Пресвитерианцы. Вторая армия

Глава 24

Гванук был крайне раздосадован. И самое печальное, не мог этого скрыть. Столько дней ждать старого генерала, дабы в красках рассказать, как Южная армия в одиночку выдержала натиск войска Оучи! А потом, вместе с ополчением Хакаты, они вообще прогнали северян прочь! Так вот… Столько ждать этого момента — и услышать от Ли Чжонму сразу после приветствия:

— Нападения сёгуна мы можем больше не опасаться.

Старик снова переплюнул их всех!

«Мы-то думали он в море стрельбами развлекается… Даже волновались, что шторм опять наши корабли погубил, — вздыхал Гванук. — А он уничтожил весь флот сегуна и немалую часть его огромной армии».

Да, это не какие-то девять тысяч Оучи — силы сёгуна оказались раза в три или в четыре больше! А у сиятельного с собой было чуть больше двух тысяч человек! И немалая часть из них — всего лишь моряки… расскажи кому — не поверят.

«Да я бы и сам не поверил, — опять вздохнул адъютант. — Но слишком уж часто генерал вытворяет подобное».

Рассказ его был короток, не перед адъютантом же ему отчитываться.

— А потом мы вошли в узкий пролив. Глупые ниппонцы решили, что в тесных гаванях будут защищены от нас. В первой же мы обнаружили шесть их транспортников. Куй выстроил полтора десятка наших пушечных кораблей на дистанции дальше полета стрелы — и Псы просто изрешетили врага. Двинулись дальше, но там уже всё поняли и попытались сбежать. Мы потопили три судна и одно захватили. Дальше подбили еще три, но те кое-как угребли от нас на север. Слишком далеко уходить я опасался, так что отдал приказ возвращаться к месту битвы. Собирать трофеи и возвращаться домой.

Великая победа. Ударная эскадра захватила семь кораблей разной степени целостности, в том числе, один огромный из недавно построенных. Хватало и иной добычи, но большая часть ее, конечно, утонула. В плен взяли более трехсот человек, но лишь потому, что Ли Чжонму приказал не увлекаться сбором пленников. Ибо непонятно, что с ними потом делать.

Сёгун лишился не менее чем половины своей армии. Как минимум 10 тысяч погибли или утонули в воде, несколько тысяч остались на берегу Тиндэя без возможности вернуться на Хонсю. А отряд сиятельного (у Гванука язык не поворачивался назвать это войском) потерял всего триста с лишним человек. Часть моряков, часть Дуболомов, но больше всего пало Головорезов. От последнего адъютанту О стало грустно: Чу Угиль теряет всё больше людей, а пополнять полк местными не хочет. Так, скоро гренадеров станет даже меньше, чем канониров.

А потом наступил черед Гванука делиться новостями. И внезапно он понял, что новостей-то у него много, да все они с неприятным душком (разве что кроме самой последней).

— Войско четырех сюго было разбито…

— Все четыре сюго нас бросили и разбежались по своим владениям…

— Войско Оучи осадило Дадзайфу…

Каждую из этих фраз пришлось долго пояснять, генерал цеплялся к каждому мало-мальскому факту. Радостное лицо его осунулось, лоб покрылся морщинами новых забот. Так что Гванук очень торопился перейти к радостным новостям:

— Большой штурм мы отбили… Две вылазки завершились нашим успехом… Даже захваченные пушки вернули… А потом ударили вместе с людьми из Хакаты. На рассвете. С двух сторон. Они и побежали. Лагерь опять нам достался (правда, на этот раз большую часть добычи одноглазый Мита забрал), а вот войско свое генерал Оучи большей частью успел спасти.

Известие о победе мало развеселило Ли Чжонму. Старик переспрашивал о деталях снова и снова. И больше всего его интересовало поведение союзников. Гванук об этом мало чего мог сказать. Единственное, он был свидетелем разговора с Кикучи-старшим — и в красках описал его предательство. Правда, нехотя, но вынужден был признать, что сын этого сюго остался верен Армии Старого Владыки и действовал весьма геройски…

— Либо я так чего-то и не понял в этих ниппонцах, — глядя в никуда, бросил задумчиво старый генерал. — Либо в этих даймё и сюго совершенно нет верности. Они много и громогласно говорят о чести, они вспарывают себе животы, не выполнив приказа своего сюзерена… Но, при этом, постоянно готовы изменять. Раз за разом. Ты, О, как считаешь?

