Слуга Государев 3. Потешный полк

Глава 21

Немецкая Слобода

17 сентября 1682 года

Кукуйская Слобода, она же Немецкая, представляла собой островок совершенно другой жизни. Я не могу сказать, что эта жизнь во многом лучше той, которую можно увидеть в Москве. Но разница была видна отчётливо. Они, как по мне не лучше, не хуже, они другие. Мы, русские, точно душевнее, но они, немцы, неизменно практичнее. Нам бы войти в сенергию. Вот, решил пробовать.

После каждого дома были небольшие палисады, доживали свой сезон цветы, в основном розы, были и астры. В целом, если сравнивать все это с увиденным в Москве, то Немецкая Слобода представлялась каким-то кукольным городком, с которым играет приученная к порядку девочка.

Всё здесь было хорошо и красиво, к месту и симметрично. У моей внучки был такой вот дом кукольный. Вот только почему-то я не увидел души, рассмотрел лишь обёртку. А люди казались какими-то картонными персонажами.

А ещё здесь все суетились. Нет, не так, как можно было бы это увидеть в Москве или в Петербурге в час пик. Такой суеты и быстроты хаотичного движения в этом мире и вовсе не добиться. И все же мне есть уже с чем сравнивать.

Москва была размеренной, словно сонная. В столице России как будто было неприлично ходить быстрым шагом, куда-то спешить. Так что люди ходили с ленцой, неповоротливо, горделиво. Невозможно было увидеть человека, который куда-то бежит. Ну уж точно это не был бы уважающий себя горожанин, и уж тем более не представитель дворянства или боярства.

Бег в это время и вовсе являлся каким-то чуждым элементом. И не только в повседневной жизни, но и на службе. На меня смотрят, когда я приказываю бегать, как на мучителя, что каленым железом пытает. Но, потихоньку, а бегать начинают многие, и уже без одышки.

И вот я в Слободе, практически в отдельном городе. Да, локальное поселение иноземных элементов по сравнению с Москвой представлялось маленьким. Но если сравнивать с другими городами России, которых я, впрочем, и не видел, но могу догадываться по рассказам, Немецкая Слобода вполне себе среднего размера русский город европейской части России.

Я долго добивался от людей, почему всё-таки «кукуй». Почему именно так было названо немецкое поселение. Понял одно — дело не только в водоёме, в ручье, который имеет похожее название. Сами жители немецкой Слободы морщились, когда их называли кукуйцами.

В народном фольклоре не обошлось без ругательств, созвучных с названием Немецкой Слободы. Уж больно веселило православных называть немчуру «куем» или «кукуем».

И что интересно, в Немецкой Слободе было немало православных, которые ходили сюда словно на экскурсию. И я даже сравнил бы эту экскурсию с походом в зоопарк.

Православные люди приходили посмотреть на кукуйцев, как будто на неведомых зверушек, которые ведут себя очень смешно.

Что характерно, представители европейских народов отвечали православным тем же. Порой они дразнили москвичей, приходивших развлечься «в мир немецких чудаков». Знали бы православные, что и над ними подтрунивают немцы, правда, делают это лишь на своём языке. И не сказать, что открыто.

Слова слышал. Варварами не называли, да и дураками в открытую не обзывали. Возможно, некоторые москвичи и смогли бы часто повторяющиеся слова понять, как оскорбления. Но поведение православного люда немцами расценивалось примерно так же, как и собственно немецкое поведение — словно в контактном зоопарке.

А ещё православные при виде меня и моей свиты либо замирали с испуганными лицами, либо пытались разбежаться или спрятаться за углом. Из чего можно было сделать вывод, что само нахождение православного москвича в Немецкой Слободе шло вразрез с теми нормами и правилами, которые устанавливала церковь.

И всё равно оставалось очевидным, что некоторые православные тянулись к этой культуре. Возможно, они тянулись бы и к китайской культуре, если бы такая была представлена в Москве. Экзотика. И товары не такие, что можно встретить в Москве, и мука… Кукуйская мука очень ценилась. Тут уже не до смеха и не до созвучия названия с ругательствами.

Я шёл по дорогам, мощёных деревянными настилами, в Немецкой Слободе, а следом за мной — десяток Прохора и Гора. Этого большого человека я взял в Кукуй, скорее, для того, чтобы он понемногу здесь осваивался, так как я предполагал знакомить Петра Алексеевича с немецкой культурой под своим присмотром и точно не оставлять его без охраны. Пусть огромный личный телохранитель государя осваивается и примечает дома, дороги в Немецкой Слободе. Пусть видят его и боятся.

