Слуга Государев 3. Потешный полк

Глава 12

Москва

24 мая 1682 года

Петр Алексеевич смотрел на меня, ждал. Я должен был благодарить, я это сделал.

— Верен вам, государь, до смерти своей. И служба моя будет токмо вам, по мере сил моих, и даже больше, во славу вашу и Отечества, — говорил я, выказывая благодарность за титул.

— Землицу тебе потребно с моей царской руки дать. Я знаю, какие деревеньки можно будет тебе отдать на кормление, как бы неподалёку от Семёновского али Преображенского, — говорил государь, а я всё ему кланялся да также в ответ выказывал свою искреннюю благодарность.

Идея дать мне земли, выделив их из своих вотчин — это так себе… Получилось-таки у бояр оттереть царя от вопроса распределения земли и ее дарения. Однако, нет худа без добра. Проявилось хорошее качество царя — он держит слово. Сказал, что даст землю, так нарезает из своей вотчины. Все равно не отступает от своих решений.

Ну а с боярами… Придет время, решим. Петру бы в силу свою царскую войти. А мне быть в этот момент рядом с ним.

— Нынче так, опосля буде боле. Я не запамятовал, и землей одарю, — сказал царь.

Я кланялся, да всё думал, что переезд из Москвы для меня получается уже даже намного выгоднее, чем здесь оставаться. Вон, и землю получил, и госзаказ на горизонте замаячил. Можно расширять производство и нам, нашей семье, и Собакиным.

Бояре дружно хотят, чтобы царь уехал. Мало того, так и отвлекся от желания влиять на принятие государственных решений. Чтобы Петр Алексеевич не мешал заниматься «мужам державным», видимо, как они считают, важными государственными делами. И за это готовы платить и идти на многие и многие уступки для меня.

Матвеев непрозрачно намекал, когда мы с ним разговаривали, что почти все готовы подписать и утвердить любой приговор, который я буду выносить на обсуждение Боярской думе.

Что касается государя, так он теперь больше, чем кто-либо, знает, какими мотивами я руководствовался. И он первым поставит свою закорючку и потребует поставить печать на любом из моих документов. Тут было делом техники и казуистики, как правильно подать информацию. Хотя к своей сестрице старшей, к Софье, Петр не питает никаких светлых чувств.

А вот Наталья Кирилловна недовольна даже слухами, что Софья Алексеевна выкручивается из положения и уже не считается виновницей бунта. Ну а если царица имеет влияние на царя, то на Наталью Кирилловну имеет бесспорное влияние Матвеев.

Продолжать занятия после того, как меня наделили дворянством, было как-то неловко. Ведь в моей задумке сейчас государь должен был полчаса заниматься чистописанием. Тем, что он категорически не любил. Так что я отменил занятия. А то в сознании Петра Алексеевича останется моя неблагодарность.

Да и были личные планы, как сегодняшний день провести. Вернее, его остаток, так как с самого утра и до обеда я плотно поработал в Следственной комиссии. Просматривал, анализировал и составлял итоговый отчёт уже не только по самым значимым фигурантам, но и по восьми эпизодам, которые случились во время бунта.

— Собирайся, поедем со мной! — сказал я, когда пришёл в свои комнаты в Кремле, домой.

Я уже для себя определил называть домом то место, где живу я, и где живёт Анна. Уже смирился с тем, что она теперь будет жить только рядом со мной, и даже не хочу думать об ином. Вот ещё никак не докручу в голове мысль, чтобы и вовсе на ней жениться.

Нет, с чувствами всё в порядке. Они есть. Ощущение уюта и комфорта рядом с этой женщиной тоже имеются. Она обучена грамоте, прочитала как бы не все жития святых, проповеди многих видных деятелей церкви. Потому иногда с Анной интересно и поговорить не только о насущном.

Так что можно сказать, что Анна даже образованный человек. А я никогда в своей жизни не мог смириться с тем, что женщина рядом со мной может быть полной дурой. Ведь кроме того, чтобы мять её прелести, ещё и поговорить хочется. На мой взгляд, если нет разговоров в любых отношениях — будь то любовь, дружба, семья — то нет ничего. Вместе помолчать хорошо, но недолго.

