Пресвитерианцы. Вторая армия

Глава 19

Наполеон застыл на месте. Словно, боялся спугнуть муху, которую захотелось поймать рукой.

— Мэй… Ты говоришь о том… о чем я думаю?

— Да, сиятельный! — глава тайной службы смотрел исподлобья хитрым взглядом и заговорщически улыбался уже во весь рот. — Помнишь, я говорил, что корабли их сразу от берега уплыли? Уплыть-то они уплыли… Наш, «хакатский», ушел, подлец. А вот «твой» — не успел! Морячки наши кинулись в погоню и захватили!

— Ай да, Куй! — обрадовался Наполеон. — Не растерялся.

— Насколько я успел узнать на берегу — это не Куй, — покачал головой Полукровка. — Белый Куй полночи подожженные корабли отбивал, потом тушил. А Ри Чиньён в это время собрал команду и вывел в море одну из «черепах» с острым окованным носом.

— Чинъён? — Наполеон изумился, ибо уже не в первый раз за последние дни слышал это имя. — Он сам командовал людьми?

— Ну… Насколько я понял, да. Когда вышел на берег острова и уже направлялся к тебе, «черепаха» как раз возвращалась к пристани. И у руля был именно он. Быстрый кобускон догнал убегающих врагов уже в открытом море, пробил их судну корму и потопил. А потом выловил из воды десятка три тонущих моряков… Моряков, сиятельный! Это синоби с ямабуси шли на смерть и ничего бы нам не рассказали. А моряки умирать не хотят! Ой, не хотят! А я уверен, сиятельный, что эти корабли пришли оттуда же, где готовится высадка войск против нас. Всю оставшуюся во мне кровь готов на это поставить.

Наполеон неспешно сел возле раненого.

— Смотри, мой генерал: место, где флот собирают, мы установим легко и быстро. А, если повезет, узнаем и сроки запланированного похода, и силы, которые там собирают. Моряки все в одной гавани варятся, все всё слышат. Главное, теперь ключик к каждому подобрать, найти слабое место — и выдоить каждого до донышка!

Прозвучало очень кровожадно.

— Значит так, Мэй. Со своими тайными жилищами в Хакате завязывай. Завтра же перебираешься в Дадзайфу. Вместе со всеми новыми пленниками. Получишь там все требуемые ресурсы для добычи информации. Но не смей опять свои делишки проворачивать! Просто добью тебя.

В тот же день Наполеону пришлось съездить в Хакату. Город гудел, обсуждая пережитое; особенно, на торговой площади, где развесили трупы налетчиков. Но гораздо громче гудел растревоженный и перепуганный городской совет, традиционно собиравшийся при храме Хакодзаки. «Первые люди» Хакаты вопили и кричали, вводя в смущение жрецов храма. Кто-то требовал «твердой рукой искоренить», кто-то считал, что город нуждается в обрядовом очищении.

А кто-то вообще не явился — Наполеон заметил, что пустовало пять или шесть мест. Теперь ему стало ясно, почему кроме него самого и Полукровки еще одной целью нападения стал купец Ёсихиса. Неведомые «они» хотели запугать торгашей. Чтобы понимали, что каждого может настигнуть рука мщения.

И ведь сработало! Все члены совета громко кричали и раздували щеки, но пока никто не рвался занять «освободившееся» место главы. Не самое спокойное место оказалось.

«Однако, — по-новому начал осмысливать генерал события минувшей ночи. — Если бы этим гадам удались все три покушения — то возник уже непреодолимый кризис. Южная армия потеряла бы не только меня, но и главного своего союзника — Хакату. Про остальных тогда уж и речь можно не вести. А ведь нет города — значит, нет всей производственной базы, без которой мои полки не смогут существовать. Дадзайфу в таком состоянии проживет недолго…».

Галдящий, вопящий совет, воняющий, при этом, страхом, начал вызывать у Наполеона острое чувство брезгливости. С одной стороны, это были нужные и, в общем, неплохие люди. Они искренне поддерживали его сторону… Но главнокомандующий не мог подавить в себе неприязнь к ним. И ведь буржуа всегда таковы. Во всех мирах и временах. Здесь, в Ниппоне, им даже потяжелее приходится, от чего и страхи, наполняющие их слабые души, помрачнее будут.

