Василий угадал, это действительно была Анна. Она стремительно вышла из кареты и тут же попала в мои объятья.
Я обнимал свою супругу и не знал, что сказать; она тоже молчала, и так, обнявшись, мы простояли несколько минут.
Затем Анна немного отстранилась и сказала прерывающимся голосом:
— Наконец-то.
После этого она обратила своё внимание на Василия и офицеров сербов.
— Здравствуйте, господа офицеры. Безумно рада видеть вас живыми и в добром здравии. Особенно вас, Василий Георгиевич.
Господа офицеры ответили дружно и радостно, а Василий громче всех.
— Здравствуйте, Анна Андреевна, — отдали ей честь как старшему по чину.
Это со стороны выглядело немного комично, но я удержался от смеха.
— Я полагаю, господа, мы все сейчас дружно едем в Сосновку. Там вас очень ждут. Елизавета Николаевна успела не только получить твое, Саша, письмо, но и ответить. Хорошо, когда корреспонденцию доставляют фельдъегеря, но лучше, когда это делается обычным порядком.
— А что она написала? — голос Василия немного задрожал.
— Написала, что очень рада вашему спасению и собирается принять Сашино предложение. Из Ярославля она должна была выехать неделю назад. Если это так, то ей с девочками вполне можно ожидать в ближайшее время.
Милош что-то спросил у Драгутина, подошедшего в момент приезда Анны, и сообщил:
— Все наши люди переправились. Можно ехать дальше.
— Тогда по коням и вперед.
Я, конечно, поехал в карете с Анной. Главный признак беременности уже виден. Да она и не предпринимает ничего, чтобы скрыть свой начавший увеличиваться живот. Самочувствие у неё прекрасное. После той истории с Каневским больше никаких токсикозов. Вполне возможно, что причиной этого является груз ответственности, который был на ней до этого момента.
Когда закрылась дверь кареты, как по щелчку пальцев, волевая, решительная и деловая Анна Андреевна исчезла и появилась простая русская женщина, истосковавшаяся по мужу, которой хочется быть слабой в домике, который называется широкой мужской спиной, за которой как за каменной стеной.
Руки Анны обвили мою шею, и она стала целовать меня, но не страстно, как делала это раньше, с каким-то даже исступлением, а долго и мучительно.
Так пьют воду, когда уже кажется: всё, ты никогда даже не увидишь полный стакан воды, и вдруг перед тобой озеро или даже море чистейшей хрустальной воды.
Поцелуй Анны был таким долгим, что я уже начал задыхаться, а она всё никак не могла оторваться.
— Обещай мне, что ты больше никогда без меня из дома не уедешь больше чем на пару дней, — Анна наконец-то оторвалась от моих губ и даже немного отстранилась, и, прищурившись, наклонила голову.
Я засмеялся и, обняв её, крепко прижал к себе.
— Я, конечно, буду стараться, но не обещаю. В Египет поплывешь со мной?
— Куда позовешь, туда и поплыву, — Анна прижалась ко мне так, что у меня чуть не вырвалось, что надо быть осторожнее со своим животиком.
— Боюсь, что это произойдет в ближайшее время. Не удивлюсь, если через месяц примчится фельдъегерь с повелением ехать в Севастополь. Очень хочется, чтобы на этот раз нам каштаны из огня таскали господа англичане, а не как обычно мы им.
— А такое возможно?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Время покажет.
— Я была так рада, когда пришло твоё письмо, — начала рассказывать Анна без всякого предисловия. — У нас ведь всё время, пока вас не было, стояла почти гробовая тишина. Даже дети не играли и не шумели на улице. Все притихли и ждали известий: мыслимо ли, без войны, столько молодых мужчин поехали за тридевять земель воевать с какими-то горцами.
— А сейчас? — улыбнулся я.
— А сейчас ждут, чтобы начать готовиться к празднику. Как письмо получили, сразу начались посиделки. Половине деревни оказывается есть что рассказать. В Торопово вообще оказалось, живет дед Моисей, который с Суворовым через Альпы шел. А уж про то, как Наполеона били, каких только рассказов я не понаслушалась. А два каких-то деда даже затеяли спор, кто больший орел, ты или Василий. Решили, кстати, что ты.
— Ну, а что дворня и наши деревенские говорят про Василия? — меня этот вопрос очень интересовал. Как ни крути, а какая-то ревность всё равно есть. Возможно слово ревность тут немного не подходит, но суть от этого не меняется.
