Слуга Государев 3. Потешный полк

Глава 15

Преображенское

7 июля 1682 года

— Говори, Игнат! — первому слово на совете моих приближённых дал я Игнату Ивановичу.

Бывший шут уже работал управляющим на моих землях. И пока я был им весьма доволен. Единственное, что только лишь быть управляющим на земле — это для Игната мало. Мне просто было необходимо знать, как там поживают пауки в Боярской думе.

У шута были связи среди стряпчих при дворе, иных служащих, которые ему вроде как по-дружески немало чего сообщали. Не самые лучшие и надежные источники информации, так как заседания Боярской думы чаще проходили при закрытых дверях. Вместе с тем, если сопоставить официальные данные и немного слухов, и те эксклюзивные сведения, что удавалось собрать Игнату, то выстраивалась общая картина.

— Боярин Одоевский преставился, — сообщил скорбную новость Игнат.

С одной стороны, не скажу, что я по этому боярину сильно горюю. Хотя душа христианская и зла вроде бы как не натворил. С другой стороны, это говорило о том, что целая партия, которую возглавлял старый болезненный человек, Одоевский, сейчас рассыплется.

А ведь там были те бояре, которые решили сильно не светиться. Своего рода «центристы» ни нашим ни вашим. И вот гадай, к какой партии большинство из них примкнет. Не приведи Господь, к Нарышкиным.

— Кто окончательно верх возьмёт? — спросил я Игната.

— Ромодановские шибко усилились. Но ходят слухи, что Матвеев возжелал направить одного из Ромодановских сюда для присмотра за тобой и всем тем, что происходит, — сообщил Игнат.

— Фёдора Юрьевича Ромодановского? — догадался я, о ком идёт речь.

— Зело прозорлив ты, Егор Иванович, — отвечал мне управляющий.

Из своего знания истории я помню, какую большую роль играл Фёдор Юрьевич Ромодановский в реформах Петра Великого в деле созидания Русского государства, пока неуёмный государь мотался то по Европам, то по необъятной России.

У меня сложились вроде бы как неплохие отношения с Григорием Григорьевичем Ромодановским. И в целом я видел этот род, скорее, своими союзниками. Так что никакого волнения по поводу того, что кто-то придёт и нарушит выстраиваемую мной систему, не было. А вот от деятельного помощника, или даже помощников, я бы не отказался.

— Что по крестьянам? Купил кого? — подымал я очередную тему.

Крайне мало у меня крестьянских душ. Половозрезых мужиков только чуть больше трех десятков. На такие площади земли, в полторы тысячи десятин столько мужиков было бы нормально, но не в этом времени. Ну еще и три трактора, минимум, чтобы было. А так…

— На три семьи и сговорилси. Твое участие повинно быть при сговоре, — сказал Игнат.

— Что умеют? — спросил я.

— Яко ты и просил, кузнеца одного сговорил. Дорог он с семьей своей. Почитай за семью сто ефимок просят. И то могли и более. Дельный то кузнец. У его сын четырнадцати годков и двенадцати годков, помогают батьке, а в учет оплаты не идут, — то ли хвалил кузнеца, то ли себе цену набивал Игнат, но описывал семью кузнеца, словно бы завод целый купил.

— Более не ищи никого. Мне десять семей дадут, — сказал я.

У нас с полковником Глебовым была тяжба. Нет, не судебная, а на честность. Дело в том, что стремянные нагнали грабителей усадьбы Хованского и разбили их. Разумеется, что взяли добро себе.

Но… Я покупал же усадьбу Хованского, ну или не покупал, а оформил на себя, со всем добром, что там находилось. И если бы я испросил разбирательства, то часть, даже большую, я бы забрал у Глебова. Но нам же нужно выносить сор из избы.

С другой стороны, полковник имел поместье. И ему, как оказалось, крестьян девать некуда. Поместье небольшое, крестьян много. Удивительная, на самом деле ситуация. Ну так десять семей — так мы договорились. Причем три семьи должны быть ремесленные, такое условие. Ну и я тогда ничего не имею и не претендую на добро из усадьбы Хованского.

Чую своей пятой точкой, что Глебов очень хорошую добычу взял. Быстро он согласился с моим предложением. И может и врет, что крестьян много, земли мало.

Ну да ладно. Важнее тут другое. Я уговорил Глебова вложиться в нашу стрелецкую корпорацию. И теперь у нас есть тысяча рублей от полковника. Немало, даже очень хорошо. Как только пойму, куда нам двигаться. А еще когда найду исполнителя, управляющего, так сразу и небольшой заводик ставим. К сожалению, мой брат-умница, но только как мастер, а не управляющий. Нужен кто-то другой.