— Тоже хочется поскорее уйти отсюда и отмыться?

Наполеон скосил глаза: полуторарукий пират Мита Хаата оставил свое место позади советников и подошел к генералу. Глава ополчения по случаю официального визита даже вырядился понаряднее, но все эти просторные парчовые одеяния смотрелись на нем чужеродно. Кислая мина только дополняла общий портрет «Что я здесь делаю?».

— Желаешь присоединиться, полковник?

К главе ополчения так обращались все в Южной армии, хотя, официально Мита полковником не считался. Наверное, калечный пират был ближе к чину генерала, судя по количеству подчиненных ему людей. Но ему обращение «полковник» нравилось. Как будто, так южане считали его немного своим.

— В мытье — нет, но вот отойти куда-нибудь — с удовольствием.

Побег полководцев члены совета даже не заметили. Командиры вышли в небольшой парк вокруг храма. Помолчали.

— Если честно, генерал, я не совсем понимаю, зачем ты с ними возишься. Два десятка человек дерут глотки, вместо того, чтобы делом заниматься.

— Пойми их, Мита. Ты человек, который привык смотреть в лицо смерти. Они другие, им дорога спокойная жизнь. А сегодня смерть заглянула в их сердца. Им тяжело.

Пират всем своим видом показал, что не понимает, как это вообще можно жить, не глядя в лицо смерти. Сплюнул на какой-то особенно изысканный лист лотоса.

— Если бы только сегодня. Мне частенько приходится ходить к ним: войску то одно, то другое требуется. И всё через них. Так вот: каждый раз бессмысленная болтовня на полдня. Нет, люди они, конечно, деловые, им по полдня на пустое тратить недосуг. Но один-два бездельника всегда найдутся. И начинается! Они ж там все между собой грызутся, а вымещают на мне. И ведь знают же, что я без положенного мне не уйду! — Мита самодовольно пригладил плохо выбритую лысину. — Но нет, каждый раз на что-то надеются. Надеются на силу своих пустых слов. И каждый раз приходится брать их за горло…

Тут командир ополчения поймал на себе встревоженный взгляд Наполеона и поправился:

— В иносказательном смысле. Припираю их к стенке… Ну, то есть, не это. Ставлю их перед выбором, в котором выбора нет — вот! И мои ребята в итоге получают всё, что требуется. Так зачем, получается, вся эта трепотня была?

Звучало, как риторический вопрос, и «почтенный Ли Чжонму» лишь сочувственно покивал.

— Нет, ты чего молчишь, генерал? — рослый пират нагнулся к самому лицу Наполеона. — Мы ведь оба понимаем, что это не они… Это ты совет создал. Вот зачем?

— Зачем? — Наполеон сам ни разу не ставил себе вопрос так. — Мне… делу Южного двора нужна была поддержка этого города. Его людей. А эти торговцы — основа этого города. Они — его соль. Вот им я и предложил власть.

— Но я все равно не понимаю. Разве власть нужно предлагать всем? Разве нужно было устраивать всё так сложно?

— Всем — нет. Всем никогда ничего не достается. Таков закон бытия. А насчет «сложно»… Ну так, ты же видел их: все разные, у всех свои интересы. Необходимы правила — четкие, ясные и незыблемые — чтобы люди подчинялись им и не поубивали друг друга.

Мита отодвинулся от генерала в легком недоумении. Как же этот пират мог быть красноречив в своем молчании! Каждой частью своего тела он буквально кричал о своем несогласии: правила никому в этом мире не нужны и нужны быть не могут!

— Я понимаю, ты говоришь о законах, генерал. Законы нужны, чтобы подчинять. Но подчиняют не они — мы же оба это знаем. А в совете сидят люди и думают, что им власть дают законы. Они любят их, лелеют. Придумывают новые. Плетут целую сеть из законов и считают, что она их поддерживает и защищает, — левая (здоровая) рука пирата легла на рукоять меча. — Но это не законы их защищают… Ты ведь понимаешь, генерал? Когда-нибудь они закроются своим законом, надеясь, что он — надежный щит. А стрела пролетит сквозь него и даже не заметит. Понимаешь?