— Рады. Слышала, как Тихон говорил кому-то, Василий Георгиевич еще тот гусь, и под руку ему лучше не попадаться, дюже тяжелая бывает. Но орел, и непонятно, как его могли в плен взять.
— Ты знаешь, он на эту тему ничего не говорил. А вот под горячую руку ему, наверное, действительно лучше не попадать, тем более он сейчас, с головой, думаю, немного не дружит. И слабо представляю, как он тут в отставке жить будет. Особенно если у него с Елизаветой Николаевной не сладится.
— Сладится, не переживай. Она меня еще в глаза не видела, а умудрилась в письме душу излить. Ждет не дождется его.
— Надо же, как бывает, два родных брата, а женщина одна, — покачал я головой.
— Бывает, Сашенька, наверное, и не такое. А как этот твой отставной подполковник погиб?
— Как настоящий русский офицер, в бою с турками. Он перед смертью попросил похоронить его там, где погиб, а меня попробовать отыскать и приютить его сына. Так что, понимаешь, египетской экспедиции мне никак не избежать. Хотелось бы, конечно, чтобы поскорее и за государев счет.
— А ты представляешь, — оживилась Анна, — Соня письмо прислала. Они в Лондоне. Сразу после Пасхи обвенчались. Она ведет жизнь светской львицы, а супруг неустанно колесит по Англии.
— А в Россию не планируют вернуться?
— Я так поняла, что пока нет.
— Ну, пусть живут и радуются там, главное, чтобы на здоровье. А теперь, Анечка, расскажи, как дела обстоят с нашими предприятиями, как визит Рахманова?
— О, прекрасно! Я даже опасалась, что для него это плохо кончится. Он попытался попробовать всё наше меню и кое-что просил повторить.
— И что именно?
— Твой вариант «Оливье» и, конечно, бекон и сливочное масло. Ему бекон подали в таком разнообразии, что я даже ахнула. Надеюсь, ты не будешь отрицать, что Серафим превзошел тебя в этом деле, — я кивнул в знак согласия, — и плохого и невкусного он не делает. Но в этот раз щечки были вообще какие-то особенные, и конечно яичница с беконом. Так, конечно, вообще никто приготовить еще не может, для этого надо иметь не только бекон, но и сливочное масло не хуже нашего.
— А где ты его принимала, в общем зале или…?
— Конечно, или. Появляться мне без тебя в ресторане все равно как-то, — Анна поморщилась и покрутила пальцами, — дискомфортно.
— Ну, это естественно, но неужели он не слышал наш оркестр?
— Как можно это не слышать? Ты же знаешь, что можно всегда незаметно выйти в общий зал и послушать. Что он и сделал, притом дважды. Второй раз правда больше оценивал барную стойку.
— И каково было его резюме?
— Предложение открыть такое заведение в Первопрестольной.
— И что ты ему, Анечка, ответила?
— Я, Сашенька, ответила, что у меня есть все права и полномочия, чтобы решить. Но ресторан — это целиком и полностью твое детище. Там нет даже следа от моего мизинца и нет ни одного человека из моего имения. Поэтому этот вопрос может решать только мой муж после своего возвращения. А если честно, я, Саша, устала и очень боюсь начинать еще что-нибудь.
— А чего ты так боишься? — немного недоуменно спросил я.
— Соня написала, что ей очень хотелось бы со мной поговорить и рассказать, на что способно оскорбленное женское достоинство. Я долго думала над её словами, а потом мне пришла в голову мысль: а где сейчас отвергнутая жена генерала Чернова? Ведь она же по любому считает тебя виновником всех её бед. И ты не станешь отрицать, что не беспочвенно. А если она вдруг действительно любила твоего негодяя управляющего?
То, что Анна заговорила об этом, не было для меня неожиданностью. Просто был немного неподходящий момент, на мой взгляд. Я во время дороги иногда прерывал свой сон и много размышлял о природе и погоде, в том числе и об этом.
— Не волнуйся, добраться до нас сейчас будет сложновато. Охрану имения я увеличу, люди есть. А за этой дамой надо будет организовать присмотр. Я подумаю, как это сделать. Главное, были бы деньги.
