Слуга Государев 3. Потешный полк

Глава 13

Москва. Приображенское

24 мая — 1 июня 1682 года

Я чинно, словно бы и сам являюсь боярином, вышел в центр зала, встал напротив сидящих на лавках бояр. Поклонился — без этого в подобной ситуации было никак.

— Есть у нас вопросы до тебя, — сказал Матвеев, и началось…

Этот момент я тщательно репетировал, в мыслях прокручивал всевозможные вопросы, которые могут мне задавать бояре. Доходило до маразма, но очень много ответов проработал.

— А сколько Василий Васильевич Голицын серебра даёт, кабы в монастыре школу и типографию ставить? — первым задал свой вопрос Афанасий Кириллович Нарышкин.

Лечиться бы этому человеку не помешало. С ума сходит по деньгам.

— Сто тысяч на всё ложит! — тут же сказал я.

Многие из бояр чуть ли не засвистели. Сумма-то была очень большая. Но отнюдь не настолько, чтобы разорить Василия Васильевича. Да и нечего большинству присутствующих удивляться. У самих хватает серебра. Которое, между прочим, не работает на экономику, а в сундуках лежит.

— То не сразу все сто тысяч, двадцать лет ложить будет, — уточнил я.

Конечно, Василий Васильевич львиную долю должен будет заплатить сразу. Ведь ещё необходимо заказывать печатные станки в Голландии или в Англии. Бумаги очень много потребуется. А в России её, если и производят, то качества низкого и немного.

Так же необходимо подготовить учебные кабинеты, сделать некоторые пристройки в Новодевичьем монастыре. Буквари и азбуки закупить, если такие имеются. Ну или создать и напечатать, если их не существует.

Букварей я не видел даже у Петра Алексеевича, наверняка их нет вовсе. Ну так, такой-то учебник я уже точно смогу достаточно быстро создать. Хотя бы тот, по которому учился сам. Почему-то, но отчётливо помню и картинки, и буквы, и как они были там прописаны.

Так что в любом случае сто тысяч для такого дела — это не такие уж огромные деньги, если раскидывать их на двадцать лет. Как бы ещё не пришлось доплачивать.

— А самого, стало быть, Василия Васильевича в Сибирь… Переговорщиком? И по что сия ссылка, коли ты, полковник, отписал, что нет вины на Василии Васильевиче? — спрашивал старый Одоевский.

Чуть сидит на лавке, но приехал, вокруг себя сколотил партию. Если бы не явная старость и болезненность, то мог бы и Матвеева подвинуть своей энергией.

Матвеев этого вопроса не задал бы, так как я ему всё объяснил.

— Вина — есть суть не токмо действие, но також и бездействие. Василий Васильевич ничего не сделал, как бы предотвратить бунт. А мог. Потому и на плечах голову свою носить будет, отечеству и государю нашему повинен отбыть, — отвечал я.

О как начали переглядываться бояре. Поняли, пауки, что с такой формулировкой тут каждого второго можно было бы обвинить. Ну и пусть думают так, меньше артачиться станут.

Не хотел я первоначально Голицына отправлять в Китай. Думал, что он смог бы удачно справиться с подписанием вечного мира с Польшей. В иной же истории подписал, Киев сторговал. Хотя этот город и так был наш, по праву того, что заняли его, ну и по исторической справедливости. Сколько бы при этом поляки не спорили, что Киев — их исторический город.

Но тут упёрся Матвеев, не желающий видеть рядом с собой умного Голицына. Явно своих людей хочет продвигать, в том числе и в дела внешней политики.

Так что Голицын отправится в Китай. Полномочным представителем России. Естественно, после того, как получит ряд консультаций. От меня-то он уже их получил, пускай и в завуалированной форме. Но напомнить нужно. Я хотел встретиться еще раз, а после не единожды, с Софьей Алексеевной и Голицыным. Как минимум, нам нужно обсудить центр Просвещения.

А о том, что нужно делать русскому послу в Китае, я договорюсь с Матвеевым. Артамон Сергеевич — сложный человек и ни разу мне не друг. Более того, лично для меня он мог бы стать и врагом. Но вот в чём я уверен, так это в том, что Матвеев искренний сын своего Отечества. Так что если мы сделаем общее дело, то не вижу смысла ругаться по пустякам.

