Слуга Государев 3. Потешный полк

Глава 7

Москва

21 мая 1682 год

— Чего ты блуд в наш дом принёс? — строго спросила меня матушка, как только я вернулся из мастерской. — Девица ентая. Я ж ведаю, что вы лабызалися с нею.

— Анна — душа заблудшая. Но никак она не блудливая. И даже ты, матушка, говорить такое не станешь, — жёстко сказал я.

Мать пронзала меня взглядом. И при всех моих эмоциях, которые я испытываю к этой женщине, позволять ей манипулировать собой я не стану. Матушка же словно проверят меня на характер — так и норовит против сказать, повелеть, приказать.

Сперва я прощал такое общение, вяло сопротивлялся. Но чем дальше… Прекрасно понимаю реакцию матери. Я тот, кто только что стал дворянином и у которого впереди, казалось бы, продолжение полёта или даже ещё больший взлёт. И тут какая-то безродная.

Но для меня… Первое, и не безродная, если уж на то пошло. Второе, ну очень нравится. Красавица, на которую не налюбуюсь. И не нужно терпеть женщину. А нельзя не хотеть ее. Есть и третье… Я почти уверен, что если не будет еще признаков предательства, то Анна может стать для меня опорой. Тем самым тылом, который для сильных мужчин порой значит куда как больше, чем что иное. Тылы заставляют двигаться дальше.

— Чем тебе не по нраву пришла девица Алёхиных? — спросила матушка. — Ладная такая! И род Алехиных — дворянский в пятом колене, так точно. И мужей у них будет. Были и вторые воеводы. Нас бы усилили.

— Алехины? Нет, матушка. Вот Ивана женить на их девице, то да. Но не нынче же. Как же женить…

Хотел было сказать, что «детей». Но осознал, что не буду понят. Время такое, что мои моральные принципы из будущего не приемлемы. Может еще и потому стремятся быстрее произвести на свет потомство, что смертность большая. Не буду в этом копаться. Но и не стану в конец ломать свои понятия. Тринадцать лет девчонке? В куклы еще играть, а не замуж!

Разговор продолжился, но я отвечал однозначно, словно отбивался, как в настольном теннисе. Видимо, матушка посчитала, что для меня Анна — это временное решение мужских потребностей, не более. Матушка говорила ровно, словно бы вопрос Анны и не стоит вовсе.

— Ты не будешь больше за моей спиной хоть с кем-либо договариваться. Не по Марфе, не по мне, али по будущему братов моих, — решительно говорил я.

И всё-таки мать явно имела рычаги давления на моего реципиента. Она никак не могла отступиться и принять мои решения. По всем понятиям этого мира, именно я хозяин и глава рода.

— Апраксия Алёхина и вовсе девица тринадцати годков. Ну куда ж ей замуж-то, дитю неразумному? — возмущался я.

— Кровь пустила — уже не дитё, а жена, родить способная, — возразила мне мать.

Мне самому мысль претит думать о тринадцатилетней девочке, невесте от Алехиных, как о возможной своей жене. Так что я даже не всматривался, насколько эта девчонка миловидна или красива. Лишь одно не могло не привлечь внимание — она была толстой. Слишком. Девочку спасать нужно от ожирения, а ее откармливают.

Было такое впечатление, что весьма захудалый нынче дворянский род Алёхиных недоедал, лишь только эту девочку откормить.

— Придётся принять то, что я решаю и что буду делать, — по прежнему строго высказывался я.

— А в ином разе монастырь? — спросила мама. — Отошлешь меня в обитель? Так не пужай! И сама мыслю туда уйти.

— В ином разе я стану реже себя навещать, — сказал я.

Анна уже вернулась. Конечно, я хотел бы, чтобы мы, как спокойная и нормальная семья, могли бы посидеть за столом, пообедать и поговорить. Ну ладно, Анна не имеет статуса. Но в будущем же было нормально привести девушку, познакомить с родителями…

Очень противоречило мое отношение к женщинам, которое переместилось из будущего вместе со мной, с тем, что принято в этом времени.

Я не могу просто так взять и даже в угоду матери игнорировать женщину, перед которой чувствовал свою ответственность. И мне не нравилось, что любые отношения с противоположным полом — это исключительно про женитьбу.

Одновременно со следствием я рассматривал возможные варианты женитьбы. В этом мне помогал дядька Никанор. И за время поиска той, которая бы могла мне приглянуться, одновременно и усилить мой род, я не нашёл ни одной девушки.

Не готов я связывать свою жизнь с той, которая мне категорически не нравится ни внешне, ни по характеру. Мне будет просто неуютно и неинтересно жить с забитой домостроем женщиной.