Так что я ещё и занимался обучением Анны. В основном много рассказывал. Удивительно, но большая часть сказанного мной она моментально запоминала.

Да и в целом нужно подходить к процессу обучения и Петра Алексеевича, и всех, кого придётся мне встречать на своём пути педагога, с учётом специфики времени. Незашоренные умы, когда нет телефонов, телевизоров, когда мозг человеческий не забит множеством знаний, которые не факт, что когда-либо пригодятся. Такие люди готовы впитывать знания, словно раскаленный песок первые капли начинающегося ливня.

Нынешние люди, если только немного развивать в них память, могут запоминать тексты чуть ли не страницами после одного прочтения. Единственное, что им запоминать нечего. Нет книг. А есть еще и запрет патриарха читать «богомерзкое». Допустим с патриархом разберемся и получиться покопаться в книгах кремлевской библиотеки. Но… там тоже не может быть много книг нерелигиозного содержания.

Наука же находится в таком зачаточном положении, особенно в России, что и учить нечему, кроме житий святых. Нам еще в прошлом веке нужен был позарез университет. А сейчас, так и несколько.

Будем постепенно выправлять ситуацию. Вот в Преображенском и выработаю долгосрочную стратегию — как и что менять, чтобы было не хуже, чем в иной реальности, а лучше. Нужна нам славяно-греко-латинская академия? Сомневаюсь. Полноценное учебное заведение нужно и поменьше религии.

— Куда мы едем? — спросила Анна.

Даже и не смог ей сразу ответить. Домой? Может быть. Или все же в контору Корпорации? В любом случае я не мог пропустить такую недвижимость, в центре Москвы, гектар, если не больше, земли, постройки…

Усадьба Хованского располагалась сразу же за стенами Китай-города. Туда мы и отправились с Анной и с десятком стрельцов.

Москва нынче была спокойной. Все ожидали начала исполнения приговоров. Если можно обойтись без того, чтобы покинуть свои дома, лишний раз люди не выходили на улицы. Так что мы ехали верхом и встречали намного меньше прохожих, чем это могло бы быть, если бы поездка случилась недели на три раньше.

Удивительно, но Анна держалась в седле лучше, чем я. Сидела по-мужски. Да и вовсе то, что она ехала верхом, было поводом для многочисленных пересудов. Вот и одна из причин, почему стоило бы покидать столицу.

Не нужно пока стращать горожан тем, что девица села верхом и при этом смотрится более профессиональным наездником, чем стрельцы и уж точно я. Это спасибо ещё Буяну, который был в нашей с ним связке ведущим, что я не разу не упал.

А вот на въезде в усадьбу мой конь начал артачиться. Не хотел он возвращаться, видимо, к своему бывшему хозяину. Поглаживание по шее несколько успокоило животное. Но Буян фырчал все время, как мы находились на территории и рядом.

— Привыкай, Буян, — приговаривал я. — Здесь нам бывать часто.

Скоро я ходил по частично разрушенной усадьбе Хованского. Тут уже работала строительная артель, которая восстанавливала порушенные двери, убирала мусор. Опять же не нашел бы время на то, чтобы и нанять людей и контролировать их. Тут вновь спасибо Никанору. Что-то очень много я ему должен говорить слова благодарности.

Если уж не претендовать на исключительный комфорт, то здесь можно уже жить. По крайней мере, баня была нетронута. А небольшой домик, который можно было бы назвать гостиным, и вовсе стоял даже со стеклянными витражами. Внутри правда частью спален. Но кто-то умудрился вовремя потушить огонь.

У Хованского ещё был сын, который так и не прибыл в Москву. Но имущество главного бунтовщика было конфисковано. И указ об этом подписал государь. Правда, я думал некоторую сумму заплатить всё-таки наследнику Ивана Андреевича Хованского. Но явно не полную стоимость, сколько могла бы такая усадьба стоить, даже с учётом того, что сейчас по Москве прибавилось свободных жилых помещений.

— Ты мыслишь сюда перевести семью свою? — спросила меня Анна.

Мы находились с ней на втором этаже главного дома усадьбы Хованских. Тут были практически голые стены и кучи мусора. Я рассчитывал увидеть больше целой мебели. И по всему видно было, что обставлена усадьба была никак не хуже, чем царские хоромы. Вот только всё было разломано. Всё… и не поленились же!