Гванук был полностью согласен со своим господином. Ниппонцы (за редкими исключениями вроде Ариты) казались ему лживыми и неискренними. Но просто поддакнуть — это было как-то неправильно. Ли Чжонму всегда был против бессмысленной лести… Против любой лести.

— Мне кажется, они не сильно верят в идею Южного двора, — предположил он. — Им нужен конкретный император, которому им следует быть верными до конца. А ты, сиятельный, для них лишь чосонский генерал. Когда им выгодно — они тебе верны, когда невыгодно…

Адъютант развел руками.

— В твоих словах много верного, — кивнул Ли Чжонму. — Но это не объясняет всего. Я помню, что рассказывал о войне на Тиндэе Гото Арита. Также слышал о мятеже Ёсихиро Оучи. Всего двадцать лет назад эта верная власти семья пошла войной против сёгуна. Дело не только в нас. В Ниппоне постоянно кто-то кому-то изменяет. Предает. Бьет в спину. Только жесткая и сильная рука способна их усмирить. И длится такой мир, обычно, недолго…

Они помолчали.

— Ну, ничего! — хлопнул генерал себя по коленям. — Теперь, только они узнают о поражении — сразу прибегут к нам. Согнувши спины.

— И мы снова примем их? Как будто, ничего и не было⁈

Гванук смотрел на своего господина с такой болью в глазах, что тот невольно смутился.

— Но они нам очень нужны, — развел тот руками. — Выкорчевать эти систему самураев, даймё и сюго мне не под силу. Но… возможно, отдельных людей мы сможем наказать.

После этого Ли Чжонму стал ждать. Пушки торжественно вернули в Дадзайфу (правда, не все, половину так и оставили на кораблях Ударной эскадры), снова начали пополнять новобранцами поредевшие полки. Не все. Полк Щеголей, потерявший так много людей, просто сократили до пяти рот. У Кикучи даже забрали некоторое количество людей, кто добровольно захотел пополнить Дубовый полк. У Угиля всё еще оставалось четыре роты Головорезов, но теперь в каждой роте было едва-едва по сто человек. В общем, даже по штату Южная армия сократилась почти до пяти тысяч. А по факту в ней с трудом набиралось четыре.

Еще больше, чем армии, новобранцы требовались Ударной эскадре. Потерь моряки понесли немало, но главное — это захваченные корабли сегуна. Для управления ими южане нуждались в экипажах.

Ли Чжонму подумывал открыть вербовочные пункты не только в Хакате, где уже ощущалась нехватка людей, но и в подвластных провинциях… Но для этого нужно дождаться прихода сюго с повинной головой.

Которые всё не шли…

И тем не менее, в разгар осени первый из них появился. К общему удивлению, не ближайшие Сёни или Мацуура. И даже не получивший должность сюго из рук старого генерала Кикучи. Пришел тот, кого вообще не ждали.

Мотохиса Симадзу.

Таинственный хозяин всего юга Тиндэя. Глава клана, про который ходило много всяких слухов (местами, весьма жутких). Единственный сюго, который за почти полтора года войны умудрился не встать ни на одну из сторон.

— Удачно пришел, подлец! — искренне восхитился Ли Чжонму. — Так-то он был бы последним. Самым необласканным. Но сейчас для него идеальный момент: с одной стороны, сёгун разбит, и ясно видно, на чьей стороне сила. А все прочие сюго разбежались… И о чудо! Симадзу становится как бы первым!

И ведь как громко пришел Мотохиса! С большим отрядом в две тысячи воинов! С еще более огромным обозом.

— Дозволь служить делу Южного двора, генерал! Всеми моими провинциями! — обратился Симадзу к Ли Чжонму на официальной встрече. — Со мной — 2000 обученных самураев, половина пеших, половина — на конях. Я их всех готов сегодня же передать тебе, на любой срок! Распоряжайся ими, как тебе будет угодно. А, если появится у тебя враг, то по твоему зову придут еще 12 тысяч воинов юга!

Выглядело неплохо. Особенно, теперь, когда силы почти всех прочих сюго заметно прорежены целой серией сражений.