Ну а если уже быть полностью честным самим с собой, то нахождение рядом гиганта моментально придавало статусности делегации, которую я возглавлял.

— Уважаемый, не подскажете ли, где находится дом ван Дервилля? — спросил я одного из прилично одетых немцев.

Своим вопросом я ошарашил немчуру. Вот, только что он пытался отшучиваться в сторону, указывая на то, что прибыли мужицкие вояки. А тут я обращаюсь к нему на немецком языке, демонстрируя, что прекрасно слышал слова немца.

— Вы говорите на моём языке? — произнёс немец.

— Да, я слышал, о чем вы только что говорили. Если я ещё раз подобное услышу, то быть вам поротым, — произнёс я, при этом с приторной улыбкой. — А нынче же отвечайте на мой вопрос.

Бедняга говорил со мной, но глаз не сводил с Горы.

— Вы можете пройти по большой улице, и там увидите дом, у которого стоят большие деревянные бочки. Это и будет и жилище, и пивоварня господина ванн Дервилля, — дрожащими губами направил меня житель слободы.

Я направлялся к этому голландцу, чтобы сказать ему слова благодарности за то пиво, которое он мне периодически шлёт. Да и в целом было бы неплохо узнать, зачем он это делает. Хотя некоторые догадки у меня были.

Ван Дервиль был одним из тех, кто стремился промышлять своей продукцией в Москве. Прежде всего, это было не пиво, а мука. И тут я, вроде бы как после бояр и немалый человек. А еще я мог, и могу сейчас, влиять на поставки довольствия стрельцам. Сейчас так и вовсе нахожусь рядом с Кукуем, имея средства.

Мукомольная промышленность в Немецкой Слободе была развита очень хорошо. Мука от немцев весьма высоко ценилась в Москве, но при этом не так просто было ее достать. Считалось несколько неприличным покупать немецкую, игнорируя собственную. Считалось, но… каждая хозяйка в небедном доме имела на отдельные случаи именно кукуйскую муку.

Мука московских мельниц была намного грубее, а часто и вовсе с откровенными отрубями. Умудрялись производить муку не слишком уступающую той, которую я иногда использовал в будущем, когда решался замешивать тесто на пирожки и пироги.

— Я был бы счастлив, что вы… — невысокого роста пухловатый голландец до красноты на щеках силился сказать мне на русском языке.

— Если для вас более близок немецкий язык, то я предпочту с вами общаться на нём, — сказал я на немецком.

Голландец, не скрывая облегчения, выдохнул.

— Так что вас подвигло к тому, что вы с неизменным постоянством шлёте мне бочонки с пивом? Считаете, что я способен столько выпить? Или какой-то у вас интерес прослеживается? — спросил я голландца, когда он пригласил меня присесть за стол.

К слову, у него были стулья, а не лавки. И стол был из какого-то экзотического дерева. Явно не из дуба, не из красного дерева, но что-то из того, что в России не произрастает. И ножки у этого предмета мебели были резные, чуть скривлённые, скорее, по-французски, чем по-голландски. У голландцев мебель хоть и красивая, но функциональная и массивная, и опоры имела всегда строгие, не гнутые.

— Я ждал вашего визита. Вы же являетесь наставником царя. А ещё вы судили стрельцов и бояр, которые участвовали в недавнем мятеже, — объяснял ванн Дервиль, почему решил одаривать меня пивными взятками.

— Ближе к делу. Чего вы хотелибы добиться от меня? — спросил я напрямую.

У меня было ещё важное мероприятие в Немецкой Слободе, которое должно было начаться по полудни. Так что особо задерживаться я не хотел.

— Мою муку почти перестали покупать, — начал жаловаться ванн Дервиль. — А ещё мне ограничили поставки зерна. Причём я готов платить за него немалые деньги.

В целом проблема была ясна. Почему кто-то строит козни этому голландцу и не позволяет полноценно торговать в Москве, я не знал. Вероятно, это происки его конкурентов прямо здесь, в Немецкой Слободе.

