Наполеон хорошо знал, что здесь новый год наступает не в конце декабря, а на заре весны. Но привыкнуть к этому никак не мог. Причем, такой традиции придерживаются здесь все страны: и Чосон, и Ниппон, и Мин-Китай. Как, наверное, и многие другие. Причем, в каждой стране новый год наступает в разное время. Да что там! Даже здесь, в Ниппоне, каждый новый года наступает в разное время! В прошлом году это был почти разгар зимы, а в этом — уже на явном ее закате. Прошлый год длился очень долго, и всё дело в том, что местные народы считают месяцы строго по фазам луны. У них тут 12 месяцев (как и у всех нормальных людей) только они заметно короче нормальных — 29–30 дней. А потому каждый четыре года они добавляют не високосный день, а целый високосный месяц. Прошлый год как раз таким и был.
Беда в том, что помимо отсутствия стабильного календаря внутри года, нет здесь и нормальной календарной системы. Каждый год, подобно дикарям, ниппонцы именуют по названию двенадцати священных животных и пяти стихий. Например, сейчас наступал год Металлического Быка, а прошлый — длинный — был годом Металлической Крысы. Причем, ниппонцы в этом двойном кодировании разбирались отлично! Скажи им, например, «это случилось в год Деревянной Козы» — и они отлично поймут, сколько лет назад это было! Наполеон же понять этого не мог. Только запомнить названия на пять-шесть лет в прошлое.
Конечно, была и другая система — в высшем обществе годы отсчитывали по девизам правления императоров. С тех пор, как в Ниппоне снова воцарился Северный Двор, девизом стало слово Оэй. Эпоха Оэй! Эпоха, которая длилась целых 27 лет! Это еще неплохо — предыдущая эпоха (генерал узнавал) длилась всего четыре года! Вот и как тут считать? На короткое время — еще более-менее, но глобально — это же невозможно.
В общем, местную календарную систему Наполеон всей душой ненавидел и мечтал уничтожить, как и мудреное иероглифическое письмо. Но ни то, ни другое сделать не получалось.
«Люди многие поколения живут в этом мире, среди своих переусложненных традиций. И ничего менять не хотят, — размышлял Наполеон. — Они слишком вросли в эту жизнь, с корнями…».
В общем, в любом случае новый год Металлического Быка или 28 год Оэй наступил на исходе зимы. Здесь, на теплом, южном Тиндэе так вообще уже начиналась весна. И, после неизбежных празднеств, главнокомандующий Армии Старого Владыки и «официальный представитель» Южного Двора призвал к себе всех сюго.
Всех пятерых. Дело в том, что помимо Мотохисы Симадзу у Южного двора появился сюго провинции Тикуго. После бегства и измены Отомо, провинция Бунго была утеряна, а вот Тикуго удалось сохранить (тем более, что вокруг находились земли союзников). Среди местных даймё (после ожесточенного «аукциона» подарками) победил клан Набэсима. Он не проявил особо выдающейся щедрости, зато был очень непопулярным в родной провинции. А значит, нуждался в защите Наполеона.
Операцией по изыманию средств у князей Тикуго снова занимались Даичи Ивата и Мэй Полукровка. Южная Армия изрядно разбогатела благодаря их деятельности, а провинция Тикуго с тех пор надежно вошла в зону ее контроля.
Все наместники прибыли в кратчайший срок. Наполеон встретил их в Дадзайфу, даже оставив на несколько дней работы на верфи (чертов эрзац-фрегат не получался, хоть тресни! Он уже держался на воде, но мореходные качества у судна оставались отвратительные! От чего мастера-корабелы лишь довольно посмеивались). В первый вечер генерал устроил для сюго роскошный пир, а на следующий собрал на совет.
— Цель наша близка, — начал Наполеон торжественно. — Семь провинций Тиндэя приняли истинную власть Южного двора. Семь из девяти… Я считаю, настало время покончить с недостойными владетелями Будзена и Бунго. Соберем все силы и опрокинем в море Оучи с Отомо вместе со всеми их прихвостнями! Я клянусь, все кто пойдут за мной, все то станут верно и, главное, храбро служить мне — получат богатейшие награды! Земли наших врагов, их замки, их богатства — достанутся вам, мои верные наместники!
