Пограничник. Том 7: Призраки Пянджа

Глава 6

— Ай! Сука! — крикнул Мартынов, втягивая набитый камнями кафтан, который только что прострелила снайперская пуля, за валун.

Я тем временем залёг слева, наблюдая за горами, протянувшимися через пропасть. Через бинокль, который я взял у Мартынова, увидел, как между скал мимолётно блеснуло.

Он выдал свою позицию. Как я и ожидал — поторопился.

Снайпер был крайне педантичен. Он вёл огонь почти через равные промежутки времени. Каждая смена позиции, каждый акт заряжания винтовки — всё для такого человека было определённым, выверенным ритуалом, который он очень не любил нарушать.

Единственным вариантом одолеть такого профи было использовать его привычки против него же. Надавить, заставить действовать быстрее, чем он привык. Так я и сделал.

Конечно, пришлось немного рискнуть — я не знал наверняка, станет ли он стрелять именно в своего. Но в конце концов моя догадка оказалась правдой: он хотел достать товарища, оказавшегося в нашем плену.

Снайпер всегда стрелял из такого положения, чтобы скрыть возможный блик от окуляров своего прицела. Теперь он поторопился.

— Алим⁈ — крикнул я, торопливо поднимаясь и глядя на нашего снайпера.

Канджиев был уже на позиции. Он лежал за камнем. Стрелял с левой руки. Представляю, какую боль ему пришлось сейчас испытывать, чтобы устроиться на стрелковой позиции правильно. Тем не менее Канджиев готовился стрелять. И внимательно следил за горами.

— Видел⁈ — крикнул я.

— Да!

В следующий момент грянул выстрел СВД. Один-единственный выстрел. Он раскатился по горам, хлёстким эхом отразился от них, поднялся к небу.

Я припал к биноклю. Увидел, как над позицией снайпера хлопнула пуля. Как подняла она едва заметный фонтанчик пыли из небольшого валуна, на котором лежала не слишком выдающаяся, но большая плита породы, окружённая рыхлой землёй — результат когда-то прошедшей там сели.

— Куда он стреляет⁈ — крикнул Мартынов, сидевший за камнем. — Снайпер же ниже!

Даже лазутчик в очках, который вёл себя почти безучастно, повернулся и припал к камню руками, задрал голову, наблюдая за всем происходящим.

— Тихо, — сказал я напряжённо. — Ждём.

Не прошло и трёх секунд, как камень, по которому стрелял Алим, раскололся. Осколки его принялись падать вниз, задевая другие камни. Плита, не меньше четырёх метров в ширину, соскользнула, но не упала. Зато валуны, что её поддерживали, потеряли устойчивость, и один за другим «высыпались» из склона и с грохотом принялись катиться вниз, сталкиваясь с другими, выбивая из тела горы третьи.

Редкий, но сильный камнепад обрушился вниз, туда, где была позиция вражеского снайпера.

На площадку за приподнятыми скалами, где он засел, стали падать большие камни. Они рушили всё на своём пути — ломали гребни, сбивали острые пики каменистых скал.

Было непонятно — усилится ли лавина или же всё окончится этой и без того страшной «бомбардировкой» камнями.

Мартынов уставился вверх, на это жуткое зрелище, показывающее нам во всей красе всю силу природы. Он даже стянул панаму с головы. Лазутчик в растерянности поджал губы, обнажая сжатые зубы.

Камни грохотали. Грохотали и падали вниз с гулом, который мог по силе поспорить со звуком выстрела из любого стрелкового оружия.

Я наблюдал, как каменные глыбы накрывали позицию снайпера. Как поднимали там облака жёлто-серой пыли.

Молчун понял, что его заманивают в ловушку почти сразу, как выстрелил.

Ещё чуть больше секунды он наблюдал в оптический прицел за тем, как поддельную «спину» Марджары затягивают за камень.

Тогда Зубаир осознал, что совершил какую-то ошибку. Какую? Сейчас снайпер не мог этого понять. Знал он только одно — нужно затаиться как можно скорее. Что же приготовили для него советские пограничники? Эти шурави?