— С этим у нас, я думаю, всё в порядке. Вильям купил соседний дом и начал перестраивать его под гостиницу. Там в глубине сада тоже есть флигель, и Матвей Филиппович попросил отдать его под контору. Я разрешила, и сейчас ты там в любую минуту можешь узнать обо всех наших делах, кроме сосновских и тороповских.
— Интересно, а их ты почему решила выделить? — удивился я.
— А помнишь, ты мне как-то сказал, что не надо все яйца складывать в одну корзину.
— А у тебя что, появились основания предполагать, что он нечист на руку?
— Нет. Но береженого Бог бережет. А самое главное, сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь пирожник.
— Тоже верно.
Мы выехали на дорогу на Малоярославец, и мое сердце просто запело. Я еду домой, к себе домой.
На границе нашего имения нас встречали, наверное, все жители наших имений и сербы. Ликование было всеобщим. Все, абсолютно все, вернулись живые и здоровые и помогли своему барину спасти брата.
Потом была великолепнейшая баня, такой же поздний ужин, счастливые Пелагея с невесткой и радостная и счастливая Ксюша. Она быстро подружилась с Василием, и они на пару неожиданно устроили такие бега по нашему флигелю, что я всерьез опасался за его судьбу.
Наша спальня, которая была отремонтирована и переделана так, что ничего не напоминало об инциденте с Каневским, показалась мне раем на Земле, когда я наконец-то оказался в постели.
За время дороги домой я основательно выспался, хотя и говорят, что это нельзя сделать про запас. Но у меня как раз было именно такое чувство, по крайней мере, спать совершенно не хотелось.
Анна со счастливой и безмятежной улыбкой спала у меня на груди, а я лежал и анализировал всё услышанное и увиденное за последнее время.
Мне вдруг вспомнились слова Анны, что Соня, то есть Софья Павловна, нынешняя жена генерала Чернова, написала, что ей очень хотелось бы поговорить и рассказать, на что способно оскорбленное женское достоинство.
Анна сразу же подумала об отвергнутой жене генерала Чернова, но это понятно — у кого что болит. Анна резонно опасается какой-то мести мне со стороны этой неизвестной ей женщины.
Я вообще-то её тоже не знаю и гарантированно не узнаю, если встречу.
Но Софья Павловна сейчас в Лондоне и ведет там образ жизни, как об этом отозвалась Анна, светской львицы.
И она, конечно, в курсе всех великосветских сплетен лондонских салонов. Я читал, а самое главное, слышал уже здесь, в XIX веке, про любовную интригу уже королевы Виктории и нашего цесаревича Александра. И что там все зашло достаточно далеко, по крайней мере, в чувствах.
Об этом косвенно свидетельствует отказ королевы от своего первого имени Александрина, данного ей при крещении в честь императора Александра Первого. Англичане тогда еще тепло относились к России, всего каких-то неполных пять лет назад избавившей их от корсиканского чудовища.
А что, если эти слова относятся к королеве? К её оскорбленному женскому достоинству? Возможно, что наш цесаревич говорил или даже обещал что-то такое, от чего мужчина не может отказываться ни при каких раскладах, если он конечно настоящий мужчина, а не производитель.
В Лондоне он был, естественно, в гвардейском мундире, и оскорбленная женщина, получившая теперь власть, мстит, но не существу, а всего лишь форме, в которой было это существо.
Хотя насчет гвардейцев это могло относиться к предыдущей теме. Тут я вспомнил о депрессии, которая была у королевы после рождения сыновей, понял, что немного запутался и решил, что пора спать.
Но сон не шел. Вот хоть ты тресни. Поэтому через какое-то время мои мысли вернулись к той же теме.
Итак, что мы имеем. Несколько лет назад, а конкретно меньше десяти, на Кавказе, в районе, где идет нынешняя война с горцами, стал появляться турецкий паша, который покупал у горцев попавших в плен русских офицеров, раньше служивших в гвардии.
Война, она любая это большущая мерзость и грязь и в первую очередь человеческая. А тут всё идет уже не один десяток лет и не видно ей конца и края. Обе стороны давно уже переступили кучу всяких красных линий, ничему не стоит уже удивляться.
Набрав десяток-полтора пленных, исчезал, а затем появлялся вновь. Как выяснилось, пленных русских офицеров он отвозил на продажу в Александрию посланцам Солиман-бея.
Кто такой этот Солиман-бей? Я этого не знал даже приблизительно, а вот Милош очень подробно и рассказал её мне и Василию.
