Слуга Государев 3. Потешный полк

Глава 10

Москва

22 мая 1682 года

Что сделать, если нужно прикрыть откровенную глупость или ложь? У меня есть убеждение, что при такой необходимости эту ложь нужно кричать громче всех. Создать шум, панику. Условно нужен эффект массовости. Ну и верить в то, что выкрикиваешь.

Это когда все что-то делают по твоему сценарию, но до конца не понимают, что именно и ради чего. А ещё, если все вокруг кричат одно и то же, то даже умный человек, способный критически мыслить, постесняется высказывать своё недоверие к происходящему.

Вот примерно что я думал делать.

Анна тяжело дышала, её сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Моя тревога за жизнь молодой женщины при этом постепенно сходила на нет. Да, это был яд. И, скорее всего, Анна не солгала, когда сказала, что лишь немного откусила.

Я заметил тот сахарный крендель, который был чуточку надломлен, причём так, будто для симметрии отломан небольшой кусочек. Боюсь даже представить, что могло быть, если бы она съела целый крендель или несколько. Были у меня сомнения и насчёт остальной еды.

— Но ведь я же тебе говорил не брать еду у кого попало. Самой готовить. Да ещё и давать на пробу стражe и стрельцам, — тихим, почти ласковым голосом, но всё же отчитывая за провинность, сказал я Анне.

Она ничего не отвечала. Было видно, что сильно смущена. Процесс промывания желудка — вещь интимная. Особенно когда человек ещё находится под страхом смерти. Он может вести себя непредсказуемо и выглядеть далеко не образцово. Да и я не хочу вспоминать, как пришлось действовать без клизмы.

По мне, так произошедшее ещё больше нас сблизило. Теперь уж точно, я видел все… А, нет, осталось принять роды.

А вообще не знаю, как кому, но мне, человеку, прожившему жизнь, кажется: если муж и жена принимают друг друга даже в отвратительном состоянии — это и есть любовь. Анна не была пьяна. Но поведение и сам процесс очищения организма натолкнули меня на подобные ассоциации.

И, наверное, хорошо, что я сразу не бросился мстить тому, кто приложил к этому руку. Прав тот мудрец, который сказал: «Месть — блюдо холодное».

Скорее всего, кто-то был недалеко от моей комнаты и слушал, что происходит в спальне. Десятник, который прибежал на крики, успел сказать, что кого-то спугнул. Значит тот, кто решил меня отравить, а заодно и Анну, уже знал, что я жив.

Я не собирался действовать линейно, тут хитрый, нестандартный ход нужен. Так выкрутить ситуацию, чтобы с нее выгоду получить. Но при этом уничтожить своих врагов и тех, кто покусился на жизнь моей женщины.

В дверь постучали. Я аккуратно убрал голову Анны с колен, переложил на подушку. Анна попробовала возразить, но я приложил палец ко рту и улыбнулся.

— Отдыхай, — сказал я, указывая на воду. — Пей сейчас больше, у тебя обезвоживание.

— Без вошение? — сказала Анна, но я вновь приложил палец к губам.

Подошёл к двери и отодвинул массивный засов. На пороге стоял дежурный десятник, имени которого я даже не удосужился узнать.

— Полковник, стряпчий у крюка готовит телеги и собирается ехать, — сообщил мне десятник радостную новость.

Она показалась радостной потому, что теперь у меня не оставалось сомнений, кто именно покушался на мою жизнь и на жизнь моей женщины. Еще грешил на Афанасия Нарышкина, или даже на интригу Матвеева. Мало ли. У первого тормозов нет, слишком зарывается.

А у второго свои резоны могли быть. Вон, я же помню, кто подстроил покушение на государя во время бунта. Помню, но не использовал такую информацию. Правда она все больше обесценивается, но случая не представилось.

— Велишь задержать? — спросил десятник. — Нынче же изловим.

Я задумался ненадолго.

— Нет, пусть уедет, — сказал я. — Сколь в твоем десятке стрельцов?

— Так пятнадцать будет

— Пятерых отравляй за ними, те, что верхом добре скачут. Не дать как выйдут из Москвы, так взять стряпчего, повязать и ждать. Вестового токмо прислать, — сказал я

Ещё подумал и добавил:

— Сотню стрельцов велю вызвать в Кремль.

Пусть будут верные мне люди в Кремле чуть в большем количестве. Да и для общего антуража и создания необходимой картины нужно дополнительное присутствие вооружённых людей. Многие тут же вспомнят бунт и мою роль в его подавлении. Не будет лишним напомнить, что я могу.

— Пять стрельцов оставь с Анной и пусть запрутся; открывать — только мне. Остальных собери и пойдете со мной, — приказывал я.