— Никанор, нашёл ли ты его? — задал я вопрос участнику совещания.

— Кого из двоих, Егор Иванович? — спросил дядька.

Я вспомнил, что да — двоих ищу.

— Никита Демидов. Про него говори. Прибыл вестовой из Тулы? — сказал я.

— Такого нет. Никита Демидов сын — есть. Дельный малый. Его гонят, а он железом торгует.

— Это он! — перебил я Никонора. — Приглашай сюда. Нет, так силой пусть привезут. Бумагу от государя я справлю.

— Добре, — удивился моей реакцией дядька.

Ну а как не найти Никиту Демидова? Ну путь он не Демидов. Вот, правда, только сейчас вспомнил, что эту фамилию деятельный торговец и мастер получил от Петра Великого.

Звезда Демидовых стала восходить, наверное, лет так через пятнадцать. И зачем нам терять эти года? Нам нужно уже сейчас железа, пушки, ружья. Уверен, если объединить усилия моей семьи, Демидовых, еще кого… Можно смело ставить завод и ладить добрые фузеи. А потом еще механизм для нарезки стволов… Перспективы, закачаешься.

— А что по второму? — спросил я.

— Нет, Егор Иванович. В Кукуйской слободе такого нет, — отвечал мне Никанор.

Жаль, на самом деле. Александра Даниловича Меншикова я хотел бы найти. Ему сейчас примерно столько же лет, сколько и Петру Алексеевичу, а значит, могу начать и его обучение.

Безусловно, я понимал, что Меншиков в иной реальности — это имя даже нарицательное, если назвать кого-то вором. Но при этом в России крайне мало настолько деятельных людей, которые могли бы заниматься многими вещами, которые брались бы за что-то и добивались значительных результатов.

Да взять даже то, что Александр Данилович был отличным офицером-кавалеристом. Не стратегом, но как командир дивизии — отличный вариант. В Битве при Лесной в иной реальности Меньшиков проявил себя с лучшей стороны и во время Полтавского сражения не сплоховал.

Понятно, что я словно ищу себе проблему, как будто бы пожелал геморроя от того, что долго сижу на золотом унитазе. За Меншиковым нужен будет глаз да глаз, шалости его пресекать, чтобы царя в авантюры не втравливал, да девок ему не подкладывал срамных.

Но скажу словами, которые приписывают самому Петру Алексеевичу: «Я бы тебя, Алексашка, уже бы и на кол посадил за воровство твоё, да заменить тебя некем».

Так что я искал этого деятеля. Но пока безуспешно. Не было его в немецкой Кукуйской Немецкой слободе. Сам я там пока и не был, недосуг. Но обязательно наведаюсь. Нужно посмотреть хотя бы, какие там производства. Мне конкуренция не нужна, ну и, может, с кем-нибудь открыть дело какое. Всё же немцы предприимчивые ребята. Уже то, что они сорвались и поехали искать счастья в Россию говорит о их готовности рисковать и предпринимать.

— Рассказывайте о делах земельных! — повелел я.

Всё-таки огромный плюс был в том, что выделенные мне земли находились рядом с местом работы. Хотя за прошедший месяц я появился там всего лишь три раза.

Ну так основное, чем я могу повлиять на становление моего небольшого, но гордого поместья, можно сделать здесь, на месте, в Преображенском. Консультировать, крестьян находить.

А еще… Я начинаю вводить нормальную, привычную косу. Я в шоке! Нет кос тут. Хлеб снимают серпами. Какая древность и неэффективность! Так что… В мастерской Собакина ажиотаж. Только я заказал двадцать кос. А еще и государя убедил в этом.

Кстати, намечается турнир. Я с косой против двух крестьян с серпами. Думаю, что и пятерых победить смогу, если навык немного наработаю [ в реальной истории Петр Великий приказал насильно вводить в сельском хозяйстве косы только в 1721 году].

А в целом… Ни полей тебе картошки, ни кукурузы с подсолнечником. И тыквы нет и фасоли. Не говорю уже о помидорах. Это же ужас! К такому сельскому хозяйству прошлая жизнь меня не учила.

Я искал эти семена, давал поручение Игнату и Никанору, чтобы они нашли. Мало того, на Кукуе спрашивали. Так там отвечали, что знают о таком овоще, как потат, очень редко, но могут его употребить. Но сколько Игнат больше ни интересовался у немцев, где же всё-таки взять картошку, так и не нашёл ничего.

