Пресвитерианцы. Вторая армия

Глава 28

Гванук едва сдержался, чтобы не запрокинуть голову и не расхохотаться. Но волна ярости среди его пленителей набухала такая сильная, что было ясно: сначала прибьют, а потом подумают, зачем это сделали. Адъютанту же теперь с особой силой хотелось добраться живым до старого генерала. Потому что самураи в петлях висели уже явно не первый день, и следы разложения на них стали вполне заметны.

«Это что же получается?» — задался Гванук вопросом, ответа на который не смог найти.

Так как за его спиной вдруг что-то громко грохнуло, породив целую волну криков боли, ржания. Пахнуло гарью.

Граната!

А на дороге почти одновременно взорвались еще несколько гранат. Гванук, вжимаясь в лошадь, увидел, как отовсюду — из любого мелкого укрытия, заборчика, сарая — стали выскакивать огромные, закованные в сталь, бойцы; довольно крупный отряд появился впереди на дороге…

— … рошку не зацепите! — услышал он отголоски команд.

Самураи толком не успели оправиться от взрывов, многие зажимали раны или вообще падали с перепуганных лошадей. Одни хватались по привычке за луки; другие, понимая, что стрелы тут уже не помогут, выхватывали из ножен мечи. Были и те, кто пытался развернуть коней и мчать назад, но дорога уже входила на обжитые и застроенные селянами земли, все пространство в разных направлениях пересекали каменные заборы или густые кустарники, высаженные в ряд. А Головорезы (а это были именно они!) уже сбегались из укрытий, перекрывали дорогу, пытаясь не дать уйти быстрым всадникам.

В нескольких местах завязались схватки. Самураи имели преимущество, будучи, верхом, но среди них годных в бою осталось меньше половины, тогда как Головорезов вокруг было уже сотни две. Гванук тихонько сполз с лошади, но держал ее за повод, чтобы животное защищало его своим телом. Незаметно он подобрал легкую катану, выдернув ее из уже застывших пальцев мертвого самурая.

Ниппонцы сгрудились вокруг своего предводителя, многие также спешивались, прикрываясь лошадьми. А вот сам Кикучи даже приподнялся на стременах, что-то выглядывая.

— Угиль! — зарычал он, перекрикивая шум боя. — Вижу тебя, труса! Выходи на бой со мной, коли ты настоящий командир! Выходи, трус!

«Что за чушь, — изумился Гванук. — Идет бой. Какие тут могут быть поединки? И какой настоящий командир бросит руководство боем ради поединка…».

Увы, он плохо знал Звезду. Тигромедведь, конечно, слушал наставления генерала Ли, но внутри него всегда сидел зверь, жаждущий боя и славы.

— Всем стоять! — прогрохотало издалека.

Головорезы замерли и отступили на несколько шагов.

Угиль шел. Действительно, странно, что он шагал к Кикучи откуда-то издалека. Несмотря на свои полковничьи регалии, Чу Угиль всегда дрался в первых рядах. Рослые гренадеры расступились, и в тот же миг Гвануку всё стало ясно: Звезда шел, прихрамывая, левая рука его была плотно примотана к туловищу, а по щеке со шрамом будто теркой прошлись.

— Нельзя! — завопил адъютант О, забыв о плане оставаться незаметным. — Он же ранен! Какой тут может быть поединок⁈

Он кинулся к другу, но самураи его перехватили и отбросили назад.

— Молчи, О! — рыкнул Угиль. — Я этого мелкого предателя одной рукой уработаю… Даже, если он с коня не слезет.

Это Звезда ловко ввернул. Кикучи все-таки устыдился и спешился. Взял свой тяжелый тати в обе руки и плавными шагами двинулся к тигромедведю. Тот держал свой хвандо опущенным. Однако, когда холодная сталь змеиным броском метнулась к горлу Звезды, рука его резко взметнулась, и широкий клинок парировал удар. Даже одной лапы полковника Головорезов хватило, чтобы остановить тати врага. Но с трудом.

Кикучи отошел, но тут подшагнул вперед и разразился серией сильных ударов. Угиль успевал везде. Но все-таки, под напором ниппонца шагнул назад, скривившись от боли. Почуяв слабость, Мочимото усилил напор. О, он был хорош! Видно, что княжеского сына бою на мечах учили настоящие мастера.