Вскоре я шёл со всей едой, что продолжала стоять на столе, к царской кухне. Я оказался безжалостен по отношению к обитателям Кремля и не думал идти тихо. Я думал только о том, как пройти через кремлёвские палаты и спуститься вниз на царскую кухню нарочито громко.

Из комнат стали выходить дьяки и слуги. Наверняка их хозяева посылали разобраться, что же там за шум и кто не даёт им спокойно спать.

На кухне была лишь одна женщина — грузная, сидела на лавке, прислонившись к стене, и храпела.

— Встать! — выкрикнул я.

Женщина открыла глаза, резко подхватилась и побежала к столам. На столах лежали хлеба, окорока, колбасы.

Но она быстро опомнилась. Верно решила, что я вряд ли пришёл набирать еду. Остановилась, развернулась ко мне и внимательно посмотрела.

В это время я осматривал кухню: каких-то следов преступления здесь не было.

— Кто передавал еду Анне? — строго спросил я.

— Так я и передавала, — растерянно ответила женщина. — Анна пришла, приговаривала, что не успела своему касатику… тебе, стало быть, Егор Иванович, сготовить трапезу.

Получалось, что о нашей связи с Анной знает уже вся кремлёвская кухня. Придётся считать, что об этом знают все. А это — проблема. Живу, получается, в блуде.

На подобные шалости могут закрывать глаза, но ими же можно и воспользоваться против меня. Всё зависит от того, как повернуть информацию и какие цели при этом преследовать.

— Кто ещё был на кухне? Когда стало известно, что еда эта… — я указал на горшки и поднос с кренделями. — Кому она доставалась?

— Так никого и не было. Окромя токмо Марьи Матвеевны, — пожав плечами, отвечала женщина.

— Кто такая? — продолжал я, так сказать, допрос.

— Да как же ты не ведаешь? Жена она стряпчего у Крюка, — сказала женщина. — Больш за него, за мужа свого, властвует над нами.

И у меня всё срослось. Ну, или почти всё; оставалось лишь выяснить, по чьей инициативе решила меня отравить: своей ли или стряпчего. Впрочем, это не так и важно.

Тем более, если стряпчий собрался куда-то бежать, то он уже в курсе того, что произошло. Думаю, побег этого деятеля связан не только с попыткой укрыться от правосудия за отравление. Мои слова о возможном соучастии в бунте вполне могли послужить поводом для бегства. Обещал же, что добьюсь казни стряпчего. А я пока что никогда слова своего не нарушал. Да и репутация «кровавого полковника» о многом говорила.

Однако обвинения, похоже, будут другими.

— Анна не для меня еду брала. Эта снедь была для Петра Алексеевича, — сообщил я, внимательно глядя на стряпуху.

От моих слов её реакция сильно не изменилась. Значит, по всей видимости, она не причастна и не понимает, что здесь происходит.

Женщина показалась мне добродушной и простой. Аннушка не раз говорила, что на кухне есть добрые люди, которые её подкармливали. Порой Настасья, хозяйка, могла морить Анну голодом, и тогда другие помогали ей.

Я резко развернулся и пошёл в крыло царских палат, где жил государь. Там же и комнаты стряпчего. Этот, что «у крюка» должен быть всегда под рукой у царственной семьи.

Так что вначале я пошел туда. Посмотреть, что к чему и… Добавить доказательств вины стряпчего, на всякий случай.

— Ждите! — сказал я стрельцам.

Нечего им смотреть на то, что я умею вскрывать проволокой замки. Мало ли какие слухи пойдут.

Замок и не был закрыт. Сильно, видимо, спешили.

Зашел в комнату, где жил сам стряпчий. Мда… вещи разбросаны, отрезы тканей, разбитые кувшины. Я прошелся. Мало ли… Вдруг бы золотишко какое нашел. Уверен, что у того, кто регулирует быт царей, питание, одежду, всегда найдется кубышка с драгоценностями. Нет. Не было.

Брать даже шелк, и такой рулон валялся, я не стал. Не золото, в сумку не спрячешь. А вот стеклянную мензурку я подкинул. Пустую, но словно бы ею пользовались только что.

Так себе доказательство. Но хотя бы… Ведь стеклянные мензурки не так уж и распространены. И чаще всего именно лекарства в них, ну или яд. Больше ничего не наливают. Кельнская вода, духи, вроде бы вообще не распространены.

— Вперед! — уже через пять минут приказал я стрельцам.

И мы пошли к государю.

— С чего ты тут обретаешься? — спросил меня сотник одного из полков иноземного строя, останавливая на подходе к царским комнатам.

— Государя отравить хотели, — ответил я. — Треба предупредить и усилить охрану.