И в данном случае Голицын — есть тот самый пустяк. Ему бы только такое не брякнуть.

— А у нас что, великая война в Сибири али бунт? — всё-таки встрял Юрий Михайлович Долгоруков. — С чего посольство? Это же траты. И дары нужно и дорога.

— Там русская земля, земля государя нашего, — одёрнул Матвеев князя Долгорукова. — Оттого и много стрельцов ссылаем туда. Пущай службу сослужат добрую, а после и вернуть можем. Поиграем маньчжурам, и Сибирь не долга потерять, а там и башкирские степи и Урал.

Вот за такой спич боярина Матвеева я бы даже сказал ему спасибо. Но только в том случае, если бы Артамон Сергеевич не имел бы собственной выгоды, чтобы чуть подальше убрать государя, по крайней мере, на время. Но это же хорошо, когда даже низменные желания, но приводят к благостным решениям.

Когда Матвеев открыто за меня заступился, а после поддержал Ромодановский, Нарышкины смолчали, остальные бояре приняли всё без дополнительных обсуждений.

Выходил я из Грановитой палаты с чётким убеждением, что только что мне, прежде всего, Матвеев показал свою силу. Ведь могли бы и час, и два меня клевать, а потом и пересмотреть все решения. И это несмотря на то, что они уже были приняты в тот момент, когда я находился за дверью. Бояре могли поменять своё мнение.

Ну да и ладно. Артамон Сергеевич Матвеев, как и другие, ещё даже не подозревают, чем для них может аукнуться отсутствие государя. И то, что он не будет под пристальным их вниманием, а значит и не попадет под их влияние.

У меня же ещё больше развязываются руки. Так что будем учить государя и выжидать момент, когда мы… Очень рассчитываю на то, что именно «мы»… Когда мы Петром Алексеевичем вернёмся в Кремль. И будет государь у нас самодержцем.

На данном этапе истории я считаю, что такая форма правления, с таким государем, наиболее приемлема для России. Очень много чего предстоит развивать, а порой и менять. Характер нужен, энергия.

Даже по нынешним меркам всё Преображенское находилось ну очень близко к Москве. При желании можно было на хорошем коне утром отправиться в столицу, сделать там все свои дела и ближе к вечеру приехать обратно.

Но это моё видение расстояния. У людей, которые здесь, в этом времени родились и живут, намного отличается ощущение пространства. Тут уже и десять вёрст — расстояние немаленькое. А если передвигаться ещё и с медленным обозом, то как бы не половина дневного перехода.

Так что я на следующий день после решающего для следственной комиссии заседания Боярской думы, решил отправиться в небольшое путешествие сразу после утренних занятий с Петром Алексеевичем. Нужно же понимать, куда передислоцироваться придется.

К обеду уже на месте. Вдвоем с Никифором. Я бы с собой еще людей взял, ответственных за переезд царя. Но не было никого, кто бы сказал, как и куда селиться, с каких харчей питаться. Не царю, с ним-то все понятно — вон он, царский терем. А мне? А моему полку или хоть какой части его?

К Петру были приставлены люди, а я мог либо использовать ресурс Следственной комиссии, либо же заниматься всем сам. Скорее все же частью возложу роль «завхоза» на Никанора. Ну и на Игната. Пусть отрабатывает свое предательство. Землица-то уже имеется. А он так жаждал в ней поковыряться.

Места для дислокации целого полка здесь не было. Точнее сказать, оно-то было, но тогда государю и его приближённым, в том числе и мне, просто некуда было бы поселиться.

Из всех построек, которые имелись, конечно же выделялся добротный деревянный терем. Великолепный пример русского зодчества: резные окна, красиво уложенные брёвна, подбитые мхом для утепления. Терем был двухэтажным, и в нем, при желании, можно было бы расположить и школу. Да, для здания школы обозреваемая мной постройка была более чем хороша. Но кто же даст это сделать?

Были ещё строения. Неподалёку от терема стояли добротные избы. Такие небольшие коттеджи, если использовать образы из будущего. Рассчитывал один дом занять.