«Держись, Угиль! — мысленно молился Гванук. — Арита ведь научил тебя всем ниппонским уловкам!».

И уловки не срабатывали. Тигромедведь, действительно, научился у своего друга-соперника читать бой. Нигде Кикучи не смог застать чосонского полковника врасплох. Но полковник-предатель не сбавлял свой напор. Осознав, что раны сильно донимают Звезду, предатель бил снова и снова, стараясь не столько поразить соперника, сколько утомить, заставить двигаться. Он бил и бил в хвандо, надеясь отсушить единственную рабочую руку Угиля.

Последний ушел в глухую оборону. Конечно, Чу Угиль мог надеяться на то, что от такой долгой и яростной атаки Кикучи утомится, но все видели, что Звезда устает сильнее. «Только обороняющийся проиграет; рано или поздно, но проиграет» — это простую истину боя Гванук знал отлично. И вот уже тати первый раз лязгнул по доспеху тигромедведя. Вот он обрушился на его латное плечо. Угиль поднял руку с хвандо повыше, защищая самое важное — голову. Он тяжело дышал, его движения стали медленнее… Тут-то Кикучи резко перевел клинок вниз и глубоко всадил его в открывшееся бедро. То самое проклятое бедро Звезды!

Чу Угиль зарычал от страшной боли. Кровь стремительно заливала его штанину. Неловко отмахнувшись, тигромедведь потерял равновесие и мешком завалился на спину. Хвандо выскользнул из ослабевших пальцев.

Кикучи облегченно выдохнул.

— Ну, вот и всё.

Он шагну вперед, картинно крутанул клинком, беря тати обратным хватом, чтобы воткнуть меч в открытое горло поверженного врага.

— Нет.

И из груди Мочитомо Кикучи вылезло окровавленное острие легкой катаны.

Забытый всеми О Гванук с подобранным вражеским мечом тихо рванул к двум сражающимся полковникам, нарушая святое пространство поединка — и всадил катану в спину врага. Кикучи еще только начал заваливаться, а адъютант уже вынул меч, встал над тяжело дышащим Угилем, выставил оружие перед собой и заорал в исступлении:

— Убейте их всех! Никаких поединков! Просто валите!

Головорезы волной нахлынули на несколько уцелевших десятков самураев и в короткий срок перебили их всех.

«К демонам благородство, — Гванук холодно смотрел на избиение. — Они все должны сдохнуть».

…Колонна из пары сотен гренадеров, спеша изо всех сил, шла к Хакате, вдоль развешанных мертвых самураев. Шли молча. Не особо хотелось говорить, когда рядом, на самодельных носилках умирал их легендарный полковник. Рану Чу Угиля плотно замотали, но кровотечение остановить не удавалось. Опытные воины понимали, что будет, если на ноге перебить важную вену. У Звезды кровь отлила от лица, он потерял сознание, но еще дышал.

Быстрее! Быстрее! Может, лекари еще успеют залатать рану — и полковника удастся спасти.

Гванук шел рядом с носилками. Конечно, очень хотелось схватить какого-нибудь коня, коих после боя немало бродило по округе, и во всю прыть нестись к генералу! Предупредить! Но он не мог оставить Звезду в таком состоянии. Это было выше его сил. Тем более, что пара Головорезов это сделали вместо него и мчались сейчас в город, чтобы сообщить о новой стычке. И спасенном адъютанте.

Именно поэтому встреча Гванука с Ли Чжонму состоялась раньше, чем ожидал первый. Целая кавалькада всадников заполонила дорогу, и впереди бодрой рысью скакал главнокомандующий. Не доезжая до Головорезов, он довольно бодро спешился. Подошел к Гвануку, тяжко вздохнул — и вдруг крепко обнял юношу.

— Слава богу! — прошептал он на тайном языке, так что слышал только Гванук.

После повернулся к носилкам.

— Лекари! Быстрее! — махнул он нескольким городским целителям, которых привез с собой.

Головорезы тихонько опустили носилки с Угилем на землю — и лекари занялись свежей раной.

— Пойдем, — Ли Чжонму повлек юношу за собой. — Мы тут уже ничем не сможем помочь. Разве что помолимся в пути.

Гванук вывернул локоть из руки старого генерала.

— Нет. Сначала выслушай меня, господин.