— Нет, отчий дом я придумал как выстроить и увеличить. Того хватит, тем паче, что думаю семью свою привезти вслед за собой в Преображенское, — сказал я.

Усадьбу Хованского я думал все же сделать своего рода большим офисом для нашей стрелецкой корпорации. Здесь достаточно места для складов, можно сделать и гостиный двор, куда будут приезжать купцы. Да много чего можно сделать. Если будет возможность, так и питейное заведение открыть. Вряд ли пока что разрешат, но все же.

В усадьбе мы пробыли всего меньше часа и отправились обратно. У меня по плану была тренировка. А еще мне нужно было придумать, что и как приготовить на ужин. После отравления я питался в основном всухомятку. Покупной на рынке хлеб, там же солонина или колбасы приобретались. А горячей еды с того момента и не пробовал. Готовить на свечах же нельзя? А если хочется горячего?

Впрочем, вроде бы Анна переборола свои страхи и в сопровождении сразу двух стрельцов пойдёт на кухню готовить. Та самая кухарка, которая первоначально мною подозревалась в отравлении, уже несколько раз предлагала свои услуги, чтобы снабжать меня и стрельцов горячей приготовленной едой. Но я отказался.

Москва

27 мая 1682 год

Уже не молодые люди, умудрённые опытом государственных дел, собрались в Грановитой палате. Разукрашенные замысловатыми цветастыми узоры стены отражали громкие звуки и казалось, когда говорили многие, что тут не двенадцать человек собрались, а все тридцать.

Оказывалось, что отсутствие государя на заседании вносит еще больший бардак, чем когда Петр Алексеевич сидит на троне. Но бояре не станут думать об этом. Они почувствовали себя теми, кто и правит в стране. Нет пастуха, бараны с ума сходят.

Заседание Боярской думы началось с радостной для всех новости.

— Государь принял решение отправиться в Преображенское для успокоительного времяпрепровождения, будучи под охраной, — сообщил для всех боярских ушей Матвеев.

Никогда ещё в Грановитой палате, где проходили заседания Боярской думы, не было такого единения. Никто не высказался против. Скорее бы могли спорить, почему так недалеко уезжает Петр. Лучше бы вообще, в Тобольск. Но и без того радостная новость прозвучала из уст Матвеева.

Вопрос только возник в том, что нужно было бы отпрысков своих, боярских, у кого есть близкие по возрасту к царю, отправить вместе с Петром Алексеевичем. Была же и остаётся традиция в русской державе, когда государь шалости свои чинит с наследниками знатных родов.

И далеко не всем было кого отправить. Основные бояре, все, которые играли главную роль в Боярской думе, так и вовсе слегка приуныли. У них не было сыновей, через которых можно было бы хоть как-то влиять на царя ещё и с этой стороны. У наиболее властных бояр не было таких сыновей тоже так что вопрос быстро снялся с повестки.

— А нынче иное скажу, бояре…

Галдёж в Грановитой палате резко прекратился. Прекрасно знали собравшиеся мудрые мужи русской державы, что сейчас должно прозвучать условие, при котором государь отправится подальше от Москвы и не будет влезать в государственные дела.

— Мы повинны одобрить все результаты следственной комиссии, кои будут предоставлены. На том воля царская, — сообщил Матвеев.

Григорий Григорьевич Ромодановский с большим интересом посмотрел в сторону Артамона Сергеевича Матвеева. Внутренне воевода усмехнулся. В какой-то мере он даже восхитился тем, что полковнику Стрельчину удалось заручиться поддержкой ещё и Матвеева.

Ромодановские голову ломали, как им заставить бояр подписывать всё, что им предоставится в Следственной комиссии. А тут ещё и Матвеев.

— На том и я стою. Утвердим всё, и государя опосля именин его отправим. Коли уже второе покушение случилось, так и третьего ждать недолго. В Преображенском ему спокойно будет, — высказал свою позицию старик Юрий Михайлович Одоевский.

В принципе, оставалось только услышать, что думают Нарышкины. Но в Боярском доме к ним относились уже больше как к раздражителям, чем к тем, к кому стоит прислушиваться. Вполне резонно иные бояре намекнули Нарышкиным, что могут закрывать глаза на многие их финансовые преступления и чудачества. Это был посыл, прежде всего, к Афанасию Кирилловичу. Но он сдерживался уже второе заседание к ряду.