Молчун вынужденно стал делать то, чего не любил больше всего на свете — торопиться.

Обычно он медленно, оберегая прицел, втягивал винтовку под себя и принимался переползать в другое место. Теперь же он стиснул цевьё и рукоять винтовки, быстро перекатился на спину, вскинул «Мосинку» через себя и быстро уложил её вдоль тела.

— Лежать. Быстро, — бросил он Джамилю.

Молодой мужчина, присевший и сгорбившийся за камнем, тут же подчинился и распластался на земле.

Зубаир собирался затихнуть. Притвориться, что его здесь уже нет. Что он, согласно собственному порядку действий, уже движется на другую позицию. Он быстро понял, что каким-то чудом пограничники выявили его порядок. А значит, теперь его следовало нарушить, чтобы снова сбить их с толку. Но сначала — залечь. Дать им иллюзию того, что они в безопасности. Что Зубаир ушёл.

Не мог он знать, что его торопливая работа с винтовкой выдала его. Что окуляр блеснул, отразив прямые, сильные лучи солнца.

Не прошло и десяти ударов сердца с момента выстрела, как он увидел над собой, под каменистым козырьком, нависшим над ним метрах в шести, облачко пыли. Это была пуля. Спустя долю секунды до него донесся хлёсткий и сухой звук выстрела из СВД.

А потом началось.

Несколько мгновений Зубаир, как заворожённый, наблюдал за медленно начинавшимся, нараставшим, словно снежный ком, камнепадом. Когда первые, ещё не такие большие камни стали падать на козью тропу, по которой они с Джамилем двигались, Зубаир понял, что произошло.

Его перехитрили.

Снайпер вскочил на ноги, быстро бросил мальчишке:

— За мной!

Тот тоже изумлённо уставился наверх, стискивая мешок с патронами и припасами.

Когда большой валун сорвался из-под плиты-козырька, а сама она съехала немного ниже, когда земля под ней принялась осыпаться и по-настоящему большие камни сдвинулись с места и стали падать вниз, они побежали.

Побежали, невзирая на возможный огонь снайпера с позиции пограничников.

— Бегом! За мной! — кричал Зубаир, когда всё вокруг наполнилось страшным грохотом камнепада, а воздух загустел от пыли. — Бегом!

Они понеслись по тропе, уходя от обвала. Не успели пробежать и десяти метров, как камни завалили предыдущую стрелковую позицию снайпера.

Камнепад не успокаивался. Грозил он в любую минуту накрыть и их с Джамилем. Однако Зубаир уже понял — они обгоняют камни. Ещё несколько шагов, ещё несколько метров, и они смогут выйти из опасной зоны.

— А-а-а-г-х-р! — вдруг услышал Молчун сквозь шум камней.

На бегу, сжимая винтовку, он обернулся. Глянул на Джамиля, под ноги которому рухнул очередной камень. Потом подпрыгнул, отскочил от тропы и полетел прямиком в пропасть.

Молодой пастух не удержался на ногах и упал навзничь. Вскрикнул:

— Помоги!

Зубаир колебался недолго. Пастух нужен был ему, чтобы и дальше действовать в этих горах.

Тогда снайпер бросился к нему.

— Вставай, — сухо сказал он Джамилю, хватая того за рукав. — Вставай. Пошли.

Мальчишка неловко поднялся. Зубаир стал толкать его в спину, видя, что ещё немного — и их накроет и на этом участке тропы.

Джамиль побежал на своих, все еще непослушных после падения ногах. Зубаир последовал за ним.

Ещё не меньше минуты они спасались от камней, пока наконец от гула камнепада не осталось одно только эхо, быстро рассеявшееся в горах.

Когда они остановились, Джамиль упал на тропу, переводя дыхание. Зубаир присел почти у края, за камнем. Стал наблюдать за той стороной пропасти.