— Куда же усилить, ежели с ним Волат-Гора, — усмехнулся сотник.

— Го-су-да-ря отравить желали! — чеканя каждое слово, сказал я.

Сотник резко переменился в лице, подошёл ближе и положил руку на эфес шпаги.

— Кто? С чего решил? — требовательно спрашивал он.

— Не тебе меня спрашивать, — резко отвечал я. — Рында государева тут? Тут Гора?

— Так и есть. Этой ночью тут. Сторожит, — сбавив тон, отвечал сотник.

Хорошо, что Гора был в Кремле. Когда я сюда вернулся, не было возможности и времени узнать это. Но предположить можно было: в последнее время он всё чаще не отходил от Петра Алексеевича и даже получил себе спальное место в небольшой комнате рядом с царской спальней.

— Веди до государя! — потребовал я.

— Так нельзя, — уже чуть растерявшись, отвечал сотник. — Ты бы испросил дозволения

Этот командир не был в моём подчинении. По крайней мере, сейчас. Но я помнил его. Во время бунта он был одним из тех, кто незамедлительно пришёл в Кремль. Ссориться с человеком, преданным Петру Алексеевичу, к которому и я намеревался быть верным, не хочется.

Тем не менее…

— Сотник, веди до государя! Я наставник его и мне вход в палаты дозволен. А коль не сделаешь этого, — я посмотрел на пятерых человек, стоявших за спиной сотника, — то поломаю тебя и твоих людей здесь же.

— Что здесь такое? — прозвучал раскат грома.

Так спросил Гора.

— Веди меня до государя, отравить его хотели! — обратился я к охраннику Петра Алексеевича, который находился в моём подчинении и в моём полку.

Гора кивнул и с подловатой улыбкой посмотрел на сотника и его людей.

— Не серчай, Демид. Полковник до государя дороже и вернее, чем кто бы то ни был. Забыл, что это он бунтовщиков первым гнал? — пробасил Гора.

— Поднимай сотник Юрия Михайловича Долгорукова, — потребовал я.

Командир медлил, и в какой-то мере это было правильно: он не мой подчинённый. Но если прозвучало о попытке отравления государя, сотник должен был действовать немедленно и отправить за Долгоруковым.

В Боярской Думе и возле трона не только шли бои за власть. Бывали и соглашения. Что делать с Юрием Михайловичем Долгоруковым, который в начале бунта был главой стрелецких приказов, но явно сплоховал в должности? Нашли решение. Никто не хотел ссориться с Долгоруковыми. Они так или иначе, но род боярский, княжеский, знатный и богатый. Так что Юрия Михайловича и назначили комендантом-каштеляном Кремля. Если что случается, то расследовать должен он.

— Ваше Величество, я намерен взять вас под плотную защиту, — говорил я взбудораженному юному царю, когда вошел в покои Петра.

Пётр Алексеевич стоял напротив меня в рубашке и накинутом халате. Глаза его были шальные и испуганные. Ночной взлом в царские покои — вещь исключительная.

Но мне нужна была и такая реакция. Только бы не переборщить и не вызвать падучую.

Уже разнеслось по всему Кремлю, что государя пытались отравить. Я посылал своих стрельцов сообщать об этом всем встречным и не сразу понял, что в деле была замешана всего одна женщина — кухарка. Она так быстро понесла новости, что я бы подумал, а точно ли Попов изобрел радио. Или Кухарка сделала объявление по всему Кремлю.

— Да как посмел ты, полковник? — в царскую спальню влетела разъярённая царица.

Она была необычайно красива. Понимаю, почему Алексей Михайлович попал в её чары. А если учесть, какой Наталья Кирилловна, в девичьи Нарышкина, могла быть лет десять назад… Ух! Огонь женщина!

— Ваше Величество, — обратился я к царице, и от такого обращения она растерялась.

Пусть растерянность была краткой, но это охладило натиск Натальи Кирилловны.

— С чего ты думаешь, что государя травить собрались? — спросила царица.

И тут в дверях показался Юрий Михайлович Долгоруков. Одевшись лишь в кафтан, он всем видом вопрошал, что происходит и почему его подняли из постели. И почему в Кремле ночует? Лилеет надежду вернуть свое влияние, которое было до бунта? Да он сейчас даже несколько растерял свой боярский лоск и статность.

— Сии сахарные кренделя и какао я просил принести с царской кухни для государя. Поутру у нас урок, и я желал почествовать Его Величество, угощать за каждый правильный ответ, — говорил я.

— И кренделя с какао отравлены? А с чего ты какао берёшь на кухне — поутру оно холодным будет, невкусным, — скептически спросил Долгоруков.

Но он вполне резонно заметил.

