Помещик 4

Глава 18

Не знаю, как другим офицерам, но нам с Василием не спалось. Он пришёл ко мне и заявил, что не хочет ночевать в одиночестве. Мне тоже было как-то дискомфортно, и мы решили провести ночь вместе в моей каюте.

Почти всю ночь Василий рассказывал мне о своей службе на Кавказе, как он, раненый, очнулся в плену у паши, как они совершили побег. За иллюминатором плескались волны, свеча в медном подсвечнике бросала неверные тени на переборки. Василий говорил тихо, но в его голосе слышалась такая страсть и боль, что я невольно поёживался.

— Знаешь, Сашка, — сказал он, глядя в темноту за иллюминатором, — когда лежишь связанным в турецком плену, начинаешь понимать цену свободы. Каждый вздох, каждое движение — всё это дар, который мы не ценим в обычной жизни.

Я кивнул, наливая ему ещё рюмку коньяка.

— А как вы бежали?

— Долго, — усмехнулся Василий. — И страшно. Но об этом потом. Сейчас скажу главное.

Уже был рассвет, за иллюминатором начало сереть небо и слова произнесенные Василием меня не удивили, я был уверен, что услышу что-то такое или наподобие.

— В Александрии я оставаться не хочу.

— Догадываюсь, — признался я.

— У меня две причины, — продолжил он, потирая усталые глаза. — Первая — это Лиза. Я хочу вернуться поскорее к жене и родить детей. Вторая причина — я сам, вернее, моё отношение к туркам. Никакой разницы между ними и египтянами для меня нет. И тех, и других я, мягко говоря, не люблю. И банально опасаюсь, что нормально общаться с ними не смогу. Знаешь, я боюсь, что в один прекрасный день просто не выдержу и наделаю глупостей.

Утром Дмитрий Васильевич в кают-компанию пришёл раньше всех, и господа офицеры по одному подходили к нему и с глазу на глаз говорили о своём решении. Большинство решило остаться и послужить делу освобождения христиан. Мы с Василием были в числе немногих, кто решил вернуться в Россию.

В полдень новенький русский почтовый пакетбот вышел из Наваринской бухты и на всех парах отправился в Афины, где заберёт почту и пойдёт в Севастополь. Его капитан везёт доклад наших генералов и расчёт потребности в личном составе будущей русской миссии в Александрии.

Эскадра встала на якорь в Наварине и начала готовиться к будущей осаде Александрии. Англичане не сомневаются, что её придётся брать с боем. Мы сошли на берег, и, несмотря на нашу малочисленность, тоже начали готовиться к участию в будущем штурме города. Перспектива этого дела меня лично пугала.

Александрия не является какой-то сверхукреплённой крепостью, но их на её территории две. Первая — это средневековая крепость, построенная султаном Кайтбеем в середине XV столетия на месте древнего Александрийского маяка. При Мухаммаде Али цитадель была значительно модернизирована.

После того как британский флот серьёзно повредил её стены в начале XIX века, Мухаммад Али провёл реконструкцию укреплений и оснастил крепость современным оружием, включая мощные береговые пушки. Если её гарнизон начнёт сопротивляться, то штурм будет непростой задачей.

Вторая — это строящийся дворец в форме крепости, чтобы он служил резиденцией паши в Александрии, подобно Каирской цитадели. Строится он по проекту французских инженеров. Конечно, огневая мощь египетских укреплений не даёт им шансов устоять против восьми европейских линейных кораблей, но крови они попортят прилично.

Союзники, похоже, не считали поход под стены Александрии лёгкой прогулкой и провели две мощных учебных бомбардировки, после которых с пришедших вместе с ними транспортов пополнили использованный боезапас.

Грохот орудий во время этих учений был таков, что казалось, само море содрогается. Я стоял на берегу рядом с капитаном Овечкиным и наблюдал, как столбы воды взмывают к небу там, где падают ядра и бомбы

.— Видите, поручик, — говорил Овечкин, не отрывая подзорной трубы от глаз, — англичане не зря считаются владычицей морей. Посмотрите на их стрельбу! Каждое ядро ложится точно в цель. Вот это выучка!