Ну да, ладно. Время терпит, и я потерплю без жареной картошки. Но уже на следующий год обязательно нужно будет заказать у голландцев этот овощ и не только его.

Так что за работу! Будем создавать малое, чтобы потом масштабировать в большее, а там и возведём в великое начинание. А чем промышленная добыча мёда и возможности создавать молочные продукты при помощи сепаратора не великое дело? Ещё какое!

* * *

Преображенское

14 июля 1682 года

Фёдор Юрьевич Ромодановскийприбыл в Преображенское уже в середине июля. Не особо он спешил. Ведь решение о его назначении своего рода куратором всех царских дел в Преображенском случилось почти полмесяца назад.

Но это и хорошо. Ведь ещё месяц назад не каждому можно было даже понять, не хватило бы фантазии, что из себя должно представлять Преображенское село, когда закончится основное строительство всех объектов.

Сейчас уже немало было зданий и сооружений, что вот-вот будут сдаваться в эксплуатацию. Или же были такие здания, ещё недостроенные, но по их очертаниям уже можно было предположить, какой функционал будут нести эти объекты.

Если еще приложить и масштабированный чертеж военного городка, так все понятно. Нужно бы еще и макеты сделать. На потеху государю и для наглядности строителям. Работали сразу четырнадцать строительных артелей. Как мне говорили знающие люди, такого масштабного одновременного строительства в этих краях, включая даже Москву, не было.

— Я изучал военное дело европейских держав, но подобного там не встречал, — сказал Фёдор Юрьевич. — Яко ты речешь? Полоса препятствий. Диковенно.

— Воины смогут более выносливыми быть, умелыми, — сказал я, вытирая воду с лица.

Погода не благоволила. Моросил дождь и в целом, было зябко. Июль… А выдался, словно бы сентябрь. Однако подход Ромодановского мне и понравился, и одновременно заставил насторожиться. Казалось, что ни дождь, ни снег с градом не отговорят Федора Юрьевича от инспекции. Словно бы не из этого времени человек, спешит работать.

— Вижу я, что стрельцы и под дождём учения проводят. Так отчего же мы в теремах тёплых сидеть будем? — сказал мне перед выездом Фёдор Юрьевич.

А не станет ли он той занозой, что будет тормозить и стопорить все мои нововведения? Если так, то мне бы хотелось в надсмотрщики заполучить у другого боярина. Такого, который бы днями в кровати нежился да чревоугодничал. А я бы еще, как только получится создать самогонный аппарат, и споил бы боярина.

Но тут был шанс заполучить соратника и союзника. Так что я старался расписывать и свою методику обучения солдат, и в целом, яркое и безоблачное будущее русской армии. И не только армии. У нас впереди экзамен Петра Алексеевича. И я уверен в своем ученике. Ну кроме только что письма.

— Сие великое дело. И узрел я, что неспроста родственник мой Григорий Григорьевич тебя нахваливает. И государь стал более прилежно учиться… — Фёдор Юрьевич направил коня в мою сторону, приблизился.

Стал рассматривать, словно я диво дивное.

— Думать потребно. Вижу я, что ты желаешь соратника во мне узреть. А я здесь, дабы пригляд за тобой учинять. И не токмо за тобой, а и за государем нашим, — откровенно признался Ромодановский.

— А мне скрывать нечего, — сказал я, развёл руками и чуть не упал с лошади.

— Дрянной из тебя наездник, — рассмеялся Фёдор Юрьевич.

Я тоже заулыбался. Наездник из меня не лучший. Но видел бы он, как ещё месяц назад я управлялся с конём. Там вообще стоял бы вопрос, кто с кем управляется. А сейчас Буян как будто принял меня за хозяина.

— Вопрос между нами стоит лукавый. Решить его потребно. Серебра государю на его науки выделили немало. А ты, Егор Иванович, заказы платишь в своей мастерской. Да и у других стрельцов заказываешь немало чего, — взгляд Фёдора Юрьевича Ромодановского был пронзительным, словно бы обличающим меня в воровстве.

— Так отчего же вам, славным князьям Ромодановским, в долю со мной не войти? И разве же я о своём благе забочусь? — отвечал я. — И заказы те на новшества.

— Долю, говоришь? — Фёдор Юрьевич разгладил свои усы.

Вот так оно на Руси бывает. Коли тратишь государственные средства, а при этом не предлагаешь делиться — ты, несомненно, вор. Ну, а если поделишься, так вроде бы и человек честный. Но и я хотел свою шпильку вставить, мокнуть, так сказать, в определенную субстанцию.