Здесь позиция для стрельбы никуда не годилась. Пограничная тропа уходила в ущелье и заворачивала, скрывалась с глаз.

Зубаир знал, что дальше она снова шла по краю пропасти, но расстояние и ветер в тех местах исключали любую возможность прицельной стрельбы. Нужно было действовать иначе.

Однако снайпер чувствовал нечто, что раньше ему почти не приходилось испытывать — досаду, неприятный скрежет уязвлённой гордости. Уязвлённой от того, что его переиграли в собственной игре. По собственным же правилам.

Нет, опытному стрелку и раньше приходилось терпеть неудачи. Отступать под массированным огнём или перед превосходящими силами противника. Но такие «поражения» всегда переносились им просто.

Но если игра шла по его правилам — он всегда выходил безоговорочным победителем.

Никогда в жизни Зубаир не думал, что кто-то будет способен перехитрить его. Переиграть в снайперской дуэли. Неприятное чувство — желание мести, желание отыграть своё, которое обычно чуждо было эмоционально стабильному и холодному человеку, оказалось не так-то просто подавить. Даже больше — практически невозможно.

«Как эти сосунки умудрились перехитрить меня? — крутилось у него в голове. — Эти срочники. Эти полудети могут разве что за родину умирать. Но не тягаться со мной».

Зубаиру даже пришлось напрячь волю, чтобы отбросить нахлынувшие самокопания: как я мог ошибиться? Как мог пойти у них на поводу? Зачем выстрелил? Ведь цель казалась слишком лёгкой. Неоправданно лёгкой.

— Ты… ты спас меня, — глубоко дыша и валяясь на спине, пролепетал Джамиль.

Зубаир на него не посмотрел, продолжая наблюдать за той стороной. Только сказал:

— Ты знаешь, как перейти через пропасть?

Мальчишка тяжело уселся на задницу. Выдохнул, утирая пыльное лицо.

— Да. Брат говорил мне, что…

— Хорошо, — перебил его Молчун. — Тогда пойдём. Мне нужно закончить моё дело.

— Возможно, сукин сын не сдох, — проговорил Мартынов, выглядывая из-за камня и рассматривая то, как в горах, через пропасть, рассеивается пыль.

— Мог уйти, да, — согласился я, поднимаясь из-за камня. — Но мог и погибнуть. Как минимум — он потерял преимущество.

Когда начался камнепад, я заметил в бинокль, как вражеский снайпер и его проводник отступают по тропе, стараясь спастись от камнепада.

К сожалению, пыль быстро застила всё на той стороне, и сложно было сказать наверняка — погиб ли снайпер.

Ясно одно — нам нужно оставаться начеку.

Алим Канджиев с трудом и помощью захваченного пограничниками Расула поднялся на ноги. При этом винтовку он бросил на земле, не в силах поднять её одной рукой.

— Алим! — бросил ему я. — Ты молодец! Отлично придумал с камнепадом!

Канджиев глянул на меня и едва заметно улыбнулся, но тут же подавил улыбку.

— Да ладно. Я б всё равно в него не попал. Не видел. Только заметил блик и всё.

— И всё равно додумался, куда стрелять надо. Как рука?

Канджиев махнул здоровой рукой.

— Жить буду.

Мартынов переглянулся с молчаливым задержанным лазутчиком.

— Сашка, а ты как понял, что снайпер будет в своего стрелять?

— Ну, — я отряхнулся от пыли, — либо ты, либо этот очкастый. Да только на тебе бушлат казённый. Портить было жалко.

Мартынов удивлённо уставился на меня. А потом нервно рассмеялся, даже хлопнул задержанного лазутчика по плечу. Тот не дрогнул ни единой мышцей на лице. Только обернулся и поднял взгляд на старшего сержанта.

— Ну даёшь, Сашка, — смеялся Мартынов. — Ну даёшь! Вот же придумал, а?

— Ну! — отозвался Гамгадзе, запаковывая радиостанцию в сумку. — Если б не ты, генацвале, чёрт его знает, сколько бы нам тут сидеть пришлось! Ох, ёлки-палки!