И принялся рассказывать всё без утайки. Как обманула его подлая женщина, с черной коварной улыбкой; как слепо он верил ей, мечтая о невозможной любви; как, выведав у него главные тайны, враги нацелили нож на сердце сиятельного Ли Чжонму; как потом сюго предали своего господина, а он, Гванук, не смог предупредить. И теперь — исключительно по его вине — всё пропало.

— Я всему виной, сиятельный, — рассказ вновь распалил застывшее было сердце юноши, он снова пережил всю испытанную боль, отчего говорить ему стало очень тяжело. — Я пришел сюда только для того, чтобы сказать: не верь Мацууре! Войско сюго наверняка идет за мной следом. И, скорее всего, уже завтра оно будет здесь. Может быть, вместе с Оучи и их союзниками. А теперь убей меня. Казни за постыдную слабость. Я недостоин даже сражаться и умереть рядом с тобой.

Ли Чжонму растерянно остановился. Совершенно неуместная улыбка начала растягиваться на его лице, но он подавил ее.

— О… Мальчик мой. Во-первых… никто умирать не будет. А во-вторых, не кори так себя. Ничего непоправимого ты не сделал. Что за нами следят — это было неизбежно. Не от тебя, так от кого-нибудь другого, наши тайны выведали б. Ведь не такие уж это и тайны… Особо не скроешь.

Он снова настойчиво взял растерянного адъютанта под локоть.

— Что же касаемо измены сюго… То она не стала для меня новостью. Когда их войско по неясным причинам отступило перед не особо сильным врагом — я уже заподозрил неладное и стал предпринимать меры. А когда поехал на встречу к Мацууре, меня уже прямо предупредили.

— Кто? — замер на месте Гванук.

— Не поверишь! Садака Рюдодзю. Правая рука Мацууры… Я бы и сам не поверил. Но он мне доступно объяснил мотивы своего поступка. Говоря поэтически: квадратный самурай разбил ему сердце. Он обожал своего господина… я, конечно, подразумеваю обожание в нормальном смысле. Когда мы спасли Мацууру из плена, Садака проникся к нам искренней благодарностью. Он убежден, что и его господин Мацуура должен испытывать не меньшую благодарность. А тот замыслил измену. И Садака написал мне подробное письмо, в котором изменил клятве верности Мацууре, раскрыл его план и добавил, что после этого сам уйдет из жизни…

Ли Чжонму сделал несколько шагов в задумчивом молчании.

— Странные они тут, О… То раздражают, то вызывают восхищение. Невозможный народ — никаких сил нет.

Он вздохнул, но продолжил с нарочитой бодростью.

— Из письма я понял, что наши сюго смотрят на ситуацию не так глубоко, как твоя шпионка. Им не я был нужен, а как раз ружья и пушки. И, пообещав их, я выторговал себе и жизнь, и — главное — время!

«Верно, — вспомнил Гванук беседу заговорщиков. — Они все хотели наше оружие, чтобы вымолить милость у сегуна. Симадзу так и говорил… — юноша озадаченно встал. — А, может быть, Мацуура меня сюда отправил втайне от Симадзу? Чтобы самому захватить пушки и обойти южного князя?».

То, что враги уже обманывают друг друга и норовят обокрасть, внушило ему некоторую надежду.

— А как ты распорядился полученным временем, господин?

— Ты скоро это сам увидишь, О! — рассмеялся старый генерал. — Главное — наши моряки взяли на абордаж все корабли Мацууры, а войска — захватили его главный замок. Еще до того, как я вернулся. Захватили и сравняли с землей — чтобы познал гаденыш цену измены. Всё самое ценное вывезли в Хакату: и оттуда, и из Дадзайфу.

— Почему в Хакату?

— По ряду причин. Город усиленно готовится к обороне, все мастерские работают круглые сутки! Кстати, ты же не знаешь! Наш полуторарукий друг Мита Хаата разогнал совет и стал единоличным правителем города. А я его в этом поддержал. Мы за эти дни о многом договорились…

Они сели, наконец, на лошадей и поехали в город.