Да и кроме того, боярскую дочь мне никто не отдаст. Уже даже потому, что рождённых в сильных родах распределяют девиц ещё когда те ходить не умеют. Это я не касаюсь вопросов сословности. Еще не готовы документы, у меня нет грамоты на дворянство. Пусть уже и считаю себя дворянином. Так что наш род будет самым молодым в России. А это имеет значение.

А что касается девиц из дворянских родов, то даже и там можно было найти только лишь либо сильно молодую, либо явно не совсем приятной наружности девушку. Как правило, еще и третью-пятую дочь побочной линии. Иные также уже распределены.

И еще один момент меня беспокоит. Так, если я возьму себе в жены девицу с сильного, пусть дворянского, не боярского, рода, то будут попытки поставить меня в подчинение. Нет… Не выйдет.

У Меньшикова, в конце-концов, не было сильного рода за спиной. Но Светлейший сделал себе карьеру при Петре, что и князья обзавидовались. И я даже знаю немало методик Александра Даниловича, как он влиял на мнение государя. Так что в худом случае, пойду по его стопам. Не хотелось бы… Ибо там есть место разврату и пьянству. Лишь, как крайний случай использую.

И что может показаться смешным, но я вот думаю… А не познакомить ли Меньшикова с государем раньше? Гад он был, вор, плут, скотина… Но Александр Данилович во многих делах оказался отличным менеджером. Давать бы только чаще по шкодливым рукам.

Так что поиски невесты я прекращаю. А дальше будет видно.

Вторая половина дня прошла в разговорах, в обсуждении со Степаном возможностей штыка. Мой брат выразил здравую мысль, что ножевидный обоюдоострый штык может стать проблемой для солдат. Они элементарно при зарядке могут резать руки.

Сперва я подумал, что это не совсем так: доступ к стволу будет вполне свободный. Однако также подумал о том, что в суете боя, вероятно, солдаты не будут чётко и выверено заряжать свои ружья. Немного дрогнет рука — и она уже порезана. Все-таки игольчатый штык? Вот же дилемма. И не думал, что придется столько сомневаться.

Так что будем думать. Мало того, нужно ещё и смотреть на практике. Вот сделаем и такой и сякой штык. Станем пробовать. Как работать винтовкой с примкнутым штыком, я знаю. Учили такой премудрости.

— Добре, брат, сделаем сразу четыре штыка, али даже пять. До Собакина обращусь, пущай куёт, — соглашался со мной Степан.

Как пошли рабочие разговоры с братом, так и отношения наладились. И это еще батец не знает о будущих сюрпризах. Мне нужно будет вспомнить, как выглядят, а еще лучше, так и пробовать сделать в металле и дереве, станки. В том числе и для нарезки стволов. Были такие в петровскую эпоху, точно знаю. Почему бы на лет так двадцать раньше не появиться им.

А ближе к вечеру я отправился в усадьбу Третьего стрелецкого приказа. Именно здесь и предполагалось собрание всех десятников и сотников моего полка.

Это, конечно, могло быть опрометчивым. Всё-таки в холодной до сих пор находится Иван Андреевич Хованский. Но другого места пока нет. Да и вряд ли кто отправится смотреть, кто именно находится в узниках тюрьмы.

— Как он? Поздорову ли? — спрашивал я у Прохора.

О ком именно идёт речь уточнять не нужно. Конечно же, я интересовался Хованским.

— Даст Бог, так и на поправку пойдёт, — отвечал десятник.

Я посмотрел на Прохора суровым и требовательным взглядом.

— На поправку он пойти не должен, — сказал я.

Реакция Прохора мне понравилась. Он пожал плечами, мол как хочешь.

А зачем мне Хованский живой-здоровый? Чтобы он мог в любой момент изменить свои показания? Разве же если Матвеев или кто иной захочет его спросить, то могу ли я отказать в этом? Нет.

По всему выходит, что мне нужно подумать, как с одной стороны всё-таки показать доказательства живого Хованского, чтобы не обесценить его показания. И одновременно — чтобы он ничего не взболтнул лишнего.

И как именно этого добиться, я уже имею представление. Наркотики. Беленой его обкормить, чтобы, когда я покажу Хованского кому-нибудь из бояр, Иван Андреевич не смог бы сказать ничего вразумительного и внятного. Ну и в скором времени, умер. Жестоко, понимаю. Но это вынужденная жестокость.

Я некоторое время размышлял, стоит ли мне встречаться с предводителем бунтовщиков. Посчитал, что это не так уж и обязательно. Злорадствовать и любоваться больным человеком, пусть и откровенным злодеем, не то удовольствие, которое я хотел бы испытать.

— И гляди, Прохор, чтоб никто не посмел приблизиться к холодной. Ты сам и будешь тут стоять и не пущать, — приказал я.

