Слуга Государев 3. Потешный полк

Глава 11

Москва

24 мая 1682 года

Приятная погода для меня, это когда после знойной жары вдруг начинается дождь. Мощный ливень обрушился на раскаленные камни мостовых Кремля, подымая пар и резко освежая воздух. На некоторое время даже показалось, что ушел запах конского навоза. А, нет… Этот аромат эпохи не вывести никак.

Но, ничего, вон даже государь стоит и не морщиться. Чего уж мне кривиться?

Мы располагались на площадке за конюшней. Именно тут, почти что вдали от посторонних глаз, мы периодически проводили занятия. Особенно, когда Петру Алексеевичу готовил почти что театральные постановки. Например, при обсуждении прошлых и будущих тактических приемов и проигрывании их.

Наедине нас, конечно, не оставляли. Следом ходили и мамки и «папки с дядьями и иными родственниками». Условно, конечно. Дядькам государя явно не досуг думать о безопасности своего венценосного племянника. А вот другим — да.

После покушения, за Петром Алексеевичем смотрят, как за… государем. Просто раньше не было будь какого действенного присмотра. А тут, вдруг… Да еще и нагнетают. Странно…

— Вот, ваше величество, как и обещал. Вы первый после тех мастеров, что создали сие. Увидьте новинку, — сказал я, протягивая голландскую фузею с примкнутым штыком.

Не сразу увлекся государь ружьем. Не понял сперва что же такого в этом, на вид простом, оружии без украшательств. А после, когда пришло понимание, что именно новаторского в ружье, я потерял внимание Петра. Оно было полностью отдано оружию. Ну и хорошо. Мне есть и что вспомнить и о чем подумать.

Петра Алексеевича допустили вновь к занятиям только лишь на третий день после якобы покушения на него. Удивительно было, что царь всё-таки закатил истерику. Ещё не сформировавшимся своим, пока что звонким голосом, он требовал, чтобы занятия со мной продолжились. Не проходят даром наши занятия.

Однако, к моему большому удивлению, за тему безопасности государя взялись очень плотно. Слишком плотно, относительно того, как было раньше. И сперва я даже не понимал почему. И Матвеев, и группировка Одоевских — все кричали за то, что нужно оградить государя от возможных злодеев. И крика было даже больше, чем действия.

Стряпчего у крюка, я продержал в холодной меньше часа. Уже был готов к тому, чтобы использовать свои заготовки, объяснить, почему отравленная еда должна была быть подана государю. Даже репетировал мысленно, какие слова скажу, какие вопросы могут возникнуть у спрашивающих, как мне выглядеть более уверенно.

Уже и сам озадачился поиском яда. Думал убить стряпчего, да и его женушку в придачу. Но, Господь оградил от этого греха. Григорий Григорьевич Ромодановский, как выразитель общего боярского мнения, попросил как можно быстрее состряпать обвинительный приговор, и чтобы уже через день состоялась казнь.

Я был ошеломлён. Ведь самого стряпчего никто даже спросить ни о чем не хотел. Ни даже его жену, которую приказано в монастырь отправить сразу же, до приговора. Объявили виновным, и ладно. Важнее был сам факт, что кто-то покушался на государя.

А после я понял, что к чему.

Я посмотрел на Петра Алексеевича, который уже пробовал новинку, «уничтожая» соломенное чучело. Делал это неумело. Сложно удерживать ружье еще не вошедшему в полную силу юнцу. Но желания и энергетики было хоть отбавляй. Ну и не мешаю пока. Я уже знаю, когда не стоит отвлекать государя.

Так что поразмышляем.

И вот я узрел удивительное единодушие всех политических сил. Они уцепились за идею оградить государя от возможных покушений. И это объяснялось достаточно легко. Пусть я к разгадке и не сразу пришёл.

Дело в том, что Пётр Алексеевич, несмотря на свой возраст, нередко начинал вести себя весьма строптиво. Если царь присутствовал на заседаниях Боярской думы, то еще больше превращал это собрание в балаган. Хотя, казалось, куда больше. А не брать Петра Алексеевича на подобные посиделки было категорически нельзя, то, что Пётр царь никто не отменял. Как минимум он кивать головой должен.

Так что я даже корил себя за то, что переиграл. И может быть самого себя. Моя интрига, пусть и не прямо в лоб меня ударила, а по касательной, но всё же была болезненна.