Сюго сдержанно поддержали решительную речь — в Ниппоне не принято ярко выражать эмоции. Но Наполеону не нужны были особые таланты для того, чтобы прочесть алчный радостный блеск в глазах его подданных.
Да, именно его. Генерал намеренно в своей речи использовал слова «мой», «мне» — пусть сюго привыкают к тому, что служат именно генералу «Ли Чжонму». Фигуру старика-императора пора задвигать на задний план. А эту феодальную вольницу — пресекать. Управление империей в Ниппоне устроено из рук вон плохо. Кто сидел в конкретной провинции — тот и был ее фактическим хозяином. И чуть только центральная власть утрачивала силу — эти мелкие хозяева, как крысы разбегались по углам. За минувший год он лично столкнулся с этим неоднократно. Но подобное творится на Ниппоне повсеместно.
«Надо искоренять, — хмурился Наполеон. — Нужно прийти к системе исполнительной власти, полностью зависимой от центра. Потихоньку я уже это делаю: Набэсима и Мацуура получили власть из моих рук и будут покорны мне. С Кикучи, кажется, получилось не идеально. А вот древние кланы Симадзу, Сёни… Их сковырнуть будет трудновато».
Правда, генерал понимал, что и перебарщивать с этим нельзя. С Отомо он уже перегнул палку. Как только князь Чикааки решил, что его сместят — тут же кинулся в объятья врагов. Страшно представить, что будет, если так же «напугать» Симадзу. Сейчас этот клан равен по силе всем остальным сюго…
Наполеон понял, что сильно увлекся, пауза затягивалась и перешел к делу.
— Войну мы начнем в ближайшее время. Клан Оучи сильно потрепан в последних сражениях. Отомо лишились почти половины владений. Думаю, даже собрав все силы, каждый из них не сможет выставить более десяти тысяч воинов. Плюс, в их землях находятся несколько тысяч воинов сегуна. Иных пополнений в их землях нет. Корабли моей Ударной эскадры вместе судами дома Мацуура всю зиму патрулировали пролив между Тиндэем и Хонсю. Попыток высадки больших войск не было. Один раз наши корабли столкнулись с небольшим флотом Асикага… Но те быстро отступили. Если честно, сёгун минувшие месяцы совершенно бездействовал. Мне даже кажется, что он уже смирился с потерей Тиндэя. Что говорит о неизбежной победе истинного императора.
Ёсимоти Асикага минувшей зимой ушел в глухую оборону. Вёл себя, как слабак. Конечно, у этого имелись и минусы: морская торговля с остальным Ниппоном почти прекратилась, а в империю Мин зимой корабли старались не плавать. Но это переносимые трудности. Главное — сёгун боится! Видимо, он окончательно понял, что бессилен перед Южной армией: что на суше, что на море. Бессилен перед ее техническим и организационным превосходством.
«Теперь надо дожать» — понимал генерал.
— Дабы уровняться с силами, надлежит каждому сюго в ближайшее время привести к месту сбора по 5000 воинов, обученных и достойно вооруженных.
— Сиятельный! — с улыбкой поклонился Мотохиса Симадзу. — Но я же уже поклялся привести тебе намного больше людей! Хоть, в два раза, хоть, еще более! Не лишай меня этой чести, прошу!
Наполеон задумался.
— Хорошо. Значит, клан Симадзу приведет 10000 воинов, Кикучи и Набэсима — по 4000, а Сёни и Мацуура, как понесшие большие потери в прежних битвах — по 3000.
— Но почему, генерал? — не унимался Мотохиса. — Зачем брать меньше воинов, если можно больше?
— Потому что на войне этих воинов нужно кормить и содержать. Потому что, чем больше армия, тем она медленнее движется, тем сложнее ей преодолеть трудные места. А на Тиндэе трудных мест в изобилии! В общем, незачем брать больше воинов, если хватит и меньшего числа.
— А хватит ли? — хмуро бросил Кикучи.
— Хватит. И тебе прошлым летом хватало, князь. Да ты распорядиться своими силами не смог. В довершении, вашей армии будут приданы части Армии Старого Владыки: полк ниппонских стрелков, полк ниппонских всадников, а также восемь полевых пушек и две осадные мортиры.