Выражение лица Прохора явило бурную эмоцию. Он откровенно возмущался, дважды открывал рот, но не находил слов, чтобы мне высказать всё то негодование, что испытывал. Рассчитывал, стервец, видимо, что примет участие, так сказать, в банкете.

Однако, судя по всему, и Прохор меняется — превращается во вполне адекватного офицера, с пониманием службы и долга.

А вот с кем я действительно хотел встретиться, кого вызвал к себе, так это с Игнатом. Анна обещала, что ничего не скажет своему дядьке. И тот не должен знать, что разоблачён как шпион Матвеева.

Я сидел в своём кабинете, в полковничей горнице, как между собой стрельцы называли рабочее место полковника. Ещё раз просматривал списки своего полка.

Теперь я считал, что в Первом стрелецком приказе теперь не только бойцы непосредственно моего полка. Сюда же я приписывал и тех, кто примкнул ко мне во время бунта. И с этими новыми людьми нужно было срочно решать.

Мне понравилось то, как действовал сотник Волкович с теми стрельцами, которые пошли за него. Безусловно, я не намерен далеко от себя отпускать Гору. А ведь он тоже назначен мной сотником. Больше сотни с собой привёл.

Вот и выходило, что по численному составу мой полк в полтора раза больше, чем до недавних событий. Сейчас неразбериха со стрелецкими полками такая, что если кто-то кого-то куда-то перепишет или переведёт — никто ничего и не заметит. Некому и замечать.

Если так разобраться, я могу приписать своему полку кого угодно. Могу даже «вольную» выписать стрельцам. То есть отправить стрельца на свои хлеба. И пока не появился кто-нибудь деятельный, кого поставят головой над всеми стрельцами, нужно ловить момент и действовать.

Например, теперь у меня, как у главы Следственной комиссии, находятся списки личного состава всех стрелецких полков. Что-то сгорело, что-то восстанавливается прямо сейчас со слов самих стрельцов. И никто не имеет больше информации, чем я сейчас.

Так что я и пользовался моментом. А ещё думал, как можно, даже не производя реформы, но уже начать реформирование стрелецких полков. По крайней мере, своего полка. И некоторые мысли на этот счёт у меня были. Жаль, что мои возможности пока не позволяют внедрять что-то по-настоящему прорывное.

— Ты звал меня, Егор Иванович? — спросил Игнат, входя в мой кабинет.

Я не стал подниматься со стула, а здесь даже был и такой предмет мебели. Сразу показал Игнату своё недовольство.

— Что случилось? Али Аннушка чем обидела, а ты решил злость на меня слить? — спрашивал Игнат.

Я понял, что он знает про наше сближение с Анной. И это мне крайне не понравилось. Тут или сама девушка рассказала своему дядьке, или же он за мной присматривает. Всё-таки второй вариант был предпочтительнее.

— Ходить вокруг да около я не стану. Всё для меня ясно и понятно. Ты — собака лживая, пёс при хозяине своём, Матвееве, — жёстко сказал я.

Увидел, как рука Игната дернулась к поясу.

— Стоять! Медленно нож достал и положил на стол, — повышая тон и добавляя в голос металл, говорил я.

Нехотя, но Игнат подчинился.

— Что? Не нравится тебе, когда я псом матвеевским называю? А как иначе? Девку под меня подложил, сам мне товарищем стал. И предал. Так кто ж ты, коли не вор? — отчитывал я старика.

Ко мне в кабинет вошёл моложавый мужчина в возрасте. Но тут он превратился в поистине старика, немощного, уставшего от жизни. Осунулся.

— Всё, что я делаю, то для Анны, для дочери моей, — пробормотал Игнат.

— И для тебя всё то. Неужто Матвеев серебром не платит? Али не посулил тебе волю вольную? — теперь уже усмехнулся я.

Некоторое время мы молчали. Не выгоняя Игната, я даже продолжил заниматься тем, что делал до прибытия этого предателя. Читал списки и черкал в них, распределяя кого куда направлю и кто, к сожалению, погиб во врмя бунта. Было время подумать у Игната. Я давал ему шанс.

Нельзя разбрасываться такими людьми. Тут же и голова на плечах, и явные способности к разведке и шпионскому делу. Он же интриган по своему и характеру и воспитанию.

Между прочим, как я уже знал, Игнат в том числе и отличный боец. Он феноменально ловко метает ножи. Даже в его шутейках есть элементы акробатики. Так что шутки-шутками, а он смог бы метнуть мне прямо в лоб свой нож. Не особо вериться, что пробил бы череп, да и я не успел бы увернуться. Но проверять, почем-то не хотелось.

— Ты хочешь, кабы я был за тебя? Так я уже за тебя. Боярин Матвеев не ведает, что Хованский жив. Не ведает он и о том, что Софья Алексеевна приняла волю твою… — чуть распрямившись, видимо, набравшись сил, говорил Игнат.