Наполеон понимал. А Мита уже разошелся и продолжал свою речь.

— И это не закон виноват. Это они виноваты. В том, что слепо верили в него. Как ты сказал? Незыблемые правила! Вот! Незыблемые. Как только начинаешь думать, что они незыблемые — тут всё и рушится. Понимаешь?

Тут хотелось возразить.

— Разве не незыблемость закона помогает одному человеку защититься от другого человека?

— С чего бы! А кто обеспечивает эту незыблемость, генерал? Разве не какой-то третий человек? — и снова рука красноречиво легла на рукоять. — Ну, хорошо, давай поиграем в твою игру. Вот есть он твой, незыблемый закон. Самый-пресамый незыблемый! И вдруг появился другой закон. Советников ведь тьма, каждый норовит лодку к своему причалу подвести. И эти законы один против другого стоит и жизни не дает. А оба они — незыблемые. Как быть? Или такая ситуация. Были в жизни людей одни обстоятельства. Придумали закон, чтобы решить проблему. А обстоятельства возьми, да и изменись.

Полуторарукий пират хитро прищурился.

— Вот был закон, чтобы Северный двор почитать… а тут ты, генерал, появился. С именем Го-Камеямы. Как же тут быть, если закон незыблемый?

«Ты смотри, каков демагог! — искренне восхитился Наполеон. — Не замечал я раньше за этим корсаром склонности к теоретизированию».

— Значит, считаешь, неправильно устроено в Хакате? — теперь уже он посмотрел на долговязого командира с прищуром.

— Неправильно, — твердо кивнул Мита. — Слишком много людей. Слишком много болтают и мало делают. Мало воли. Особенно, перед лицом опасности. А закон… Закон должен служить воле правящих. И никакой незыблемости. Чтобы всё в городе или стране хорошо и слаженно работало. Чтобы ни лишние люди, ни лишние законы этой работе не мешали.

«Складно говорит, — невольно восхитился Наполеон. — Эффективное управление. Республиканское народовластие — оно только в теории хорошо выглядит. А на деле — всё вкривь и вкось. Я сам успел насмотреться…».

А пират, будто, услышал эти мысли.

— Ты ведь тоже так считаешь, — то ли спросил, то ли заявил он.

Наполеон ничего не ответил. Ждал. Уже слишком много было сказано. Мита Хаата подошел к грани, за которой оставалось сделать только прямое предложение. Или прямую просьбу о поддержке.

— Дурацкие советники! — вдруг легко рассмеялся командир ополчения. — Влезли же в голову! Меня заболтали, а я тебя заболтал. Я ведь зачем тебя позвал: будут ли для Хакаты еще ружья? Я слышал, ты уже их самураям и князьям раздаешь?

«Не шагнул за грань. Вплотную подошел — и тут же в тень. Он еще и осторожный».

Наполеон понял, что решающий разговор состоится когда-нибудь потом. Хитрый пират Мита: и себя не подставил, и сиятельному «Ли Чжонму» дал время всё обдумать.

«Ну, что ж, полковник, давай сменим тему» — улыбнулся про себя генерал.

— Не раздаю, а продаю. Самураи нового полка ружья покупают, и весьма за дорого. Ты знаешь, что некоторые из них купили оружие за цену в сорок раз выше, чем платит твой нелюбимый совет для твоих воинов?

Мита присвистнул.

— Так что цени это, полковник!

— Сиятельный, ты разговор-то в сторону не уводи, — ощерился пират, что у него, видимо, означало улыбку. — Я ведь тебя о другом спросил. Ополчению ружья нужны.

— Странный ты, Мита, человек. Сколько раз ругал наши ружья. Я сам слышал. И дымят, и заряжаются медленно. А теперь просишь.

— Я и сейчас так считаю, — командир хакатцев нисколько не смутился. — Ружья эти — ничто в сравнении с луком. Только вот настоящих лучников в моей банде и сотня с трудом наберется. С таким количеством войн, что ты устраиваешь, сиятельный, новых учить совсем некогда. А ружье даже в кривых руках способно врага убивать — я уже убедился. Даже в доспехе. Так что нужны ружья.