Сюго оживились. Артиллерия, мушкетеры (в полку Щеголей уже на каждую роту приходилось по 40–50 ружей) и конница, умеющая воевать особым манером. Почти две тысячи новых воинов. Солдат. С таким кулаком уже можно разбивать лоб врагу.
— Но почему так мало? — жадность не позволила новичку Набэсиме промолчать. — Ведь в Армии Старого Владыки в несколько раз больше и воинов, и удивительных пушек!
— Потому что мои люди защищают Ноконошиму и Дадзайфу. Еще больше воинов и пушек требуется для контроля над проливом. Так что больше никак нельзя.
«Учитесь уже сами воевать!» — промолчал Наполеон, раздувая ноздри.
…Войска собирались крайне долго. О какой бы то ни было внезапности не могло идти и речи, Полукровка сразу махнул на это рукой. Но, с другой стороны, зачем таиться? Оучи и Отомо остались в тотальном одиночестве. Сёгун на помощь им не придет (а корабли в проливе усилили свою бдительность). Мэй даже предложил генералу написать письмо Чикааки Отомо. Что-то вроде «приди и покайся, может, прощу». Наполеон подумал и решил, что это излишне. Но главное: остальным надо показать, что предателям — никакого прощения.
Почти через месяц в округе собрались отряды пятерых сюго и их вассалов. Вместе с экспедиционным корпусом — около 26 тысяч. Огромная армия! Возглавил ее, к удивлению многих, Хисасе Мацуура. Кикучи свою репутацию замарал, Сёни в прошлой войне тоже повел себя не лучшим образом. Ну, а Симадзу, хоть, и привел самый большой корпус, но… такое доверие надо еще заслужить. А вот квадратный самурай все-таки кое-что для дела «Южного двора» сделал.
Новый главнокомандующий, конечно, чувствовал себя крайне неуверенно; Наполеон смог подбодрить его только одним:
«Помни: все части Армии Старого Владыки будут безусловно поддерживать тебя — в случае конфликта с другими сюго. Ну, конечно, если ты не начнешь приказывать совершенную глупость».
Задачу перед новой коалиционной армией он поставил великую, но конкретную: полностью очистить остров Тиндэй от сторонников Северного двора и сёгуна. Если кто сдается добровольно — предельно обеспечить их покорность. Если же сопротивляются — дозволялись любые крайности. Можно устраивать публичные казни, разграбление замков и даже их полное или частичное разрушение.
«Но разрушай с умом, — наставлял Наполеон квадратного самурая. — Сохраняй цепочку стратегически важных замков на пути следования войска — чтобы поддерживать связь с нами. Оставляй в них крепкие гарнизоны. А вот войско не разделяй, держи его в кулаке, даже если враги окажутся в разных местах. Не кидайся на всех сразу, бей по очереди. Планомерно, неспешно дави врага. И держи меня в курсе».
Мацуура кивал, старательно запоминая. Чувствовалось, что советы генерала «Ли Чжонму» для него очень важны. Ведь, если он победит там, где опростоволосился Кикучи, то это поднимет славу его дома на немыслимые высоты.
Огромное войско ушло на восток. И начало действовать именно так, как Наполеон и учил — очень медленно. Отчеты от Мацууры или от адъютанта приходили раз в пять дней, а то и реже, но событийной составляющей в них было немного. Однако, Наполеон знал, хотя бы, что новое войско сюго не разбито.
Несколько замков в землях Оучи сдались без боя, пару взяли штурмом. Вражеский князь уводил все силы на север, к побережью. Какой-то даймё попытался сражаться, но, поняв, с какими силами столкнулся, быстро отступил. Через месяц адъютант О передал информацию о том, что, вроде бы, войско Отомо пришло в Будзен на соединение с прочими врагами. Сам он его не видел, но местные жители сообщали.
Время тянулось еще и еще. Войска Южного двора продвигались успешно, правда, медленно. Добычи с севера тоже не приходило, но тут Наполеон не удивлялся: всю добычу сюго решительно делили между собой.
«Бог с ними, — усмехался „Ли Чжонму“. — Зато провиант не просят. Кормят себя сами. А что медленно… Так у меня тут и своих дел невпроворот».