Кроме воинов, Мотохиса Симадзу задобрил главнокомандующего дарами. Почти весь его караван заполняли подарки для Армии Старого Владыки. И какие подарки! С юга привезли сотни гванов бронзы, железа, меди, большое количество кожи, ротанга, серы. Правитель юга прекрасно знал, чего хочет генерал Ли. Видимо, тщательно изучал потребности Южной армии. А еще понимал, что в условиях плохо развитой торговли полезные материалы ценнее даже серебра. Не всё можно купить, особенно, купить сразу.

Генерал Ли с удовольствием принял и людей, и подарки. Самураев разбил на несколько отрядов и отправил охранять Ноконошиму, Дадзайфу и Хакату. Самого главу Симадзу принял радушно, отдарился по мере сил. И даже вручил ему пять богато украшенных ружей (а ведь никто из сюго это оружие до сих пор не получал). Делал это старик публично, шумно и напоказ.

«Хочет, чтобы остальные наместники поскорее об этом услышали» — понимающей кивал Гванук.

Конечно, теперь-то они задумаются. Раньше Ли Чжонму зависел от них. Сюго могли не просто повиниться, но и торговаться об условиях сотрудничества. А теперь… Теперь у Южной армии есть другой, «хороший» сюго. И 12 000 воинов он обещал не только для войны против сёгуна. Гораздо легче направить эту свежую и сильную армию против нерадивых наместников!

Самым первым в Дадзайфу прискакал Мацуура, благо, жил недалеко. Прискакал, повинился — и генерал Ли его простил. Тем более, что и Южную армию квадратный самурай бросил последним. Когда все прочие разбежались, и дело выглядело совершенно проигранным.

А вот, когда заявились Сёни, Кикучи и (с большим опозданием) Отомо, главнокомандующий стал не столь милостив. Князей долгое время держали в ожидании, не принимали. В то же время, со всеми ними Полукровка и толстяк Ивата разыгрывали театр: приходили тайно и шептали о том, в каком гневе пребывал «чосонский старик», и как смягчилось его сердце при виде даров. Сюго тут же послали гонцов домой: собирать по закромам запасы металлов, а коли таких не найдется, то сойдут шелка и серебро.

Промучив трусов (или предателей?) некоторое время, Ли Чжонму вдруг принялся рассылать вестников в их земли к другим даймё. Даже не скрываясь. Очень скоро обделенные вниманием князья узнали, что старый генерал расспрашивает их подданных о том, как они к своим господам относятся, не обижали ли они, не притесняли? В общем, дураку понятно, что подумывает главнокомандующий и представитель Южного двора о том, не поменять ли ему наместников.

Отреагировали сюго на это по-разному. Мицусада Сёни тут же отправил сыновей домой, чтобы те собрали войско и разгромили тот отряд сёгуна, что успел переправиться на Тиндэй. Канетомо Кикучи тоже послал своего младшего (старший служил в Южной армии) и тоже собрать войска. Только те войска быстро обложили замки самых ненадежных даймё в его родной провинции, забрали у них серебро — и с этой огромной взяткой, сюго Кикучи все-таки пробился на прием к старому генералу и добился сохранения за собой поста.

А вот Чикааки Отомо… испугался чересчур сильно. Узнав о возможном смещении, он собрал своих людей и бежал на север. Ли Чжонму даже не расстроился. И не стал собирать новую армию сюго для наказания труса и предателя. Нет, он отправил послания каждому даймё в провинции Бунго: тот, кто привезет в Дадзайфу Чикааки Отомо, живого или мертвого, получит себе звание сюго всей провинции.

— В лучшем случае, они там перегрызутся между собой, в худшем — Отомо не сможет доверять своим подданным, — с улыбкой пояснил генерал Ли.

Такие же послания он отправил даймё, служившим клану Оучи. Но сам признавался: тут мало надежды, что они сработаtт.

«Но вдруг!» — возгласил он, завершая очередное письмо.

И принялся по новому передоговариваться с союзниками, которые так его подвели. Во-первых, в каждой провинции теперь устанавливался определенный налог в пользу Армии Старого Владыки. И платить его требовалось после сбора урожая (то есть, вот прямо сейчас!). Также каждая провинция передавала Южной армии по одному небольшому замку. И не только замок, но и землю, крестьян, необходимые для того, чтобы этот замок содержать. В каждый замок отправлялся символический гарнизон — буквально, полроты из конного полка Гото Ариты (но с правом добора до полной роты). В этих замках каждый полк Южной армии мог развернуть свой вербовочный пункт и безвозбранно нанимать людей для воинской службы.