— А как вы думаете, капитан, египтяне смогут противостоять такому огню? — спросил я.

Овечкин опустил трубу и задумчиво посмотрел на меня.

— Противостоять — нет. Но дорого продать свою жизнь — безусловно. Не стоит недооценивать противника, Александр Георгиевич. Мухаммад Али не зря создал современную армию и флот. Его артиллеристы обучены французами и турками, у них отличные пушки. Они вне всякого сомнения будут сражаться. и полагаю очень ожесточенно. Ведь из по сути дела обманули.

Стоянка в Наварине длилась неделю, и первого декабря, на двадцать второй день после нашего ухода из Херсона, эскадра вышла в море и направилась к берегам Египта.

Кроме красы и гордости британского и французского флотов — восьми линейных кораблей — с нами шли ещё три английских парохода и один французский. На всех пароходах, кроме нашего, находился какой-то гражданский персонал, а один из английских точно был госпитальным.

Перед самым выходом эскадры к нам присоединился русский почтовый пакетбот, пришедший из Афин. Он принёс известие, что турки рвут и мечут, но против держав выступить не решатся, даже несмотря на поддержку Австрии и Пруссии.

Все эти новости нам с Василием сообщил Дмитрий Васильевич. Он старается не выделять нас из общей среды русских офицеров, но все же не дураки и знают, кто его «молодая» жена, как и то, куда поехала в гости несравненная жена генерала Чернова. Он, кстати, при первой же возможности заставил нас с Василием подробно рассказать всю нашу кавказскую эпопею.

Мы сидели в его каюте до глубокой ночи. Генерал слушал внимательно, изредка задавая вопросы. Когда мы закончили, он налил нам по рюмке и сказал — Господа офицеры, вы оба проявили себя героями. Но именно поэтому я согласен с Дмитрием Васильевичем и в свою очередь не могу взять вас в Александрийскую миссию.

Мы переглянулись с Василием. наше решение вернуться в Россию было не окончательным, чувство долга для нас не пустой звук.

— Почему, Сергей Андреевич? — спросил я.

— Потому что вы уже отдали долг сполна, — ответил генерал. — Вы заслужили право вернуться домой, к своим семьям. В Александрии нужны люди, готовые служить годами, а не те, кто мечтает о родных полях и любимых жёнах. Я вижу в ваших глазах эту тоску. Не обижайтесь, но я принципиально не желаю видеть вас в числе своих будущих подчинённых.

Так окончательно решился вопрос о нашей с Василием возможной службе в Александрии. Не знаю, как к этому отнёсся Василий, а я был таким генеральским вердиктом даже обрадован. Я сплю и вижу Сосновку, жену с девочками, наши поля и просторы. И своих коров — вот реально каждую ночь мне снится не только моя семья, но и моё хозяйство. Видимо, я всё-таки больше помещик, чем военный.

В наши ряды влились пять офицеров, пришедших с почтовым пакетботом. До Александрии мы шли долгих две недели. Шторма, шквалистый встречный ветер сделали наш поход не приятной лёгкой прогулкой по Средиземному морю, а суровым морским походом.

Первые дни море было относительно спокойным. Эскадра шла стройным строем, линейные корабли со всеми поднятыми парусами представляли собой величественное зрелище. Но на третий день погода резко переменилась. Небо затянуло свинцовыми тучами, поднялся ветер, волны стали расти.

— Держитесь крепче, господа! — прокричал боцман нашего парохода. — Сейчас нас качнёт как следует!

И действительно, началось. Волны ходили высокие, корабль то взлетал на гребень, то проваливался в пучину. В каютах всё, что не было привязано, летало из угла в угол. Многих офицеров укачало. Я и Василий, к счастью, оказались крепки желудком и даже находили какое-то мрачное удовольствие в этой стихии.