— Скажи, Фёдор Юрьевич, а сколь много серебра и поныне выделяется на соколиную охоту? И сколь средств идёт на то, кабы содержать соколов да приумножать их число? — вот и я пошёл в атаку.

Ромодановский задумался. Нахмурил брови и смотрел на меня поистине тигриным взглядом.

Ещё с не так-то давно ушедших времён Алексея Михайловича на соколиную охоту и поддержание некоторых охотничьих угодий уходили просто колоссальные средства. Хоть бюджета не было, но на эти нужды в казне всегда были отложены деньги.

Причём выходило так, что деньги откладывались каждый год, а при этом охота уже как года три не случалась. Фёдору Алексеевичу с его больными ногами было не до охоты.

Игнат рассказывал, что изредка выезжал и этот болезненный государь. Соколиная охота была своего рода ритуалом русских царей. И Федор Алексеевич выезжал лишь подышать свежим воздухом, но и потратить казённые средства.

Ведь царский выезд на охоту — это не просто, когда собрались двадцать, да хоть бы и сто человек, не сели верхом на лошадей и не поскакали в лес. Это ритуал с выездом чуть ли не под тысячу человек, а, возможно, и больше. С остановками, с оплатой работы сотен загонщиков и сокольничих, с пирами.

Я не знаю точных цифр, но по тому описанию, которое у меня имеется, примерно могу сказать: один такой выезд обходится казне примерно столько, сколько могло бы стоить вооружить, обучить и прокормить целый год добротный полк иноземного строя. Причём, это по моим меркам, когда и должна быть лучшая организация и довольствие побольше, следовательно дороже обходится полк.

— Давай договариваться, боярин. Я тебе, как на духу, поведаю всё то, к чему стремлюсь. Ну а ты государевы приказы передавать в Думу будешь, — сказал я. — Ну коли не устыдишься сесть со мной за один стол, так я всё и обскажу тебе. Великая Россия, империя — то, к чему я бы стремился.

— Империя? Белены ты не объелси? — усмехнулся боярин, но когда увидел мой серьезный настрой, то убрал свою ухмылку.

К моему искреннему удивлению Фёдор Юрьевич Ромодановский не стал местничать, а присел вместе со мной за стол. Да, он сидел во главе этого стола, и стул у боярина был куда как больше, чем тот, на котором я сидел. Да я вовсе сидел на лавке. Но мне отнюдь не принципиально возглавлять стол. Мне важнее, чтобы за этим столом вопросы решались.

— Мудрёно… занятно… сложно… добро… — говорил Ромодановский, рассматривая предложенные ему бумаги.

Написал-то я их самостоятельно, своей орфографией, но вот пришлось отдать дьякам, чтобы они переписали по нынешним правилам русского языка.

Сами-то дьяки очень быстро переучиваются писать по новым правилам. Причём настолько быстро, что я в этом почти не участвую. Лишь передал описанные мной правила, из того, что вспомнил из школьной программы русского языка.

Думал даже организовать что-то вроде семинара. А тут оказывается, что дьяки между собой договорились и сами изучают. Потом экзамен проведу среди них. И пусть начинают переучивать мальцов на новый лад.

Я заметил, что у людей этого времени феноменально развита память. Может, это связано с тем, что у них незасорённые умы, что нет необходимости держать в голове просто колоссальное количество информации, как это происходит в будущем. Но, тем не менее, те, кто уже освоил элементарную грамоту и счёт, иные знания впитывают, как раскалённые пески пустыни могут впитывать воду.

— Медку не желаешь, боярин? С моей пасеки, — сказал я примерно через полчаса, как Ромодановский нырнул с головой в бумаги и так и не хотел из них выныривать.

— С твоей чего? — спросил Фёдор Юрьевич.

— Пасеки, — улыбнувшись, сказал я. — Аккурат поутру пчелиные соты собрали и прогнали через медогонку. Знатный мёд вышел.

Ромодановский смотрел на меня, будто я только что резко перешёл на экзотический иностранный язык.

— А вот это, что нынче я сказал, подарком моим будет тебе и всему роду вашему. Отведай мёда, и коли не стомился, так пойдём, покажу сей дар мой. Но сразу обскажу, что об этих подарках не стоит всем ведать. Сперва серебра вдоволь заработаем, — сказал я.