— Так нашёл бы, на чём подогреть. А кто же мне с самого утра в царской кухне снедь давать будет? И как успеют поутру кренделя испечь? — парировал я подозрения.

— Кто? — выкрикнул Пётр Алексеевич, привлекая внимание. — Кто желал смерти моей? И отчего же так много крамольников развелось. Не пора ли, князь Юрий Михайлович на кол кого посадить?

И глаза такие… Строгие, бескомпромиссные. Вот он — прет наружу Петр Великий.

— Жена стряпчего у Крюка, — резко сказал я.

Долгоруков развернулся и быстро пошёл к комнате стряпчего. Юрий Михайлович лишь махнул рукой, чтобы сотник сопроводил его.

По сути, всё. Больше от меня уже ничего не зависело, паника и без того разгоралась. Долгоруков придёт к стряпчему и не обнаружит его там. Этого хватит, чтобы назначить виновного. Тот, кто бежит, тому есть от чего убегать. Нужно будет передавать стряпчего Долгорукову. Но только когда преступник пройдет через холодную, которая нынче занята под нужды Следственной комиссии.

— А как ты понял, что это отравлено? — неожиданно проявила смекалку Наталья Кирилловна.

— Служанка моя отщипнула от одного кренделя небольшой кусочек… Я не знаю, померла ли она, — с неподдельным сожалением говорил я.

Дальнейшие действия Натальи Кирилловны и Петра Алексеевича меня даже поразили: мать подошла и нежно обняла сына. Он не только позволил это сделать, но и Петр прижался к материнской груди. Между ними не было наигранности. Очевидно, такое происходило и раньше.

Важно учитывать этот момент. Если связь между сыном и матерью настолько крепка, то, как бы не бились бояре, мать скажет — и сын последует её воле. Возможно, не случайно Пётр Алексеевич начал фундаментальные реформы только после того, как Наталья Кирилловна ушла из жизни. Об этом стоит подумать.

Царица для всех была образом европейской женщины, слегка ограниченной русским домостроем. Она любила театр, сочетала русскую традицию с европейскими элементами. И вряд ли она была тормозом для петровских преобразований. Но так, совпадение получается, что большинство реформ случились только после смерти Натальи Кирилловне.

Отличная интрига — это когда при минимальных усилиях происходит много шума, и ты получаешь максимальную выгоду. Можно и без шума, но шум даёт выгоду быстрее.

Вот и сейчас я был доволен: весь Кремль превратился во взъерошенный муравейник. Попытка покушения на государя стала важнейшим событием. Во время бунта, когда всё было напряжённо и опасно, такие происшествия быстро стирались из памяти. А теперь попали на передний план.

Наверняка Юрий Михайлович Долгоруков будет проводить тщательное расследование. Ему нужно реабилитироваться за ту растерянность, которую он показал при подавлении стрелецкого бунта. Пусть занимается. Я сделал всё, чтобы его расследование прошло гладко и быстро и так, как мне нужно.

— Отправляйся за стряпчим и в холодную его. Никому не говорить об этом. Пущай до утра, али больше мается. Я после с ним говорить буду, — отдавал я приказания десятнику.

Смышленый малый. Присмотрюсь к нему.

Вернувшись в спальню, я застал Анну спящей. Это говорило о многом: вряд ли смогла спать, если бы яд продолжал действовать. Значит, я правильно поступил и качественно промыл ей желудок.

Отправив стрельцов наблюдать за происходящим и доложить мне о ходе происходящего не позднее, чем через три часа (или раньше, если потребуется), я бережно снял с Анны замазанный сарафан, укрыл девушку одеялом, лёг рядом и обнял её.

Я даже не подумал, что Анна ходит, сменяя всего два сарафана. И те не сказать, что новые. Ничего. Есть чем платить. Уж с платьями, пошить, или купить где, разберётся сама. Вспомнился рулон красного шелка в комнате стряпчего. Притащить бы его. Но если кто заметит, позора не оберусь. Так что лучше не стоит.

Удивительно — с улицы доносились крики, кто-то несколько раз пробегал рядом с комнатой, где-то стучали, ржали кони. Вокруг — суета на грани паники. А здесь, в спальне, был кокон, отгораживающий от мирской суеты.

Правильно ли я поступил? Может, стоило мстить самому, без привлечения других? Нет. Я даже зловеще улыбнулся мысли что уничтожил своего врага. Обнял Анну и улетел в царство Морфея.

От автора:

✅12-й том «Чумы»!

✅Он попал в 1942 год и превратился в настоящий кошмар для фашистов. Его оружие — тёмная магия, зло во имя добра. На первые 4тома большие скидки!

✅ https://author.today/reader/358686