А вот для солдат не было ничего. Можно было ещё как-то попробовать приспособить одну из конюшен. Они тоже казались добротными сооружениями. И если там поставить хорошие печи, зонировать внутреннее пространство, то поселить можно было бы до двух сотен бойцов. Но и это строительство.

— Уже хоть что-то, — вслух сказал я.

— О чём ты, Егор Иванович? — спросил дядька Никанор.

— О том, что вот эту конюшню и вот этот склад можно было бы использовать под жилое для стрельцов, — ответил я.

Никанор покачал головой. Действительно, для многих стрельцов, которых я собирался с собой привезти, переезд в Преображенское выглядел резким изменением статуса в худшую сторону, наполненную нищетой.

В Москве стрельцы уже обжились: у них есть хорошие дома, у некоторых даже частично сложенные из камня. Так что недовольных будет много.

Ну да и я не хочу никого держать при себе. Не вижу никаких сложностей в том, чтобы создавать вовсе с нуля новое подразделение. В Преображенском, несколько вдали от боярских интриг, вполне можно было бы, прикрываясь волей государя Петра Алексеевича, создать что-то вроде сторожевого полка.

А, по сути, это был бы прототип первого гвардейского полка. И даже на первых началах мне не нужно тысячи или полторы бойцов. Если получится обучить батальон — условные три сотни — то увеличить батальон до полка не составит большого труда.

Да и вопросов с вооружением даже одного батальона очень много.

— Наперво сюда переедут самые молодые стрельцы нашего полка и те, кто захочет присоединиться, — говорил я Никанору.

— Ну, а то и верно. Стрельцам всем что тут делать? Вот, ежели обжиться, да слободу построить справную — это да, — сказал Никанор и разгладил аккуратно причёсанную бороду.

В последнее время дядька как будто бы помолодел. За собой стал следить. Мне, конечно, сложно говорить про «последнее время», если я Никанора знаю всего меньше месяца. Но даже сравнить его с тем дядькой, которого я впервые увидел во время первого же собрания в Первом стрелецком, с тем Никанором, который сейчас рядом со мной, — это небо и земля.

Распушил хвост перед моей матерью. Ну да я не против.

— Поедем земли мои смотреть? — без особого энтузиазма спросил я.

Да, государь мне со своего плеча, что называется, даровал землицу. И вроде бы немало даровал — почитай, что полторы тысячи десятин. Однако большого энтузиазма этот подарок у меня не вызвал.

Дело в том, что там даже нет обещанного мне количества крестьян. На это относительно немаленькое пространство была дарована лишь одна деревенька. И была бы она большой, так и ладно. Но всего-то в этой деревне, исходя из того, что мне поведал один из дьяков государя, было двенадцать дымов. То есть двенадцать крестьянских хат. Это очень мало. Обработать таким количеством крепостных душ хотя бы половину своей земли у меня не получится. Тут бы пару тракторов…

Один плюс был в этой земле. Жирный такой плюс, может, где-то и перевешивающий многое плохое. Земля находилась рядом с селом Преображенским. Мои земли начинались практически аккурат за Соколиным лесом. То есть, по сути, вёрст так семь-восемь — и я на месте, подле государя. Был ещё один плюс, немаловажный: земля моя находилась по реке Яузе.

Так что когда соберусь механизировать своё сельское хозяйство или ставить мельницу, какую-нибудь мастерскую, то сила течения воды мне в этом в помощь. Ну и полив огородов. Тех самых, экспериментальных, которые я хотел бы разбить. Будем приучать государя к новым овощам. Полезным для всего Отечества нашего.

Ещё бы хотелось уточнить у дьяков или даже у самого государя, а кому же будет принадлежать небольшой, но добротный и симпатичный домик на окраине Соколиного леса. Это был охотничий домик ещё Алексея Михайловича, жуть как падкого до соколиной охоты, и облюбовавшего эти места.

Нужна же мне, помещику, хоть какая-то усадьба. И если получится эту усадьбу ставить вокруг охотничьего домика, то уже неплохо.