Мы находились в бывшем охотничьем домике царя Алексея Михайловича. Теперь это дом мой. И вокруг дома строится забор. Здесь усадьба моя небольшого поместья, дарованного государем из собственных активов.

Здесь же, в одной из конюшен, были организованы сразу две мастерских, куда я хотел привести своего гостя и куратора. В одной части конюшни была кузнечная мастерская. Я бы даже хотел её назвать механической. Однако до такого многообещающего названия кузница не доросла. Ещё не дала ни одного толкового механизма. Если не считать двух медогонок, которые, впрочем, по большей части были сделаны из дерева, даже шестерёнки.

Но сейчас мастерская как раз работала над тем, чтобы эти самые шестерёнки как-то выпилить, как-то примостить вместо деревянных, чтобы мёд производить не «как-то», а вполне себе нормальным промышленным образом.

И тут же, но с другого конца, была мастерская плотницкая. В основном здесь занимались тем, что выпиливали двенадцатирамочные ульи для пчёл.

— Пахомка, о ну принеси рамку с сотами! — повелел я старшему сыну плотника.

Смышлёный мальчишка. Правда, всё норовит попасть в скором времени в набираемый первый потешный полк в три сотни отроков. А я вот думаю, что если этого парня обучить как следует, то вполне можно рассчитывать на появление в России инженера Пахома.

Уже скоро я держал в руках рамку. Передал её Ромодановскому. Он пофыркал, помычал, покрутил. Продел в соты свой палец, облизал его. Ну, никакого этикета!

А потом я забрал рамку, вставил её в секцию в медогонке. И стал крутить центрифугу. Далеко не сразу, но небольшой ручеёк мёда стал по желобку стекать в глиняную миску.

— Вот так сие и происходит. И ты же видишь, боярин, что и воск тут есть. Остаётся поселить пчелиную семью в такой домик. О том, как за пчёлами ухаживать, у меня и трактат имеется. И на словах поделюсь, — сказал я и стал ждать реакцию Ромодановского.

На самом деле, для этих времён технология пчеловодства — это не просто передовое производство мёда и пчелиных продуктов. Я бы сравнил такой бизнес с нефтяным в будущем.

Сладости любят все. Единственная сладость, которая доступна большинству русских людей, — мёд. Причём это лакомство доступно далеко не каждый день, если только не боярам. Я не говорю и про свечи, которые непременно делаются из воска.

Я уже знаю, что даже в московских церквях не хватает свечей. Да и удовольствие это такое дорогое, что далеко не каждый дворянин позволить себе может палить и десяти свечей в день.

— И сколь много можно таких пчелиных хат поставить? — интенсивно разлаживая свои ниспадающие к бритому подбородку усы, спрашивал Ромодановский.

— Да сколь угодно. Лучше на выселках ставить, там можно и сто ульев определить, да и больше. В своём хозяйстве я пока мыслю поставить три сотни, — сказал я.

А потом мы вновь вернулись в дом и стали подсчитывать все барыши, которые могли бы иметь, если бы даже три сотни ульев уже были с пчелиными семьями.

Бортничество — один из видов серьёзных заработков практически в каждом поместье. Но приносит куда как меньше, чем может пчеловодство. И расчеты были просто фантастические и масштабированные по мене увеличения числа пчелиных семей.

Я не стал разочаровывать Ромодановского, объясняя прописные истины экономики. Если на рынке продукта будет много, то цена на него естественно упадёт. Мне нужно было завлечь и увлечь Фёдора Юрьевича, чтобы продолжать заниматься теми делами, которые я только начал.

— Доброе то, — с довольным видом сделал заключение Ромодановский. — Шлю до тебя приказчиков своих. Обучи их как следует… Нынче в советниках твоих я. Коли всё исправно будет выходить, то чинить преград не буду.

В принципе, именно этого я и добивался от Фёдора Юрьевича. В реальности он стал действительным соратником Петра Великого, замещал его во время отсутствия царя. Так почему бы в этом времени ему не стать таким помощником для государя уже сейчас?

Наблюдая мою реакцию, а я не стал скрывать радости, Ромодановский сказал:

— Штык свой показывай!

Ну, прям, как Аннушка говорила мне этой ночью.

— Нынче же! — сказал я, встав с лавки.

В углу стояли три новых ружья выделки моей семейной мастерской. Тут же рядом лежали три новеньких штыка, которые только два дня назад как доставили из мастерской сотника Собакина.

Сейчас я ему покажу… Навыки работы с ружьём с примкнутым штыком я восстановил, и как бы не приумножил. Будет цирковое представление…