В Хакате, наконец, окончательно оснастили недофрегат с остроносым корпусом и килем. Судно с местными ассиметричными реечными парусами смотрелось странно. Но (когда его отбуксировали из гавани) по морю ходило уже неплохо, волну держало отлично, и даже боковой ветер не мешал ему передвигаться. В Хакате вообще шла такая бурная и кипучая деятельность, что постоянно отвлекала внимание главнокомандующего. Правда, производство во многих отраслях начало затихать — опять не хватало сырья. Запасы, полученные после «грабежа» наместников, иссякли, а новые получить трудно.
Дело в том, что блокада мешала торговле с остальным Ниппоном: поэтому город сильно затоваривался, тогда как важного сырья не хватало. Выручала империя Мин, куда с приближением лета поездки стали совершаться всё чаще и чаще. Но тут были свои нюансы. Во-первых, это далеко и долго. Пираты с островов тоже никуда не делись, а они готовы грабить не только жителей континента, но и своих. Но самая главная трудность — сами китайские торговцы. Они любили продавать свои товары. А вот покупать чужие — нет. Особенно, если подобное делалось в самой империи. Мин нуждалась в серебре и золоте, в редких экзотических вещах, которые не водились в империи, но не в шелках, посуде, одежде. Что ж… экзотические «вещи» в городе имелись… но почти все они шли на оснащение Армии Старого Владыки.
В общем, бурно развивающейся экономике Хакаты негде было себя реализовать. Единственным рынком для городских купцов оставался юг и восток Тиндэя, особо не затронутый войной. Но этого мало.
«Честно говоря, всего Ниппона мало, — вздыхал Наполеон. — На редкость бедная страна. Прослойку буржуа старательно притесняют и не дают развиться. Огромные массы крестьян держат в вечном полуголодном состоянии, чтобы содержать не менее огромные массы самураев. А всё, что удается произвести вопреки этим препонам — уничтожается в постоянных междоусобных войнах. Кто-то с кем-то вечно грызется. Как они уже сами себя не уничтожили?».
Конечно, генерал думал, как изменить эту ситуацию. Дать свободу и привилегии местным городам, поддержать их полезными законами. Пример Хакаты показал, что это дает резкий толчок к развитию. Затем подавить вольницу даймё. Жестко и решительно! Вообще, в идеале нужно ликвидировать систему феодального управления страной, ввести централизованную администрацию. А бесчисленное самурайство постепенно заменить государственной армией.
Это всё безумно дорого. И вызовет страшное сопротивление всей местной элиты. Без надёжной опоры провернуть это не получится даже с пушками и ружьями.
«Еще бы! — усмехнулся сам над собой Наполеон. — Уже второй год на исходе, а я всё топчусь на одном острове».
Топтался не он один. К исходу второго месяца от Мацууры пришла радостная весть: враг прижат к побережью! Бежать ему некуда. Потом пришла еще весть: он и не бежит. Враги объединились, подле большого замка собрались все силы Оучи, Отомо и недобитые отряды сёгуна. Главнокомандующий войска сюго писал, что для победы очень нужна помощь. Нужны ружья и пушки. Иначе обе армии практически уничтожат друг друга.
Письмо Наполеона выбесило.
«У него более 20 тысяч! У него есть ружья и пушки! Что это за генерал такой, который боится воевать!!!».
Но подумал и понял, что на самом деле его больше всего устроит, если два этих воинства и впрямь уничтожат друг друга полностью. И даже неважно, кто победит. Уцелевших северян ликвидирует Армия Старого Владыки. А потом… Потом можно будет перестраивать Тиндэй с чистого листа.
— Кажется, ты чувствуешь это, квадратный самурай, — улыбнулся генерал, глядя на письмо с французской тайнописью.
Никаких пушек и ружей он не послал. Велел идти и побеждать. Воевать с умом — тогда не придется терять много воинов. И через десять дней получил новое послание.
«Сиятельный, мы решили отойти от вражеского лагеря. Заняли перевал в горах и крепкий замок на нем. Наша конница бдительно следит за врагом. Но остальные сюго не хотят идти в бой без твоей поддержки. Я опасаюсь, что они не подчинятся моему приказу. И тогда неминуемо второе поражение. А этого моя честь не перенесет».
Разорванная бумага в сердцах полетела в огонь.
«Придется ехать самому».