Появился повод и вдруг остро встал вопрос о том, чтобы удалить Петра Алексеевича из Москвы. Как будто бы в столице российской державы юному царю грозит непременная опасность. Только что был стрелецкий бунт, сейчас ещё и отравление…

И не поспоришь ведь. Иные государи надолго выезжали из столицы, и ничего. А тут бунт, покушения… Нужно езжать.

— Нужно, кабы государь невозбранно отправился в Коломенское али в Преображенское, дабы быть подальше от опасностей, — буквально с самого утра через день после покушения, заявившись ко мне, говорил боярин Матвеев.

Самому визиту я был удивлён настолько, что не сразу сообразил, к чему именно клонит Артамон Сергеевич. Где же это видано, чтобы к полковнику, пусть даже и наставнику государя, являлся такой представительный человек! Ну да… своими действиями я и без того немало устоев попрал.

— Смотри как я могу! — отвлек меня государь.

И с разворота ударил уже обезглавленное чучело ружьем.

— Хочу пить! Квасу! — закричал Петр.

Тут же материализовались мамки, у каждой был свой кувшин с квасом.

Это еще минуты на три. Можно успеть вспомнить разговор с Матвеевым.

Я тогда не сразу ответил боярину. Поднял, куда именно он клонит, и понял другое — за идею увезти государя из столицы ухватились все политические силы. Назревало что-то вроде семибоярщины.

Мог бы я этому воспротивиться? Наверное, да. Но действовать можно было только лишь через Петра. Или жесткой и грубой силой. Устраивать новый стрелецкий бунт, чего я допускать не собирался. Если же Петр Алексеевич будет закатывать истерики — это уже немало. А если вложить в голову государя мысль, что он может попросить кого-нибудь из знатных бояр стать для него первой опорой и помочь отстоять свое мнение…

Тогда обязательно ухватились бы за эту идею любой, кого не попроси. Тот же род Ромодановских мог от имени государя сказать, что Петр никуда не едет, и с этим бы никто ничего не поделал. Ну не начинать же гражданскую войну из-за того, что государь не хочет покинуть столицу!

Так что Артамон Сергеевич Матвеев вполне здраво рассудил, что я уже имею некоторое влияние на государя, и со мной можно договариваться… Я, конечно, договороспособный, но… Без собственной выгоды от каждой сделки не останусь

Из моих размышлений меня вернул государь, который пальцем трогал штык, проверяя его на остроту.

— Государь, не делай этого! Мастер, что произвёл сей штык, расстарался и сделал его зело острым, — предупредил я Петра Алексеевича.

— Что это? Хфранцузы, али голанды выдумали? Ты сам мне рассказывал про богинеты. Токмо они вставляются в дуло… А с таким, яко ты обозвал, штыком можливо заряжать фузею, — проявлял смекалистость государь.

Я улыбался и кивал Петру Алексеевичу. Признаться, не знал точно, изобрели ли уже во Франции штыки. Вроде бы только через четыре года они начнут вооружать свою армию подобным приспособлением. А пока, да, байонетами пользуются. Это те, которые нужно вставлять в дуло, что не позволяет ни заряжать, ни стрелять.

В любом случае, в русской армии даже нет ещё и багинетов. А штыки должны появиться только в следующем столетии, если я не ускорю процесс. Нет, они определённо появятся намного раньше.

Сотник Собакин ухватился за идею массового изготовления штыков так, как тот бульдог за палку. Дела у него шли очень скверно. Кузница простаивала. А ведь у сотника было даже несколько наёмных рабочих. Они хотели зарплату. Да хоть хлеба.

Так что, со слов моего брата, наведавшегося буквально вчера ко мне в Кремль, если поступит заказ, Собакин готов раздувать меха и работать хоть днём, хоть ночью. Тем более, что механизм крепления штыка придумали несложный. Нужно только защёлкнуть собачку, как в пиве баварском. Ну или в каком другом. Что-то пива захотелось. Кукуйцы уже несколько дней не шлют. Правда я и не пил его когда слали. Но теперь то…

— Занятно. Ты, Егор Иванович, снова удивил меня. Уже гадаю, чем же увлечёшь в следующий раз, — рассудительным голосом сказал царь.

