не выпущена впустую, — прошептал он сам себе.

А потом выстрелил.

Хлопнуло. «Мосинка» выплюнула пулю и лягнула снайпера в плечо. Глухое эхо раскатилось по горам.

У ног пограничника брызнул фонтанчик земли. В воздух поднялось и тут же рассеялось облачко пыли.

Ни пограничники, ни Марджара не вздрогнули, лёжа на тропе. Никого из них не спугнул выстрел. Не заставил дёргаться в страхе. Не заставил встать и бежать.

Зубаир облегчённо опустил винтовку. Аккуратно отвел затвор и поймал горячую гильзу. Подул на неё. Сунул в карман.

Удовлетворённое результатом расстройство отступило. Пуля не была потрачена зря. Теперь Зубаир знал — они мертвы.

Он аккуратно встал, прыгнул с камня на выступ, а потом вернулся на свою позицию.

— Возьми, — сказал Зубаир, протягивая «мосинку» Джамилю.

Молодой пастух робко и трепетно принял оружие.

После снайпер затих. Он просто сидел на своей позиции, не отрывая взгляда от тел. Сидел и ждал. Не меньше получаса наблюдал за телами, чтобы исключить любую возможность обмана с их стороны.

Наконец Зубаир встал.

— Будь здесь, — отрывисто сказал он Джамилю.

Мальчишка затравленно покивал головой.

Зубаир принялся продвигаться по тропе к высохшему руслу родника, чтобы спуститься вниз и сфотографировать тела Марджары и пограничников на миниатюрный фотоаппарат, что имел при себе.

Лоб пёкло от ран. Жгло глубокие царапины на руках, оставленные ногтями Марджары. Затвор автомата, который я держал под собой, больно упёрся в грудь. Но невыносимее всего было другое чувство — сильно чесалась спина.

Терпеть это было почти невозможно, но я терпел. Терпел, сколько надо. Едва дышал, чтобы не выдать себя вздымающейся спиной.

Остальные тоже терпели: Витя Мартынов лежал на животе без единого движения. Казалось, он даже не дышал. Марджара так и остался валяться на спине, прикрыв глаза.

Что ж, в конце концов мы решили взять на вооружение мой план. Марджара пытался спорить, однако в итоге благоразумно согласился с большинством.

И всё равно мы шли на большой риск. То, что нам пришлось подраться по-настоящему, это ладно. Непонятно было, поверит ли Зубаир в наш спектакль с ножом и удушением. Непонятно было, сколько нам предстояло лежать в таком положении и стараться не выдавать себя. Непонятно, как долго Зубаир будет следить за нами и когда спустится, чтобы проверить тела.

Тем не менее я был доволен тем, как всё идёт. И доказательством того, что план работает, стал выстрел Зубаира в землю у моих ног.

Мы выдержали и это. Никто не пошевелился. Хотя адреналина я хватил как надо.

Однако у нас не было сомнений — он не станет стрелять, если столкнётся с сомнениями относительно того, живы ли мы или нет.

— Зубаир никогда не стреляет в мёртвых, — сказал Хусейн нам перед выходом. — Это его правило, которое он просто не может нарушить. Сам не знаю, почему. Если он будет неуверен, живы мы или нет, скорее проверит лично, чем станет стрелять для проверки.

Оставалась самая важная задача — вовремя распознать, что Молчун приближается. Ведь если он спустится и подойдёт слишком близко — может понять, что мы всё-таки живы. В таком случае был шанс спугнуть его.

Я приоткрыл левый глаз. Делал это время от времени, чтобы посмотреть на левую руку Марджары. Почти всегда она была расслаблена. Это значило, что Зубаир не приближается. Что Марджара не слышит его шагов.

Обычно рука оставалась расслаблена. Но не в этот раз.

Сейчас я видел, как Хусейн едва заметно шевелит большим пальцем. Делает им почти неуловимые движения.

«Идёт с фронта, — пронеслось у меня в голове. — Пора действовать».