Гамгадзе кинулся к Канджиеву, который вдруг не выдержал боли. Ноги снайпера подкосились, и тот сполз спиной по камню. Радист принялся торопливо доставать аптечку и перевязочный пакет. Стал заниматься рукой Алима.

— Давай помогу, — предложил Расул тихо.

— Знать бы ещё, сдох этот сукин сын или нет, — пробурчал Мартынов, возвращая панаму на голову. — Что б не было у нас проблем дальше, по пути.

— Держи так. Ага, — сказал Гамгадзе Расулу и встал, чтобы поискать, из чего сделать Алиму шину на руку. Потом крикнул нам: — Лучше б сдох! Он, падла такая, мою Платвичку застрелил! А очень мне, понимаешь, лошадь эта нравилась! Умная была! Добрая. Жалко её!

— Зубаира так просто не убить, — внезапно для всех подал голос пленный лазутчик.

Мы с Мартыновым, стоя над ним, глянули на всё ещё сидевшего под камнем задержанного.

Тот медленно поднял голову. Посмотрел на меня сквозь свои тёмные очки.

— Он высокий профессионал. Обучение проходил у американских советников ещё до войны, — сказал лазутчик в очках.

— Хайло своё брехливое закрой, — пробурчал ему Мартынов. — Говорить на заставе будешь. И то, когда тебе разрешат, вражина. А до того — молчи в тряпочку.

Мартынов пнул полный камней халат лазутчика, мешком лежащий рядом.

— Вытряхивай и одевайся. Не хватало, что б ты ночью ещё пневмонию на холоде подхватил и сдох. Зря из-за тебя что ли шкуру подставляли? А мы теперь пешие. Нам дорога долгая предстоит.

Мы двигались пешими по ущелью, где я оставил Огонька. На единственную лошадь, оставшуюся у наряда, усадили Алима.

Лазутчик шёл первым, под конвоем Мартынова. А вот Расула под конвоем вести не стали. Даже рук ему не связали. Он свободно шёл за моей спиной, перед Гамгадзе.

— Вот значит как. Передатчики раскладывают, — задумчиво пробурчал Мартынов, когда я рассказал ему всё, что произошло после того, как они отправились дальше по тропе и оставили нас у пещеры.

При слове «передатчики» лазутчик замедлил шаг. Едва заметно повернул голову.

Мартынов рассказал мне, что при нём не было оружия и никаких документов. Что назвался он капитаном Надимом Хусейном. Однако подробностей о себе выдавать не спешил. Сказал, раз уж взяли, говорить будет только с начальством. Нам — ни слова больше о себе не проронит.

Мартынов и не настаивал. Лазутчик был спокойным, и, казалось, даже не думал сопротивляться.

— Значит, ты остальных отправил на заставу, — сказал Мартынов. — А тот, молодой пастух, который вовсе и не пастух — он всё? Помер?

— Попытался убить нас, но погиб сам, — кивнул я. — В пропасть упал.

— Вот падла такая, — плюнул Мартынов и толкнул в плечо Надима. — Ну ничего, сука очкастая. Ты нам всё расскажешь — и зачем вам эти камни-маяки, и кто твои дружки будут.

Надим пошатнулся на ногах, но даже не обернулся.

— Кстати, я тебе рассказывал, как мы этих двоих взяли? — хмыкнул Мартынов недобро.

— Да когда бы?

Он вздохнул, наполняя лёгкие разрежённым воздухом. Начал:

— Идём мы, значит, дозором. Идём спокойно. Всё нормально, никаких проблем. И тут на тебе! Выпрыгивает дед какой-то из ущелья, что справа от тропы протянулось. Руками машет.

Ну мы, значит, все опешили, за автоматы похватались. А дед и кричит:

— Стойте! Не стреляйте! У меня тут дух! Гамгадзе ему: че? Какой дух? А Алим: так от него козами воняет. Я отсюда чую. Вот тебе и дух! Старик тогда тюбетейку стянул, сорвал бороду, ну мы — хоть стой, хоть падай. Хорошо — в седлах были. Никакой это не старик оказался. Расул, вон.