Причем, генерал Ли подчеркивал, что всё это не распространяется на дом Симадзу. Замки в его провинциях не забирали, а от уплаты налога освободили на два года. И все прочие понимали: если возмутиться и не подчиниться воле Ли Чжонму, то клан Симадзу с радостью поддержит старого генерала со всеми своими силами.

Осень на Тиндэе выдалась на редкость «урожайная». В Дадзайфу шли караваны даров и налогов, приходили новобранцы. В Хакате и на Ноконошиме отливалось и ковалось новое оружие: сразу две партии бронзовых пушек, ружья во множестве. А позже стало известно и о новом оружии — пистолетах. Половина Ударной эскадры всё это время патрулировала пролив между Хонсю и Тиндэем и периодически обстреливала тамошние гавани. По счастью, новых попыток забросить самураев не было. Удивительно то, что сёгун Асикага даже не попытался вывезти тех, кому удалось переправиться. С другой стороны, и Сёни, при всём показном рвении, этот отряд истребить не смог. Мицусада лишь сообщил, что воины сёгуна, в количестве пяти-шести тысяч, разбиться не пожелали и ушли в провинцию Будзен, где, видимо, присоединились к Оучи.

С наступлением зимы, чтобы войско не застаивалось, а враг не расслаблялся, генерал Ли стал организовывать летучие отряды с одну-две тысячи человек (преимущественно, конных) из своих людей и отрядов союзников. У таких отрядов было не больше одной пушечной батареи, и задача у них была проста: захватить какой-нибудь одинокий замок на окраине владений Оучи или Отомо.

«Надо учить князей действовать согласованно, чтобы в следующий раз всё не вышло, как летом» — пояснял он цели таких походов. То, что походы совершались еще и ради грабежа, он не озвучивал.

А «следующий раз» обязательно должен состояться. Еще после заключения нового договора с сюго он объявил, что поход по «полному очищению Тиндэя» состоится, скорее всего, весной, «если не случится ничего внезапного».

— И в этом походе примут участие все! — добавил он грозно. — Горе будет тем, кто попробует отсидеться или покрыть себя позором бегства! Мы полностью освободим Тиндэй! Готовьте войска.

Это было очень хорошее время. После года с лишним непрерывных войн и сражений, владения Южного двора, наконец, получили чуть ли не полгода спокойной и сытой жизни. По крайней мере, в Дадзайфу она была именно спокойная и сытая. Сиятельный генерал Ли почти безвылазно находился на городской верфи, где пребывающие в недоумении корабелы строили странный, неправильный корабль. Они бы, возможно, даже отказались делать такую уродливую и несамостоятельную посудину, но… покуда всё, что предлагал делать Ли Чжонму, работало. И работало отлично!

В общем, все были рады этим месяцам тишины.

Кроме Гванука.

Спасший ему жизнь полковник Мочитомо Кикучи преисполнился дружеских чувств к адъютанту О и принялся зазывать его к себе в гости. Даже не подозревая, что этот самый адъютант каждый раз буквально умирает и воскресает при виде его жены.

«Что же ты делаешь со мной, Айдзомэ?» — стонал Гванук и прямиком от Кикучи шел к толстяку Даичи, просил дать ему новые стихи, чтобы найти, наконец, самые подходящие слова, которые могли бы выразить его чувства. О, стихи могли! Только они и могли…

Однажды он не выдержал и прочитал принцессе самое смелое пятистрочье, которое легко можно было назвать неприличным… Но ему требовалось выплеснуть накопившуюся сладостную боль. И что скрывать — накопившееся желание. Пусть услышит! Пусть обидится смертельно и велит ему убираться!

— Ах, сколько б ни смотрел на вишни лепестки

В горах, покрытых дымкою тумана, —

Не утомится взор!

И ты, как те цветы…

И любоваться я тобою не устану!

Прочитал и смолк, весь красный от стыда и ужаса от того, что только что произнес. Айдзомэ сидела у чайного столика. Уже на первой строчке страстной танки, она подняла руки и закрыла рукавами лицо… Гванук в страхе смотрел на укрывшуюся принцессу… а потом услышал негромкое:

— Новая любовь…

Сквозь шрамы от жизни

На нежной коже

Пробиваются робко

Разноцветные крылья.