Что же касается продажи зерна… После стрелецкого бунта, который не удался, но наделал некоторого шума в России, зерно, как и при любых политических потрясениях, резко стало особо стратегическим продуктом. Купить можно, но либо дорого, либо… Как полковник я могу покупать на стрельцов хлебное жалование по приемлемым ценам. И сколько покупать, никто не регламентирует. Со стрельцами до сих пор заигрывают.

Ведь нельзя сказать, что бунт до сих пор полностью подавлен. Ещё не так давно удалось увещевать стрельцов в Коломне, в Вязьме, чтобы прекратили волнения. Идут переговоры, чтобы избежать кровопролития, но и целое стрелецкое войско стоит под Смоленском. Там целый полк полковника Дубнова взбунтовался. Вот туда и направлен Глебов.

Полковник Дубнов поднял мятеж в своём полку. И об этом, что удивительно, стало известно буквально три недели назад. Я и сам хотел спровоцировать смену и наказание воеводы Смоленского. Но это было сделано и без моего участия. Что-то неладное происходило в Смоленске. Заказ, не иначе. Да и поляки прибыли разговаривать не только о Киеве, но и о Смоленске.

Полк этот в составе тысячи двухсот стрельцов представлял силу, взять которую не получилось бы без серьёзного кровопролития. Так что было решение просто оставить стрельцов, не давать им возможности разгуливать по Смоленщине. Было небеспочвенное мнение, что всё-таки примут ту сторону, которая победила в Москве.

Так что последствия бунта ещё ощущались. И торговцы зерном придерживали свой товар, несмотря на то, что урожай не такой уж и плохой выдался.

Я знал об осведомлённости Боярской Думы о сложившейся ситуации. И лишний раз мозолить глаза и показывать своё рвение поучаствовать во всевозможных делах внутренней и внешней политики я посчитал опасным.

Разберутся. Не последние глупцы, особенно после смерти Афанасия Кирилловича Нарышкина. Должны понимать, да и прекрасно это знают, что, если в Москве не будет хлеба, если будет недостаток в муке, то обязательно начнутся бунты. И если в мае выходили на улицы и бунтовали стрельцы, то и москвичи могут своё веское слово сказать. И ещё непонятно, чьё слово зазвучит громче.

— Одна из причин, почему я вас посетил, — я предлагаю вам открыть мельницу в моём поместье. Оно здесь же, рядом, на другом берегу Яузы. И если у вас будут трудности с реализацией своей продукции, то произведённая мука на моей мельнице проблем с продажей не будет иметь, — предлагал я совместное предприятие голландцу.

Прежде, чем посетить Кукуйскую слободу, я немного разузнал о том, кто и что здесь делает, и что из себя представляет ван Дервиль. Фамилия как будто бы аристократическая, с приставкой «ван». Так что мне было не понятно, почему он не какой-то офицер, а предприниматель.

Но, судя по всему, приставку, обозначающую благородство, этот человек либо присвоил себе для красного словца, либо же фамилию следует читать без разделений. Да и в России можно быть хоть «ваном», хоть «фоном». Пока еще это не так и смотрят. Куй — он и есть куй, как не назовется.

Да, по сути это, не важно. Я видел перед собой типичного торгаша или ремесленника, и такое же отношение к нему и было. Не сказать, что я смотрел на голландцев свысока. Отнюдь. Но если бы я стал говорить с офицером о торговых делах, то тщательно подбирал бы слова. Здесь же мы уже торговались, ещё даже не рассмотрев основные условия нашего сотрудничества и сделки.

— И вы предлагаете мне заполучить лишь только половину прибыли? — торговался голландец.

В этот раз я промолчал, ибо на поставленный вопрос ответ прозвучал уже дважды. Я и вовсе считал, что моё предложение очень даже щедрое. Мельница будет находиться на моей территории. С меня же содействие в покупке зерна, причём, не только ржи, но и привозимой с юга пшеницы.

Я не пробыл у голландца слишком долго. Не мог себе позволить опоздать на очень важную встречу. Пожалуй, она была важнее любого бизнеса. Так что за полчаса до полудни, а в слободе были часы, я отправился дальше.

— Я слышал о вашей роли в подавлении бунта. Но вы… вы же молоды! Как у вас получилось стать ещё и наставником государя? Где могли обучаться стрельцы, чтобы иметь достаточно знаний, чтобы обучать ещё и самого царя? — то ли возмущался, то ли, напротив, восхищался, Патрик Гордон.