Мартынов кивнул назад, туда, где шёл старший сын Айдарбека.

— Ну он нам и говорит, — продолжал старший сержант, — я, мол, заметил вас ещё на той стороне ущелья. Увидел, как идёте. Ну вот и завёл врага, которого вёл в горы, в низину, между скал. А потом сбежал от него.

Мартынов сдержанно улыбнулся и продолжил:

— Ну и повёл нас Расул к нему, к нарушителю этому. Мы его и взяли. Так что — Расул молодец. Единственное, вот что мне сказал: я вам его помог схватить, а вы, взамен, пришлите кого-нибудь, чтоб с этой бандой душманов разобраться, кто моей семье угрожает. А я ему — не боись, боец. Начальник заставы у нас умный. Придумает, как тебе помочь.

Я обернулся. Глянул на Расула, который молча шёл в середине цепочки. Вот он был похож на своего отца. Парень был молодым, однако возраст пастуха определить сложно. Слишком сильно горы и тяжёлые условия жизни старят людей. Ему одновременно можно было дать и тридцать лет, и тридцать пять, и сорок.

Как и у отца, у Расула было кругловатое, смуглое и плоское лицо с маленькими глазами. Он носил короткие чёрные волосы и короткую же редковатую бороду.

Одевался похожим образом, как и лазутчик — в чапан с шароварами, только на голове носил войлочную тюбетейку с заковыристым узором.

— А я тогда ещё спросил его, — вклинился Гамгадзе, слушавший наш разговор, — для чего тебе борода? Для чего морду сажей натёр? От кого маскируешься? А что ты мне сказал? А? Что сказал, Расул, генацвале?

— Чтоб за деда сойти, — протянул Расул немного мычащим, низковатым голосом. — Чтоб не узнали.

Пограничники кратко, но звонко и немного нервно рассмеялись.

— Кто не узнал? Козлы горные? — сквозь смех спросил Мартынов.

Внезапно развеселившиеся пограничники замолчали. Всё потому, что заговорил Надим Хусейн.

— Зубаир не умер. И вас так просто не оставит.

Мартынов даже остановил шаг. Я нахмурился, поправил ремень автомата на плече. Остальные парни тоже остановились. Алим натянул поводья, заставив Огонька застыть на месте.

— Он… — начал было лазутчик, но Мартынов прервал его.

— Че ещё за Зубаир? Ты че несёшь? Тебе что сказали, падла? — разозлился старший сержант. — Помалкивать тебе сказали! Вот что! Говорить будешь, когда спросят!

— Тихо ты, Витя, — осадил я старшего сержанта. — Он про снайпера.

— Саша! Да он же за одно с этой сукой снайперской!

— Пусть говорит. Тихо, — я положил руку на плечо обернувшемуся ко мне Мартынову.

— Наплетёт! — ответил тот.

— Витя, не надо.

Мартынов не выдержал моего пристального взгляда, отвел глаза.

— Ладно, шпиён недоделанный. Че ты сказать хотел? — обратился он к Хусейну.

Тот повернулся к нам, держа связанные руки низко опущенными. Смотрел он внимательно, и из-за очков казалось — совершенно не моргал.

— Он вас не оставит. Станет охотиться на вас. Убивать одного за другим, — монотонным, спокойным тоном проговорил лазутчик.

— А ты только и рад, да? — кивнул ему Мартынов задиристо.

— Нет, — Хусейн покачал головой. — Потому что первым он убьёт именно меня. Не допустит, чтобы вы доставили меня на заставу.

Я вышел вперёд Мартынова, заглянул ему в глаза.

— Поверю, — сказал я холодно. — У тебя, как я понял, предложение какое-то имеется?

— Имеется, — Хусейн кивнул.

— Я слушаю.

— Я знаю, как его остановить, молодой шурави. Знаю и помогу.