Пресвитерианцы. Вторая армия

Глава 15

Гванук ненавидел горы. Горы ненавидеть было гораздо проще, чем себя. Например, за то, что с радостью согласился выполнить приказ генерала Ли, который сулил дальнюю поездку. Но, едва только он сел на корабль, а черепаховый панцирь крыш Хакаты скрылся из виду — ему сразу же захотелось туда, откуда он так старательно бежал. Поближе к чужой жене, к ее полуночной улыбке, к теплу ее хрупкой ладони с тонкими пальцами. К тихим вопросам.

«А почему у вас такие странные халаты?»

«Кто тебя научил нашим стихам?»

«Как называется этот странный меч твоего генерала?»

«Не меч, а сабля, — в Чосоне хорошо известно это оружие чжурчженей и монголов, а выглядеть умным перед красавицей так приятно. — Но такую странную саблю я нигде раньше не видел».

Айдзомэ охала и ахала, восхищалась огромным миром, который Гванук успел повидать (она-то почти всю жизнь провела в трех замках: сначала отца, потом мужа и еще замке Асо, где стала невольной заложницей).

Все вокруг видели, что творится на сердце у юноши. Подтрунивали, пихали локтем… некоторые сочувствовали. Видели все, кроме мужа. Мочитомо Кикучи. Для которого в Дадзайфу тоже открылся новый мир — Южная армия. Мир рот и полков, мир муштры, пушек, ружей и гранат. Мочитомо впитывал его, открыв рот, ничего не видя вокруг (тем более, уже начали формировать новый полк из княжьих сынков пяти провинций, и парень с головой окунулся в это дело). Своей слепотой, он, подлец, словно, подталкивал Айдзомэ к Гвануку…

А принцесса всегда была такой заинтересованной, так смотрела в глаза адъютанта, что поневоле хотелось кормить этот костер интереса новым и новым топливом. Когда ты интересен, когда тебя слушают — так хочется раскрыть душу, хочется делиться сокровенным. Гванук сам не помнил, с чего вдруг рассказал Айдзомэ свою фантазию про волшебную страну. Неведомое далекое место, куда занесло его господина. Допустим, всего лишь на миг, но в той стране осталась часть Ли Чжонму. Отчего и произошли те провалы в памяти, непонимание многих очевиднейших вещей. Зато пустоты заменились иным. Загадочным языком волшебной страны. Удивительным оружием. Смелыми идеями.

Выпалил ей всё, как на духу. Сам ужасаясь своему непокорному рту, который оказалось невозможно заткнуть. Конечно, ничего страшного — это была не тайна старого генерала, а всего лишь его фантазии. Но никто не видел перемен в генерале так, как видел их Гванук. И не только внутренних. Ли Чжонму незаметно менялся и внешне. Он крепчал, выпрямлял спину, цвет лица его свежел. Без бороды он словно лет десять скинул. И уже на равных сражается с самураями Ниппона.

Вдруг глупый слуга нечаянно познал его тайну?

«Боги одарили твоего господина» — улыбнулась Айдзомэ, снова обнажив два ровных ряда мелких черных зубов.

«Боги одарили меня» — едва не выпалил тогда вслух Гванук, намекая на свою недозволенную любовь… и понял: принцесса и стихи его погубят. А потому с радостью отправился на юг, договариваться о чем-то с какими-то крестьянами.

Едва высадившись на пустынном берегу провинции Сацума, он на первых же шагах вдруг сильно подвернул себе лодыжку. Настолько, что и пешком идти не мог. Горе-командир. И теперь старательно ненавидел горы.

Вместе с Гвануком в путешествие отправилась рота Головорезов. Тех самых, что в долине Онги приобщили его к огню, кипятящему кровь — к радости схватки с врагом. После этого ветераны роты взяли негласное покровительство над парнем, называли его «крошкой-генералом». Своим «крошкой-генералом». Вот и сейчас они со смехом соорудили носилки из длинных копий и коротких мечей. Прикрыли их плащом и со смехом да добрыми шуточками усадили сверху адъютанта О, словно, великого военного вождя, который только что привел Головорезов к великой победе.

Так и понесли его в горы, вслед за проводником из восставших крестьян. Гванук краснел от стыда, но терпел. Он понимал, что грубые шутки Головорезов нужно принимать с открытым сердцем. Эти здоровяки так выражают свою симпатию.

В лагерь крестьян-бунтовщиков он въехал так же смешно и гордо — на носилках из смертоносной стали. Уже накатила вечерняя тьма, с небес изрядно протекало. Лагерь — промокший, почти без костров — выглядел удручающе. Испуганные глаза стражи, неумело сжимающей древка нагинат, душераздирающие вопли каких-то детей, хлюпающая под полуголыми ногами грязь.

«Да зачем они нам?» — недоумевал Гванук. Однако, послушно нашел старших и объявил им щедрое предложение своего старого генерала.

— Но, почему так? — вскинулся один из крестьянских «полковников». — У вас же столько отлично вооруженных воинов! С твоим отрядом, господин, мы можем нанести удар по Симадзу…

— Ты не понял, — остановил его Гванук. — Мой господин не желает воевать с сюго Симадзу. Напротив, он и его хочет сделать своим союзником. Но в своем невероятном милосердии генерал Ли Чжонму желает и вас спасти. Здесь вам жизни нет. Но в землях Хакаты он даст вам службу, работу, землю… Конечно, если вы поклянетесь служить Южному двору.

— Наша земля здесь! — вскинулся тот же крестьянин, самый молодой, среди собравшихся. Но его осадил более старший товарищ.

— Сколько вы сможете спасти? — с похоронным лицом спросил он у юного адъютанта.

Гванук переглянулся с Белым Куем. Они уже обсуждали погрузочные возможности кораблей Ударной эскадры.

— Не более двух тысяч.

— Но нас больше… — раздался растерянный возглас.

— Вам придется решить, кто поедет с нами, — с каменным лицом, но внутренне весь сжавшись, ответил Гванук. — Удел командиров — принимать тяжелые решения.

Крестьянские «полковники» зашумели.

— Тебе нужны только мужчины? — снова коротко спросил мужчина с похоронным лицом. Этот, похоже, понимал всё больше прочих и уже смирился с любым исходом.

— Необязательно, — ответил О. — Я не требую от вас оставлять свои семьи. Но общее число неизменно — две тысячи.

К кораблям пришло больше. «Полковники» на словах согласились, но привели на берег почти три тысячи людей. Дальше последовали душераздирающие сцены, которые оставили немало рубцов на сердце юноши. Одни благородно уходили в сторону ради того, чтобы взяли их близких. Другие рвались на борта кораблей по головам: своих и чужих. Кто-то слезно умолял, уцепившись за весло, кто-то хватался за оружие. Погрузка заняла целый пасмурный день, окрасив прибойную волну кровавой пеной. Это было жутко, но впоследствии Гванук благодарил высшие силы за это испытание. Он стал свидетелем настоящей трагедии, настоящего горя. На фоне которого его любовные страдания — лишь постыдное хныканье мальчишки. Этот ужасный день заставил утихнуть его растрепанную душу…

Правда, лишь до тех пор, пока не вернулся в Дадзайфу и не увидел снова Ее.