— Вельми милостив царь. Кабы такие решения не привели к смуте. Слабость не завсегда есть милость, — сказал патриарх.

Вы ждали осуждения от Иоакима, но все… Более владыко не высказывался против. Так что заявление патриарха было воспринято, как «воздержался». Другие же были за. Хотя задать вопросы Стрельчину хотели.

Я стоял за дверьми, ведущими в палату заседания Боярской думы, и ждал. Свой доклад я произнёс. Полтора часа, не меньше говорил, пока не попросили обождать. Также я говорил и о первопричинах бунта, сильно сглаживая некоторые очень острые углы, чтобы не обидеть многих присутствующих на Боярской думе бояр.

Имелась возможность и важные социальные проблемы поднять, и одновременно угодить всем нынешним боярам. Я и пытался. Услышали? Да. Приняли к сведению? Вряд ли. Ну а чтобы меня не посчитали бунтарем, обличающим бояр, я использовал безотказный прием. Главное в такой ситуации — всё валить на Милославских.

Конечно, этот род полностью уничтожить вряд ли получится, если только не учинить полное беззаконие и не вырезать их. Но то, что удар по Милославским нанесён мощный, и клан вряд ли сможет оправиться и войти в ближайшее время в силу, очевидно.

Так что во всём виноваты Милославские. Они казнокрады и сибариты — это главное обвинение. А в докладе нет ни слова, ни в одном из протоколов не зафиксировано, что это именно Милославские и стали зачинщиками бунта. В данном случае всё валится на Хованского.

Помер он. Вот как только человек от Матвеева увидел Хованского, так и умер главный злодей, на которого сейчас вся вина вешается. Однако Иван Андреевич, предполагая, что примерно такой исход его и ожидает, взял с меня честное слово, вернее, крестное целование, что я не стану чинить его сыну никаких проблем, а напротив, если получится, так и помогу. И я сделаю это.

Дверь, ведущая в зал заседания Боярской думы, была хоть и массивная, но бояре столь громкие, что я многое смог услышать.

— Чего молчишь, Афанасий Кириллович? — слышал я, как Юрий Михайлович Долгоруков обращался к Нарышкину. — Все порешали, а иные мысли так и не выказать?

Действительно, из того, что я знал, так это то, что на каждом заседании Афанасий Кириллович хочет показать себя первейшим боярином, встревает в каждый разговор. И не сказать, что глупец последний, хотя образования ему явно не хватает. Но чувства такта у этого Нарышкина, впрочем, как и у большинства других членов семейства, нет совершенно.

— А что молвить мне, бояре? Обстоятельно всё изложено, — чуть слышно, мне даже пришлось прижаться к дверям, отвечал Афанасий Нарышкин.

А что ему ещё ответить, если получил взятку в пятьсот ефимков, из которых моих была половина, остальное давал Григорий Григорьевич Ромодановский.

Вот в упор я не понимаю Афанасия Кирилловича. Ведь у него сейчас скапливаются очень немалые средства. Земли нахапал себе столько, что и сложно представить. И все равно за каждую копейку готов душу продать. Это явно болезнь. Ею я и воспользовался. Но так как общаться с Афанасием Нарышкиным я не хотел, да и он слишком гонорливый, подкупили Кащея, что над златом чахнет, Ромодановские.

Лишь только некоторые бояре, например, тот же Долгоруков, не были на моей стороне и явно удивлялись, почему такое происходит, что решения Следственной комиссии даже не подвергаются спорам и обсуждению.

Впрочем, от них и немногое зависело. Главные игроки в Боярской думе были либо подкуплены, либо заинтересованы иными моими уступками.

Вдруг дверь распахнулась, на пороге появился думный дьяк.

— Зайди, Егор Иванович, — сказал он.

Ну что? Будут свое решение оглашать? Приняли же итоговые протоколы. Или нет?

От автора:

Новинка от Гурова! Я очнулся в 2025-м в теле толстяка-физрука.

Класс ржёт, родители воют в чатах, «дети» живут в телефонах.

Я должен сбросить жир и навести порядок железной рукой!

https://author.today/reader/492721