— Напоминает мне переход через перевал в Грузии, — криво усмехался Василий, держась за поручень. — Только тогда нас швыряло по горам, а теперь по волнам.

Шторм бушевал три дня. Эскадра потеряла строй, корабли рассеялись по морю, каждый боролся со стихией самостоятельно. На четвёртый день ветер стих, море успокоилось, и началось мучительное собирание эскадры воедино. К счастью, все корабли уцелели, хотя некоторые получили повреждения.

— Вот и первое боевое крещение, — шутил капитан Овечкин, которого я встретил на палубе. — Правда, врагом была природа, а не египтяне.

Дальше шли под постоянным встречным ветром. Приходилось лавировать, и путь наш значительно удлинился. Команды устали, все мечтали о твёрдой земле под ногами. Ни о какой внезапности появления под стенами второго города Eгипта естественно речи даже не было. И поэтому, когда эскадра подошла к африканским берегам, она открыто легла в дрейф и начала готовиться к предстоящему штурму крепостей.

Я стоял на палубе и смотрел на берег. Александрия предстала перед нами в утреннем свете — белые стены домов, минареты мечетей, и над всем этим возвышались мрачные стены цитадели Кайтбея. Крепость выглядела грозно и неприступно.

Египтяне сразу же показали, что ни о каких переговорах не может быть и речи, и в первый же день обстреляли из своих мощных береговых орудий пошедший на разведку французский корвет. Разыгравшийся бой показал дальнобойность их пушек и продемонстрировал отличную выучку бомбардиров.

Я наблюдал этот бой вместе со всеми нашими офицерами с палубы нашего парохода. Французский корвет шёл под парусами, приближаясь к крепости. Вдруг с крепостных стен блеснули вспышки, и мы увидели, как столбы воды взметнулись рядом с кораблём.

— Началось! — воскликнул кто-то из офицеров.

Корвет попытался ответить огнём, но его пушки не доставали до крепости. Египетские же ядра продолжали падать опасно близко. Одно угодило прямо в корпус корабля. Мы увидели, как с корвета взметнулись щепки и обломки.

— Отходит! — крикнул Василий, указывая на корвет, который начал разворачиваться. Корабль ушёл из-под огня, оставляя за собой след — видимо, получил пробоину ниже ватерлинии. Бой закончился так же внезапно, как начался.

Результат этой стычки посеял некоторое уныние среди нас. Всё-таки была надежда на мирный исход нашей экспедиции, но правитель Египта Мухаммад Али, похоже, поднимать руки вверх не собирался и без раздумий отверг предъявленный ультиматум.

— Ну что ж, — сказал капитан Овечкин, опуская подзорную трубу, — значит, будем брать их силой. Египтяне выбрали путь сопротивления, и это их выбор.

По просьбе наших генералов бомбардировка крепостей Александрии началась на следующий день после нашего православного Рождества и длилась почти непрерывно неделю.

Картина, развернувшаяся перед нашими глазами, была поистине апокалиптической. Восемь линейных кораблей встали полукругом на расстоянии пушечного выстрела от берега и начали методичный обстрел. Грохот был такой, что казалось, небо раскалывается на части. Облака порохового дыма окутали эскадру, сквозь них прорывались вспышки выстрелов. Ядра со свистом летели к крепости, поднимая фонтаны песка и пыли при попадании в стены.

Египтяне отвечали яростно. Их береговые пушки били точно и хлёстко. Я видел, как одно ядро пробило борт английского линкора, другое снесло мачту на французском корабле. Крепость была окутана дымом от собственных орудий, но огонь не прекращался.

— Смотрите! — крикнул Василий, указывая на цитадель. — Они не сдаются!

День за днём продолжалась эта адская симфония. Утром корабли вставали на позиции и начинали обстрел. К вечеру, когда стволы пушек раскалялись докрасна, давали передышку. Ночью крепость и эскадра замирали, залечивая раны.

Все эти дни капитан Овечкин комментировал для меня развернувшийся на наших глазах артиллерийский бой египетских крепостей и союзного флота. Оказалось, что он артиллерист и отлично разбирается в тонкостях происходящего.