Это на самом деле не египтянин, а французский офицер, участник наполеоновских войн, Жозеф Севе, или полковник Жозеф Сельва.
Он вроде бы принимал участие в Трафальгарском сражении, моряком естественно. Потом, сойдя на берег, воевал в гусарах в Италии, Германии, России и участвовал в битве при Ватерлоо полковником у маршала Нея.
Оказавшись, как многие французы после окончательного падения Наполеона, на мели, красавчик Жозеф попытал свое счастье в качестве альфонса, затем крестьянина и торговца. Даже пытался жениться, но везде терпел фиаско. И в итоге покинул Францию и поступил на службу к Мухаммеду Али Египетскому.
А вот на новой службе дела у полковника Сельва пошли очень удачно. Он сброд из молодых вчерашних феллахов, кочевников и негров сумел превратить в регулярную армию, в которой старшими офицерами были выходцы с Кавказа. Эта армия показала высокую эффективность и стала опорой правителю Египта.
Христианское вероисповедание Жозефа Севе стало затруднять его карьерный рост, поэтому он принял ислам, став Солиман-беем или иначе Сулейман-беем.
Вероятно, он и его офицеры из кавказских горцев были высокого мнения об офицерах русской гвардии, а так как в средствах Солиман-бей не был особо ограничен, то нашел беспринципного турецкого пашу, который начал выполнять его скользкие поручения.
И если это так, то есть все шансы разыскать русских офицеров, оказавшихся в Египте, и спасти. Вернее, попытаться это сделать. Они наверняка там в качестве каких-нибудь иностранных инструкторов у Солимана, и некоторые наверняка пошли по его пути.
В последней войне с Турцией, закончившейся совсем недавно, полгода назад, Мухаммеда Али хорошо прогнули европейцы, в том числе и русские. Он фактически потерпел поражение, и поэтому последняя партия пленных офицеров Солиману не нужна, и здесь неожиданно на сцене появляются англичане.
Потрясающе рабочая версия, в которой фактически пока нет изъянов. Теперь надо пришить к ней мерзопакостных жителей туманного Альбиона с бабской обидой их королевы. Происхождение её обиды лежит на поверхности и скорее всего так и есть. На поганом острове последние лет двести всегда можно найти тех, кто есть не будет от желания поднасрать России-матушке. Причем даже тогда, когда мы вроде бы союзники.
После своей фактической капитуляции перед «европейским оркестром» Мухаммеду Али пришлось не только вернуть часть завоеванного и возобновить выплату дани Стамбулу, но и пустить к себе тех же англичан, которым предприимчивый Солиман-бей предложил последнюю партию пленных русских гвардейцев.
А вот тут самое интересное. С какой целью англичане это сделали.
Генерал Головин, а он, я полагаю, полностью в теме, сказал о гнусной интриге и мерзости. Судя по тому, как работает «рог изобилия», это все имеет прямое отношение к нашей российской венценосной семье. Строки из письма Софьи Павловны — лишнее подтверждение, что здесь замешана мерзкая бабская натура нынешней английской королевы. В эту канву хорошо ложится история её взаимоотношений с мужем и депрессии после рождения сыновей. Она скорее всего стала не только русофобкой, но и мужененавистницей.
Гнусность интриги, например, в этом. А вот для мерзости такое раздолье, особенно учитывая, что для англосаксов все, кто не с южной и средней части их поганого острова, совершенно не люди и даже чаще всего хуже их любимых домашних животных.
То, что я придумал, объясняет всё. Всякие рабочие детали не существенны. Раз тут затронуты самые высочайшие интересы российской императорской фамилии, то в бой пошли лучшие силы спецслужб нашего Государя императора.
А у него сейчас всегда под рукой самый совершенный в нынешнем мире инструмент на этом поприще: Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. В котором восходит звезда одного из самых страшных и эффективных охранителей Государя Николая Павловича — звезда Леонтия Васильевича Дубельта.
Я когда-то читал, что его можно ставить в один ряд с Фуше и Берией. Причем впереди них.
А если это так, то моя версия объясняет абсолютно всё и также требует поставить точки в некоторых неумных изысканиях, типа как можно было организовать, например, «приключение» с медведем. Можно, Саша, и даже легко. И делайте, сударь, из всего этого правильные выводы.
Первый правильный вывод я сделал тут же и он был самым простым, самым житейским, а самое главное правильным с сложившейся обстановке — я заснул, глубоко и спокойно.