Да, я был в гостях у этого полковника, героя чигиринских сражений. Здесь же был ещё один персонаж, который в иной реальности сыграл огромную роль. Франс Лефорт сидел вместе с нами за столом и не прекращал буравить меня своим взглядом.

Удивительно, что уже явно немолодой Патрик Гордон задавал намного больше вопросов о том, как я выгляжу, сколько мне лет, что я за стрелец, и какое место я занимаю рядом с Петром Алексеевичем. А вот Лефорту будто бы все было безразлично. Он то и дело прикладывался к графину с вином, самостоятельно себе наливая, да и пил он то же самостоятельно.

Впрочем, Матвеев наверняка тоже спрашивал бы меня, если бы только я не действовал при нём во время стрелецкого бунта. И удивлялся бы возрасту и нетипичному для молодого человека поведению. А еще этот резкий карьерный рост…

Я встречался с этими двумя: Гордон был по возрасту словно отец для Лефорта. Гордон смотрел на меня, я смотрел на него, Лефот смотрел на свой наполненный бокал с вином. А, нет, уже пустой. Но это быстро можно было исправить.

— Эльза! Принеси еще вина! — выкрикнул Лефорт.

Одной из задач, которую я ставил для себя в своей деятельности — не навредить. Пётр Алексеевич и в иной реальности сделал для России очень много. Моя задача — видеть возможность несколько подправить реформы, снизить их негативный эффект, сохранить десятки тысяч жизней.

И если эти люди в иной реальности сыграли большую роль, в том числе и как наставники для Петра Алексеевича, то нужно понять, настолько ли они на самом деле полезны и нужны в будущей команде русского государя. Гордона я видел точно нужным. Лефорт? Не знаю. Пока не однозначное впечатление.

— Господин Гордон, могу ли я у вас спросить, почему вы решили покинуть Россию? — через некоторое время, после немалого количества вопросов и ответов, спрашивал я у полковника Гордона.

— Вы хотите вывести меня на откровенный разговор? Но не вы ли являетесь головой Следственной комиссии? Может быть, ещё и осудите меня за откровенность? — проявил осторожность Патрик Гордон.

— А вы хотите поругать армию и действия русских войск под Чигирином? — сделал я догадку и понял, что попал в точку.

— Да, я хотел бы поругать обеспечение войск, выучку войск. А ещё нынче государь в силу не вошёл. И я догадываюсь, что такое русская Боярская дума. При Алексее царе исправно платили, почёт и уважение были. А сейчас и жалование задерживают, и… — Гордон хотел сказать нечто очень крамольное по отношению к русской власти, но вовремя замолчал.

— Я прошу вас, договаривайте, господин полковник! Слово чести и дворянина! Я здесь не для того, чтобы вас осуждать. Я здесь для того, чтобы предотвратить ваш отъезд из России. Нам очень не хватает хороших командиров. А впереди масштабные военные преобразования, которых ещё даже Европа не знает, — после этих слов я намеренно сделал паузу, рассматривая реакцию двух моих собеседников.

И Лефорт, и Гордон выражали крайний скепсис по поводу реформирования русской армии. Интересно, как они отреагируют на то, что именно здесь, в России, изобрели штык. Наверняка же знают о байонетах и смогли оценить это французское новшество.

Это я ещё не говорю про конусные пули с расширяющимися юбками для стрельбы из нарезного оружия.

И ко всем этим военным тайнам они будут привлечены. Но только тогда, когда я буду уверен, что имею дело с офицерами на русской службе, которые в ближайшее время не покинут Россию.

Насколько я знал историю, Гордон намеревался примерно в это же время покинуть русскую службу. Вот только это сделать ему не дали. Уверен, что и в этой реальности не дадут. Если увижу, что это человек по-настоящему деятельный, то Гордона оставят на службе в России. Как минимум, он нужен нашим войскам как военный инженер.

— Хорошо, если вам будет так угодно, я скажу… — после некоторой паузы решился Патрик Гордон.

— Господин Гордон, вы можете навредить себе своими же словами, — недоверчиво, глядя на меня, сказал Лефорт.

Гляди-ка пьет, а рассудок не теряет!

— Но разве есть возможность промолчать? — спросил Гордон и после обратился ко мне: — Меня поставили создавать укрепления в Киеве. И я был готов выполнить эту службу, как и любую другую, которую укажет государь. Но мне не дали денег, я не получил достаточных полномочий, чтобы привлекать местных людей для строительства фортификаций. Как мне выполнить это поручение? Виноват будет кто? Я!