— Видите, Александр Георгиевич, — говорил он, наблюдая в трубу, — главная опасность для нас — это возможность вступления в сражение египетского флота, который наверняка стоит где-то неподалёку. Если вдруг на линкорах начнут кончаться боеприпасы, то вступление в бой египетского флота окажется смертью для союзной эскадры. Но, судя по всему, пока до этого далеко — транспорты не производят впечатления пустых.

— А у египтян есть шансы? — спросил я.

— Только если нашим кораблям не чем будет стрелять. При любых других раскладах для них — смерть, — ответил Овечкин. — Да и то, сомнительно. Недаром Англия носит титул владычицы морей. Их флот был грозной силой ещё несколько лет назад во времена последней войны с Турцией, особенно когда весь флот османов перешёл на сторону Мухаммада Али. Но европейские державы заставили правителя Египта принять их ультиматум и вернуть флот османскому султану, а свой собственный резко сократить. И у египетского флота теперь только гипотетический шанс на победу при столкновении с нашей эскадрой, и только если линейным кораблям будет нечем стрелять.

На пятый день появились первые серьёзные результаты непрерывной бомбардировки. Одно за одним стали замолкать мощные дальнобойные пушки цитадели Кайтбея, и стало понятно, что подавление её артиллерии — вопрос нескольких дней.

Я наблюдал, как участок за участком крепостной стены превращается в руины. Там, где ещё вчера грозно торчали жерла пушек, теперь зияли пробоины. Дым над цитаделью стал реже — орудий оставалось всё меньше.

— Они держатся молодцами, — признал Овечкин, — но это конец. Ещё день-два, и им придётся сдаться или погибнуть под обломками своей цитадели.

Вечером первого января над цитаделью Кайтбея был поднят белый флаг. От набережной Александрии тоже под белым флагом отвалил катер и на вёслах пошёл к английскому флагману. Капитан Овечкин опустил подзорную трубу и повернулся ко мне.

— Финита ля комедия, Александр Георгиевич. Я, честно говоря, полагал, что египтяне продержатся немного дольше. Хотя у них изначально не было никаких шансов. Но сопротивлялись они достойно.

Два повреждённых линейных корабля и один потопленный корвет — таковы были потери союзной эскадры. Госпитальное судно приняло на борт несколько десятков раненых моряков. И сразу же после прекращения огня на союзных кораблях начали предавать морской пучине погибших моряков. Наши офицеры, наблюдавшие за этим ритуалом, насчитали не меньше двадцати погибших среди союзников.

Я стоял на палубе парохода, сняв фуражку и молча смотрел, как тела, завёрнутые в парусину, один за другим уходили в тёмную воду. Это были храбрые люди, отдавшие жизни за дело, в котором, возможно, даже не до конца разбирались. Но они исполнили свой долг до конца. Василий стоял рядом со мной, тоже с непокрытой головой.

— Война, — тихо произнёс он. — Даже такая, относительно лёгкая победа стоит человеческих жизней. И пожирает людей. Ненавижу войну и надеюсь что больше не придется даже со стороны наблюдать как умирают люди, большинство которых даже не понимает почему и зачем это происходит.

Я кивнул. Да, мы одержали победу. Да, Александрия теперь станет свободным городом, где христиане обретут защиту и помощь. Но какой ценой? Сколько ещё крови прольётся на этой африканской земле, прежде чем мир установится?

Наступил вечер. Море успокоилось, дым рассеялся. Над Александрией, над её разрушенными стенами и израненными крепостями, зажглись первые звёзды. Война закончилась. Началось нечто новое — непонятное, сложное, требующее не пушек и ядер, а мудрости и терпения.

Я смотрел на огни города и думал о том, что скоро, очень скоро, мы отправимся домой. В Россию. В Сосновку. К жене и дочерям. К моим коровам и полям. И эта мысль грела душу больше, чем африканское солнце.