И земля здесь на удивление добрая. Это та самая небольшая полоска чернозёма, которая некогда позволяла кормить средневековую Москву. Климат, правда, нынешний не очень подходит для качественного земледелия.

Однако, если мне нужен климат, то нужно каким-то образом выбивать крымских татар. Ну или отправиться на засечную черту к Курску. Там и климат и земля такая, что палка растет. Но опасно же. Пока… змеиное татарское кубло нужно выжигать. Сколько они русской крови попили?

Недолго пробыл в Преображенском. Но, что главное, понял место, смогу схематично зарисовать и планировать постройки. Может быть, да и скорее всего, обсудим с государем на уроке. Это же замечательно, если важные решения, мои решения, можно проиграть с царем и выдать за мысли Петра Алексеевича.

Софья Алексеевна смотрела на меня изучающим взглядом. В просторной комнате, где царевна изволит обычно трапезничать, кроме меня был ещё и Василий Васильевич Голицын. Князь также молчал, ожидая, когда своё слово скажет Софья Алексеевна.

Между тем, восседая на большом стуле, словно на троне, царевна мне уже не казалась величественной. Напротив, будто бы устала она, надломлена. Да и стул сравнительно маловат будет. Явно же царевна рассчитывала на другой, еще больше.

А вот Василий Васильевич Голицын казался несколько иным. Словно бы легкоатлетом, который изготовился к рывку и только ждёт, когда судья выстрелит из стартового пистолета. Ждёт, посматривает… то на меня, то на Софью. Интересно, кого именно он считает судьёй. Кто ему засчитает фальстарт? Ведь прямо сегодня ему нечего срываться и ехать на Восток.

— Пройдёт время, я смирюсь со своей участью. Может так статься, что забуду обо всём в делах, кои в свои руки беру, — взгляд Софьи Алексеевны стал ещё более концентрированным. — Нет… не примечаю схожести твоей со своим отцом. Но коли нет у тебя крови царственной, но токмо поступаешь, словно бы боярин… Кто отец твой?

Я усмехнулся. Признаться, уже начинают надоедать слухи, которые ходят вокруг меня. Почему людям нельзя принять тот факт, что кто-то и без дворянского роду-племени может быть деятельным?

Я не говорю, что принцип Владимира Ильича Ленина о том, что государством может управлять прачка или кухарка, — верный. Сперва кухарке нужно выучиться, получить какой-то опыт администрирования, а уже потом — вперёд, в политику. Но ведь в таком случае она уже перестанет быть кухаркой. И все же. Ну мог же стрелец получить образование? Или нет?

— Мы здесь, чтобы обсудить то, с чего ты начнёшь, Софья Алексеевна. Ну как в народе говорят: насильно мил не будешь. По нраву и душе ли тебе то, что я предлагаю? — говорил я, держась при этом с царевной почти как с равной.

Если Софье Алексеевне так легче, то пускай меня считает да хоть и сыном австрийского императора. И пусть тогда уже до кучи австрийского императора и османской валиде-султанши. Союз такой, конечно, может быть только в воспалённом воображении извращенца. Но, если кому-то хочется… если кому-то важно, чтобы оправдать для себя мою дерзость, так пожалуйста.

— Всё по душе мне. Окромя токмо того, что ты бумаги не порвал и не сжёг. Те бумаги, кои ты давал мне читать, — сказала Софья Алексеевна.

Я лишь пожал плечами. Если те бумаги, в которых подробно и аргументированно, с приведением фактов доказывается, что именно Софья Алексеевна и стала зачинщицей стрелецкого бунта, настолько беспокоят царевну, то пускай будут поводком, коротким или длинным. Небольшая перестраховка нужна с каждым.

Хотя я был уверен, что, как только Софья Алексеевна полностью окунётся в кипучую деятельность на ниве русского просвещения, то многие тревоги уйдут. И она станет растворяться в том, что делает. Ведь явно же, что такое ей по нутру. Тут и при деле, можно проявить себя, словно муж государственный, ну и жизнь не праздна.

— Всё же в толк не возьму, Егор Иванович, как тебе удалось бояр уговорить на всё? — Василий Васильевич Голицын задал, наконец, и свой вопрос.