Удивлю… Возможно, даже сильно удивлю, когда начну подбивать Петра Алексеевича уехать из Москвы.

Я пошёл на сделку с Матвеевым. В какой-то момент я вкратце рассказал ему, что именно хочу предоставить в виде итоговых обвинительных протоколов. Это же для меня на данный момент чуть ли не главное. Немало стоит на кону. Если приговоры будут другими, польется много крови, но и планы не реализуются.

Боярин тогда смотрел на меня с любопытством, а иногда взгляд менялся на раздражительный. Он ждал, что я начну рубить с плеча. Что уже скоро должны полететь многие головы стрельцов, сотников. Еще и удивлялся, почему до сих пор случились только шестнадцать казней. Ну так были изверги, которых нужно было даже не четвертовать, а на кол посадить.

Что же касается Софьи Алексеевны и Василия Васильевича Голицына, то в какой-то момент Матвеев скорее всего подумал, что и отъезд государя не стоит того, чтобы эта парочка оставалась частично у дел.

— А нежели отправить Василия Васильевича в Китай? — когда в ходе разговора я уже видел, что Матвеев становится ярым противником всех моих решений, спросил я.

У меня было два решения по Голицыну. И ему я обещал дипломатическую работу. Вот, пожалуйста — перспективное направление, Китай.

Ведь главное, что должно было случиться: чтобы у Софьи не оказалось ни одного способного помощника, и она вновь не смогла взобраться на вершину власти. Монастырь в данном случае мог бы остановить её. Но тут Матвеев настаивал только на одном — постриг.

Так что сделка… Я уговариваю Петра Алексеевича отправиться в Преображенское — именно на этой локации настаивал я, ну а Матвеев поможет своим влиянием продавить все мои решения.

Причём под сделку я смог ещё и выторговать некоторые преференции для себя. Мой усиленный полк отправляется со мной в Преображенское. Не весь: обозников я буду оставлять в Москве. У них задачи другие. Они должны будут развивать нашу корпорацию.

Ну а я, за те деньги, которые будут предназначаться для якобы учёбы государя, смогу создавать государственный заказ для корпорации. Вот, например, смогу часть своего полка обеспечить штыками, а Собакина, соответственно, работой. Ну и корпорацию — взносами от Собакина и не только.

Это очень важно ещё с той точки зрения, чтобы стрельцы увидели: наше общество действительно работает. И что они свои деньги, в виде взносов, отдают не просто так, и не мне на развлечения.

Поговорить с государем, чтобы отправиться в Преображенское не представляло никакой сложности. Достаточно было сказать только лишь то, что там мы можем полноценно заниматься обучением воинскому делу. А ещё я начал рассказывать Петру Алексеевичу про потешные полки.

Конечно же, он о них знал — подобным увлекались и до него, и Алексей Михайлович когда-то в войнушку играл. Однако чёткого понимания, что потешные полки — это не столько потешные, сколько полки, у Петра Алексеевича не было.

А ведь это целая школа. Подготовка офицеров. Мотивированных, образованных, если наладить обучение правильно. Тут же и смотреть на будущих чиновников. Будет кто проявлять способности, у меня хватит опыта, чтобы понять перспективы.

— Ну, Ваше Величество, что скажете? — спросил я, когда показал государю шестизарядный пистолет.

Ружье временно было отставлено в сторону.

Пётр Алексеевич крутил в руках пистолет, правда всё равно искоса посматривал на фузею с примкнутым штыком.

— Видывал я подобные пистоли, — с некоторым разочарованием сказал государь.

Я немного разочаровался, если честно. Когда Степан сказал, что сладил барабанный пистолет, я было обрадовался первому револьверу в этом мире. Но он просто сделал реплику уже имевшегося оружия, которое некогда создал мастер Вяткин, и до него тоже.

Ну да ладно, лиха беда начало. Может, действительно необходимо вначале осознать и принять какие-то переходные модели, чтобы прийти к револьверу? Но как же я скучал по унитарному патрону! А его и не сделать пока, при всем моем желании. Тут еще и химию развивать нужно.

— А после покушения матушка просит меня отправиться в Преображенское. Я никак не желаю, — пожаловался мне, будто своему другу или старшему родственнику, государь. — А пистоль справный. Токмо таких боле десятка сладить затратно зело.

— Ваше Величество, может, сие решение и на пользу пойдёт? В Преображенском и тише и боле возможности обучаться, — спрашивал я.