— А сколько у тебя уже есть?

— 183. Я к каждому по два бойца приставил: первый день один овладевает премудростью, второй день — другой.

— Хорошооо… — протянул Наполеон, пытаясь пристроить ситуацию к своим планам. — Сделаем так: завтра с Ноконошимы тебе пришлют сразу 17 ружей. Так сказать, для ровного счета. Конечно, если совет всё оплатит. Но старым низким расценкам.

— Оплатит, — чрезмерно уверенным тоном сразу ответил пират.

— А потом я предлагаю тебе дать мне две сотни стрелков с ружьями… на месяцок.

— Зачем это?

— Рыбку половить, — улыбнулся Наполеон. — Найдем дело. Заодно посмотрю, как вы мушкетеров обучаете. А через месяц я тебе верну твоих людей и сразу выдам сто ружей дополнительно.

Его инженеры неустанно продолжали работу над усовершенствованием огнестрельного оружия. Они все-таки придумали, как сделать винтовой механизм — и разработали кремневый замок. Запасы кремня собирались всю весну. Имея их, Тадаши в своей мастерской уже начал выпуск новых ружей. Их потихоньку выдавали Дуболомам, а вот старые фитильные мушкеты начали продавать Щеголям и ополчению Хакаты.

Конечно, кремневки тоже не идеальны. Кремень дает осечку, ломается… Но всё равно, это намного удобнее фитиля. Оружие становится менее зависимым от погоды, стрелкам больше нет необходимости держать рядом открытый огонь. Кремневый замок сам создает пламя. Ружья стали более пригодны для тайных атак: дым и запах тлеющих фитилей их больше не выдает… До первого выстрела, разумеется. Наконец, кремневки экономичнее. Конечно, камни периодически необходимо заменять, но всё равно это меньший расходник, чем постоянно сгорающий фитиль. Тренировки показали, что даже скорострельность из кремневок пусть ненамного, но выше.

Другой важный плюс: с кремневым замком уже можно делать и пистолеты для кавалерии. У Наполеона было первых шесть штук. Беда в том, что все они делались штучно, а значит, очень медленно. В мастерской Тадаши под их изготовление необходимо собирать новую производственную линию, что весьма нескорый процесс. Так что, вряд ли, в ближайшие полгода или даже год удастся сделать полк Ариты огнестрельным. Для убойной каракольной стрельбы каждому всаднику нужно минимум два пистолета. А лучше четыре или шесть. А это — до пяти тысяч изделий. Страшно представить даже!

Радует, что железа пистолеты требуют намного меньше. Но, с другой стороны, где столько кремней взять? В общем, пока решили: как только заработает новая линия в оружейной мастерской (а на это пока даже рабочих рук не хватало), то первые пистолеты сделают для роты личной стражи сиятельного «Ли Чжонму». По одному на стража. Как показали недавние события — им они могут пригодиться.

— Ну, так что? — поторопил Наполеон задумавшегося командира ополчения.

— А ты точно вернешь мне все две сотни моих стрелков?

Генерал пожал плечами.

— Они же воины. Странно, что ты задаешь такой вопрос.

Мита вздохнул и послушно покивал головой: мол, виноват, ляпнул сдуру.

— Когда тебе они понадобятся?

— Через несколько дней. Я пришлю к тебе вестника заранее — просто пусть люди будут готовы. Раз уж у тебя мушкетеров больше, чем ружей, то отбери две сотни самых лучших.

Генерал и «полковник» поклонились друг другу, скрепляя соглашения.

— Обратно на совет не пойдешь? — на всякий случай уточнил Наполеон и увидел ожидаемый жест отрицания. — А я все-таки схожу. Мне у совета кое-что попросить нужно. Да и не мешает узнать, кто решится все-таки совет возглавить. Надо же мне понимать, с кем я дела в будущем буду вести.

И генерал максимально многозначительно посмотрел на Миту Хаату, давая понять, что первоначальный разговор он тоже помнит.