Я не стал вдаваться в подробности. Уж слишком много было различных подводных камней, разговоров, поисков подходов, взятки… Ведь на самом деле убытие Петра Алексеевича в Преображенское сыграло важнейшую роль, но если бы не всё остальное, то ничего бы у меня не получилось.

— Токмо… уж больно много серебра мне отдать придётся, — посетовал Голицын.

Тут я тоже ничего не ответил. Много, но я бы хотел, чтобы ещё больше раскошелился Василий Васильевич.

— Доволен ли ты, князь, что послом отправляешься в Китай? — спросил я.

— То, что послом, в том доволен. То, что в Китай… — улыбнулся Голицын, а Софья так и залилась в смехе.

Так чаще всего так и бывает, что любимому человеку достаточно палец показать, чтобы он или она весело и задорно смеялся и чувствовал, что юмор возлюбленного на высоте.

— Да и год ещё ждать до моего отбытия. А мало ли что сложится, — отсмеявшись, сказал Голицын.

Я взял себе на заметку, что Софья и её возлюбленный на что-то еще надеются. Почему-то кажется, что вряд ли на повторение стрелецкого бунта. Может, речь идёт только лишь о божественном провидении. Мало ли как Господь повернёт политическую ситуацию в России.

— Василий Васильевич, ты только Амур-реку китайцам ни в жизнь не отдавай. Сия река русская должна быть. И кабы по её берегам китайцы не селились, — в какой-то момент, уже забывшись о сословности, я поучал Голицына.

Меня никто не одёргивал, потому как считал, что-то было вполне нормально. Слушали, причём, внимательно и потому, в чем был я уверен, что о делах китайских, или даже вернее маньчжурских, в Москве знают мало.

— Сами китайцы недовольны засильем маньчжурским. Коли получится поднять в приграничных местах китайский народ на бунт, то сие сильно облегчит дело. Ну и Албазин отстоять надо. Без этого никуда. И когда всё случится, ты, Василий Васильевич, ужимками-то, хитростями, лестью да притворством, дарами, тем же мехом — всем этим добьёшься вечного мира с китайцами. Условия я тебе сказал, — заканчивал я, по сути, свои консультации посла России в Китае.

— И всё же я в толк не возьму — кто ты? — достаточно спокойно, выслушав наш разговор с Голицыным, сказала Софья.

— Царевна, я тот, кто величия желает России. Озарило меня давеча. Может, и крест, вросший вплоть мою, помогает мне, — сказал я, приводя наиболее удобоваримую концепцию своего возвышения.

Если люди будут думать, что здесь не обошлось без божественного промысла и что меня направляет покровительница России Святая Богородица, может быть, меньше нападок будет. Да и патриарху сложнее придётся в отношении меня. Пусть опровергнет, что крест чудодейственным может быть.

— Дозволишь, царевна, то давай поговорим о том, что по первости потребно в твоих делах, — сказал я, доставая из папки жёлтый лист не самой качественной бумаги.

На нём я старательно выводил концепцию создания просветительского центра в Новодевичьем монастыре. Школа, ремесленное училище, типография с перспективой даже выпускать первую печатную русскую газету. Да и много чего иного ещё предстоит сделать Софье Алексеевне.

С её ресурсами, а я не сомневаюсь, что они обнаружатся, мне уже в ближайшее время придётся придумывать очередные занятия для царевны. Ибо с тем она справится. Есть у неё и свои люди в Коломне много таких скопилось: деятельные управляющие, приказчики, дьяки. Все те, кто сейчас не угоден из-за опалы Софьи Алексеевны. Но эти же люди не растеряли своё образование, свои навыки и умения.

Мне бы такой кадровый ресурс. А может, что-нибудь я отщипну ещё. Присмотрюсь к людям. Не осилю я сам реализовать свои планы, грандиозные они.

От автора:

🔥🔥🔥СКИДКИ ДО 50% на всю серию книг о службе советских пограничников в Афганистане.

Бывалый офицер в отставке гибнет и попадает в СССР 80х. Чтобы спасти брата, а потом и свою заставу, он должен стать пограничником на Афганской границе.

Читать здесь: https://author.today/work/393429