— А ты, стало быть, ведаешь, что я предложил царевне? — спросил я.

— Не все, — ответил Игнат.

Ну и как мне лишаться такого человека? Притворство и придворные интриги за столько лет явно изменили характер Игната. И этот человек, если будет в руках того же Матвеева или каких других бояр, станет в том числе и для меня проблемой.

Тут или убивать Игната, чего категорически не хочется, в том числе и потому, что это разгладит полностью наши отношения с Анной. Или же прощать и принимать в свою команду. Этого хочется. Вот только нужен строгий контроль.

В конце концов, как я говорил Анне, так могу и сказать Игнату…

— Что было до моего явления в твоей жизни, то всё прощается. Что будет нынче и в грядущем — будет без прощения. Буду считать, что не предал ты меня, а нынче решил быть со мной, — после долгой паузы сказал я.

— А теперь выкладывай всё, что ведаешь о Матвееве, что может мне сгодиться! — потребовал я.

— Боярин присылал Анну к тебе. А я за неё в ответе. Так что пошёл за дочкой своей. И не можно мне не говорить Матвееву о тебе. Я тебя поважаю, но Матвеев боярин. Пожелает, то и тебя и меня прижмет, — сказал Игнат.

— Ну это еще посмотреть… А про тебя… Что и как будешь рассказывать боярину, будем с тобой совет держать. Будет то, что говорить никак нельзя. Но если ты не будешь доносить Матвееву, то он найдёт того, кто станет это делать, — соглашался я с Игнатом.

Конечно же, Матвеев меня не оставит в покое. Ведь я не собираюсь вновь опускаться на сколь-либо ступенек в социальной лестнице вниз. Поднялся высоко — нужно понять что к чему. И пока я хотел бы на этой вершине обжиться. Я буду интересен не только Матвееву, но и всем остальным. Заблуждаться нельзя.

Подозрительно тихо пока со стороны Патриарха. Ещё некоторые бояре вернулись в Кремль в Боярскую думу. Там другие процессы. Одоевские начинают играть свою партию. Так что и меня не забудут. Начнут наживать. А отбиваться-то мне нечем. Но это только если не применять грубую силу и идти на преступление. Так что Игнат нужен.

— Осторожный он, боярин Матвеев, — начал рассказывать Игнат всё, что знает об Артамоне Сергеевиче.

На самом деле, ничего такого крамольного или компрометирующего Матвеева я не узнал. Игнат догадался, кто именно стоит над театральной постановкой, когда было покушение на Петра. Об этом и я знал. Но прямых доказательств в отношении Матвеева нет.

Заинтересовала только девка, которую он совратил. Это дочка одного из стряпчих в Кремле. Может быть, и подумаю, как эту информацию использовать.

А в целом, Матвеев взялся за свои дела вполне грамотно и со знанием. Насколько я знаю, сейчас проходит что-то вроде аудиторской проверки казначейства. Конечно же, и этот деятель будет красть. Но тут уже вопросы в масштабах и о том, что и кроме воровства нужно ещё что-то делать.

— Скажи Матвееву, что у меня есть допросные листы и показания казнокрадства Милославских, — выслушав Игната, сказал я. — Одну бумагу я могу тебе даже дать, покажешь, скажешь, что выкрал.

Игнат кивал головой. Он прекрасно понял свою роль и принял ситуацию.

А тут всё достаточно хитро получается. Если Матвеев начнёт сильно давить на Милославских, то они хоть как-то, но должны отвечать. Вряд ли уже получится поднять стрельцов или совершить какое-то вооружённое действие.

Я задумался…

— Вот ещё, что можешь ему передать. Останешься на встрече моей со стрельцами. Послушаешь меня. А после решим, что из этого следует знать Матвееву, — сказал я и улыбнулся.

А ведь приятно, когда из сложного положения получается поставить всё в достаточно выгодную позицию. Теперь у меня уже были мысли: а ведь это отличная находка, что Игнат будет докладывать и Матвееву.

Таким образом могу наталкивать этого деятельного боярина на какие-то действия. Вот пусть послушает о том, как я вижу формирование своего полка.

А потом ещё подкину каких-нибудь идей по улучшению состояния казны. Например — ввести листы с гербовой печатью. Правда, прежде всего мне нужно об этом рассказать государю, чтобы он знал, от кого именно пошла идея, и уважение большее испытывал.

Не так уж и обязательно, чтобы все новшества исходили от меня. Напротив, это даже и опасно. Вот если Матвеев предложит то, на что я его мысли направлю — вот она филигранная работа прогрессора.

От автора:

История попаданца в наполеоновскую эпоху, от самодельной лупы до первого в России оптического прицела. От беглого подмастерья до поставщика Двора ЕИВ. https://author.today/reader/486964/4575163