Не очень хорошо, если Гордон будет так реагировать на любое головотяпство в России. Ведь это не характеристика эпохи. С этими погрешностями Россия жила и будет жить дальше.

— Я приглашу вас на учение, которое состоится через неделю в Преображенском. Не хочу быть голословным, но вы увидите, что именно я стараюсь создать под крылом у царя, — после рассказа Гордона сказал я.

Сошлись на том, что нужно, конечно же, посмотреть, а потом уже продолжать этот разговор. Принесли еду. И нет, это не был богатый, ломящийся от яств стол. Подали рубленое мясо. На столе лежали нож и вилка, и я по обыкновению из будущего стал весьма деликатно есть, демонстрируя навыки работы с ножом и вилкой.

Такому способу поедания мяса весьма удивились мои собеседники. Может нужно было попросить щи, да лапти снять для их поедания?

— Господа, у меня будет ещё проект по тому, как мы вместе сможем заработать деньги, — в паузе между поеданием чего-то вроде шницеля сказал я.

Что такое самогонный аппарат, я знал не понаслышке. Был грешок в прошлой жизни. Впрочем, гонку я делал (различные напитки, включая и то, что можно было бы назвать виски), скорее, для интереса, для собственного небольшого потребления, ну или раздавал знакомым, друзьям.

Создать нечто подобное в этом мире я вполне мог. Но вот не мог я кое в чём другом…

— В Москве и в России торговать крепким хмельным не получится, — сделал я заключение. — Если вам удастся договориться с голландцами или англичанами, чтобы они брали на реализацию в свои страны, то это был бы лучший вариант.

Дело даже не в том, что я не хотел спаивать Россию, хотя и в этом была своя мотивация. Церковь не разрешит. Если патриарх пока ещё молчит, то у меня складывается впечатление, что он копит силы и скоро проявит гнев. Потому дразнить его ещё и алкоголем я не хотел.

— Для начала это всё нужно попробовать, — весело сказал Лефорт.

— Попробуем, господа. А пока я приглашаю вас всё же на учения. Господин Гордон, мне будет очень важно ваше мнение, так как не исключено, что Россия вновь вступит в войну с Османской империей. Очень важно организовать войско так, чтобы мы могли пройти Дикое поле, войти в Крым и не чувствовать особых проблем с нехваткой воды. А также исключить большие небоевые потери, — сказал я и принялся объяснять, какие новшества хотел бы ввести для русской армии, чтобы вероятные походы в Крым, а без этого развитие России просто невозможно, были менее болезненными, чем в иной реальности.

А потом в обеденный зал вошла красотка в глубоком декольте. Как же я отвык видеть демонстрацию женских прелестей в такой форме! Хороша, чертовка!

Я посмотрел на двух мужчин, внимательно наблюдавших за моей реакцией. Не было сомнений, что мне подсовывают срамную девку.

Я только лишь усмехнулся. И эта реакция обескуражила двух немцев. Как же! Ведь перед ними сидел человек, у которого только-только проступали усы. Я должен был сейчас забыться обо всём и истекать слюной, глядя на девицу, но я смотрел не на неё, а на удивлённые лица Гордона и Лефорта.

Вот так, стало быть, и в иной реальности подсунули Анну Монс Пётру Алексеевичу? Нет, моё отношение к этим людям будет определяться их личными характеристиками, а не тем, что они будут действовать на меня через легкодоступных барышень.

В целом я даже согласился бы с патриархом: Кукуй — гнездо разврата и порока. Но немцы для России сейчас катастрофически необходимы. Без них выходить на новый уровень во всех сферах жизни и деятельности государства, к сожалению, но не получится. Я буду надрываться. А найти соратников только лишь из русских… К моему сожалению.

Но понял для себя, что Петра Алексеевича ещё год-два нельзя и близко подпускать к Немецкой Слободе. Со своим характером он явно попадёт под влияние всей этой вольности и вседозволенности. Сперва правильно настроим государя, да уловки все кукуйские обсудим. А то подсунут какую Монс.

Топовая на АТ серия про Афганистан! Погибший на задании офицер спецназа получает второй шанс… СССР, 1985 год. Герой снова молод и намерен изменить ход Афганской войны. СКИДКИ: https://author.today/work/358750