— Потом наша Армия вместе с хакатцами «встретили» тысячу самураев, что «сопровождали» меня, — Ли Чжонму кивнул на очередной висящий труп, мимо которого проезжала кавалькада. — Сделали всё отлично, правда, Угиль в своем боевом угаре получил аж несколько ран. Неопасных. Я велел ему оставаться в тылу, заниматься перевозками в гавани, а он, оказывается, опять полез на самый передний край. Болван! — с горечью в голосе выругался старый генерал. — Так и не понял, что значит быть полковником…

Дальше какое-то время все ехали в скорбном молчании. Главнокомандующий любил тигромедведя. Он возвысил того из самых низов и гордился тем, какого талантливого командира нашел и воспитал. Но воспитал не до конца; Чу Угиль так и остался лихим рубакой, для которого яростный бой был важнее разумного управление полком.

— Он был жив, — попытался утешить его Гванук. — Лекари обязательно его подлатают… Звезда еще принесет тебе отрубленные головы предателей-сюго, сиятельный!

— Нет, — коротко бросил Ли Чжонму, а рука его стиснула повод до хруста в суставах.

Гванук не знал, что на это сказать. А через несколько бодрых лошадиных шагов даже думать об этом забыл. Они с генералом Ли миновали очередную группу строений окраинной части Хакаты — и вдруг Гванук оказался перед свежим пустырем (здесь явно снесли не один десяток хибар), а за пустым пространством находилась внушительная стена!

Огромная земляная насыпь, выполненная в виде углов-реданов. Не особо высокая, где-то в полтора человеческих роста, но основательная, невероятно толстая, даже издалека это было заметно. На вершине насыпи установили деревянные платформы, укрытые корзинами с землей, из-за которых выглядывали жерла пушек.

— Видел бы ты свое лицо, О! — Ли Чжонму даже слегка повеселел. — Ты ведь не был в городе уже давно. Три месяца идет стройка. Мы окружили ядро Хакаты, восточную и центральную часть, со всеми важнейшими храмами, мастерскими и пристанями. Не везде она такая… завершенная, но главное направление сходу не возьмешь.

Старик наклонился к адъютанту.

— И главное — об этом сюрпризе мало кому из наших врагов известно.

— Мы уничтожим их, — с жуткой улыбкой на лице прорычал Гванук. — Перебьем их всех!

Улыбка медленно сошла с лица Ли Чжонму. Он ничего не ответил, только ударил коня пятками, понукая его к открывающимся воротам.

Внутри город кишел, как муравейник. Всюду просто толпы людей! Новый правитель города Мита Хаата развернул кипучую деятельность. За стены загнали практически всех жителей окрестностей. И не просто загнал: тысячи крестьян и горожан сбивались в отряды, которых прямо сейчас спешно наставляли в азах боевой науки.

— Разграбление владений Мацууры дало нашему пирату требуемые ресурсы. Есть оружие, чтобы вооружить каждого, а запасов риса хватит на многие месяцы осады. У Миты Хааты уже около десяти тысяч воинов.

— Крестьян? — скептически уточнил Гванук.

— На стене и крестьянин с копьем — вполне себе воин… С моря тоже угрозы нет. В гавани 20 кораблей Ударной эскадры, мы захватили полтора десятка судов Мацууры, часть я отдал городу.

Адъютант О завороженно наблюдал за толпами вооруженных людей. Даже конницу разглядел.

— Погодите… Арита⁈

Это точно он! Полковник-самурай куда-то вел конные роты… которые, по словам Мацууры, перешли на сторону сюго.

— Сиятельный, мне сказали, что из полков Ариты и Щеголей бежало всего несколько десятков…

— Правильно, — кивнул генерал Ли. — Я бы на их месте сказал тебе точно так же. Но это неправда. Из Конного полка вернулось почти шесть сотен. Щеголи — это и впрямь предали. Но даже от них к нам вернулось полторы сотни — практически рота.

Сердце бешено заколотилось в груди Гванука.

— Ну, теперь-то я точно знаю, что сюго обречены, сиятельный! Мы им точно покажем! Они обломают зубы об Хакату, а потом наша Армия уничтожит их всех!

— Нет.

Ли Чжонму остановил коня.

— Послушай, О. Я не хочу держать тебя в неведении. Да, сюго обломают зубы, это верно. Но всего остального не будет.

— Но почему?

— Потому что Армия Старого Владыки не будет принимать в этом участия. Мы уходим.

— Из Хакаты?

— Из Ниппона.