— Словно бы мономашьей шапки меня лишают, — пожаловался юный государь. — А то я не разумею, что желают бояре?

— А вы, государь, зрите на сие иначе. Меньше бояр, докучавших вам. Меньше догляду. Там же будет время и обучиться. Да и забав будет куда как больше, чем здесь, в Кремле, — говорил я с улыбкой.

— И с тобой видеться не буду. Останется мне токмо скучную цифирь научать с Никиткой. Тебе с полком своим надлежит быть и в Следственной комиссии, — сказал Пётр Алексеевич, вновь беря в руки ружьё со штыком.

— Так для меня, государь, за радость и великую честь быть подле вас. И полковник я. Оттого и полк мой за вами пойти может. Там и учения справлять будем, — говорил я государю. — Ударим репой из пушек по супостату?

Царь улыбнулся.

Я уже знал, что Пётр Алексеевич пока что изрядно тяготится той своей ролью и тем образом жизни, который у него сейчас. По сути, будучи замкнутым в Кремле, этот непоседливый малолетний государь соглашался с ограниченным пространством. А он человек такой, что и огромной России мало будет.

Так что уговорить Петра уехать не составляло особого труда. Он лишь опасался того, что перестанет быть государем. Резонно предполагал, что бояре могут взять такую силу, что потом их уже не обуздать.

— У вас, Ваше Величество, будут преторианцы, гвардия, кремлёвская стража — не столь важно, как такие войска обозвать. И коли они при вас, то и сила царская никуда не денется, — пытался уверенным голосом говорить я.

— А ну, Егор Иванович, покажи сноровку! — в какой-то момент с озорством потребовал царь.

Он протянул мне ружьё с примкнутым штыком. И я показал. Руки помнили немало выкрутасов, которые можно считать чуть ли не за цирковой номер с использованием ружья. Получалось не всегда ловко, тут бы постоянные тренировки не помешали, но всё же царь впечатлился.

Ну а потом я показал несколько приёмов и ударов штыком, которые знал из будущего. Ничего сложного, но и здесь была своя, столетиями выверенная техника. Русская школа штыкового боя — сильнейшая школа!

Что ж, нашёл и я немалое количество плюсов в том, чтобы уехать из Москвы. И главным аргументом, чтобы не переживать и чтобы не думать, что это какой-то шаг назад, было то, что и в иной истории Пётр долгое время провёл в Преображенском. А потом дал жару всей России и не только. А тут я не допущу к власти Софью. Да и Петр Алексеевич не второй царь официально, а первый. Иван так… Рисует очень хорошо. И пусть.

Так или иначе, но к нему должны будут приезжать бояре, хотя бы для того чтобы отчитываться о своих решениях. Чтобы обойтись без этого, нужно не только царя подальше отправлять, но и менять государственную систему управления. Ну а вступит Пётр в своё совершеннолетие — так никуда они не денутся, будут приезжать кланяться и выслушивать решения, а не объявлять их царю.

Моя договорённость с Матвеевым была выполнена. И даже не с Матвеевым, а со всей кликой боярской. Пускай пауки грызутся друг с другом, пока главный хищник будет растить свои клыки и когти. Это я про Петра. Ну и готов быть одним из когтей царя, если нужно будет рвать врагов его.

Пётр Алексеевич сделал знак одному человеку, на вид дьяку или стряпчему. Он сегодня присутствовал на наших занятиях и находился ближе всех. Я не стал спрашивать царя, почему этот человек здесь. Даже Гора, и тот почти никогда не присутствовал на наших уроках.

Сейчас всё встало на свои места.

— Я сам вручить тебе грамоту пожелал. Нынче ты дворянин, Егор Иванович Стрельчин. С правом передать сей чин наследникам своим, — торжественным голосом говорил государь, протягивая мне немалого размера пергамент. — За что говорить не стану. Немало за тобой славных дел, как и спасение жизни моей.

Уже то, что документ был написан на пергаменте, будто бы подчёркивало его ценность. Что же, если не рассчитывать на то, что моё дворянство — это предел, я бы не прочь и графом быть. Я Александра Меншикова опередить в том, чтобы стать светлейшим князем.

Но на это нужно ещё заработать. Ведь всё только начинается. Это же еще главные события не развернулись