Помещик 4

Глава 19

Второго января с половины кораблей союзной эскадры началась высадка десанта для захвата Александрии. По сути, это было началом оккупации второго по величине города Египта. Весь город сразу захватывать не стали — он был слишком большим и густонаселённым. Главной целью союзников был остров Фарос, соединённый с материковой частью города широкой дамбой, насыпанной ещё воинами Александра Македонского более двух тысяч лет назад.

На острове, почти в его центре, возвышался недостроенный дворец Мухаммеда Али — Александрийская цитадель. Массивные стены из светлого камня уже поднялись почти на половину проектной высоты, башни по углам торчали, как обломки зубов, а строительные леса опутывали сооружение густой паутиной. Цитадель достроят, и сделают это те же люди, которые начали возводить её для нынешнего египетского паши: французские инженеры. Они здраво оценили ситуацию и решили переждать военную грозу, резонно рассудив, что вряд ли кто-то предъявит им претензии — все они поступили на службу к правителю Египта с разрешения своего правительства.

Французы, ко всему прочему, ещё и убедили не разбегаться местных рабочих — египтян, нубийцев, греков. Союзники почти не обстреливали строящуюся цитадель: пару раз для порядка пальнули в её сторону — и всё. Самое пикантное заключалось в том, что это сделал один из французских линейных кораблей.

Строители не понесли потерь, и с высадившимися отрядами оккупантов — а это опять были французы — вели себя вежливо и беспрекословно подчинялись. Чтобы на острове не воцарилась анархия, генерал Чернов, который сразу же начал руководить всем и всеми, приказал инженерам немедленно возобновить работы по строительству цитадели.

— Господа, — обратился генерал к собравшимся французским инженерам, — работы возобновляются с завтрашнего утра. Считайте, что у вас новый заказчик. Все расчёты будут произведены в полном объёме.

Старший из инженеров, седовласый месье Дюбуа, почтительно поклонился:

— Будет исполнено, mon général. Большая часть цитадели уже построена, бомбардировка не нанесла ей существенного ущерба.

И генерал уже к вечеру объявил, что цитадель станет его резиденцией. Рядом с ней располагался один из портов Александрии — порт Эвност, небольшая, но хорошо защищённая гавань. В неё сразу перешёл русский почтовый пакетбот — быстроходное судно, оснащённое несколькими пушками.

На пакетботе и в цитадели разместился русский экспедиционный отряд. Мы с Василием и Дмитрием Васильевичем, вместе с нашими людьми, расположились на пакетботе. Тесно, но относительно безопасно — вокруг вода, а на палубе установлены орудия. Остальные разместились вместе с генералом Черновым в цитадели, где уже были готовы несколько просторных залов с каменными сводами.

К вечеру десанты союзников заняли весь остров Фарос. Французский отряд занял позицию у начала насыпной дамбы, выставив пикеты и полевые орудия. На развалинах почти полностью разрушенной непрерывной бомбардировкой древней крепости Кайтбей, некогда грозного бастиона мамлюков, высадились англичане, методично расставляя свои палатки правильными рядами и окапываясь по всем правилам военной науки.

Завтра с утра английские отряды высадятся и займут позиции восточнее Александрии, у исторических ворот Ипподрома, и западнее, у так называемых ворот Луны — древних городских ворот, сохранившихся ещё со времён Птолемеев.

Ночью мне было очень тревожно. Сон не шёл, мысли метались, словно птицы в клетке. В Египте творится множество ужасных вещей с точки зрения европейца, но как ни крути, то, что сейчас происходит, — это чистейшей воды вероломство и грязная игра. Мы пришли сюда с оружием, бомбардировали город, и теперь занимаем его, прикрываясь высокими идеями и благими намерениями.

И самое интересное — во всём этом активно участвуют французы. Они сейчас почти воины света, борются с ужасными варварами, которые продолжают жить в цивилизованном девятнадцатом веке работорговлей и рабством. Другие, не менее цивилизованные люди лишь недавно соизволили отменить в своих владениях рабство, причём рабовладельцам выплатили компенсацию за потерю «собственности». А мы, русские дворяне, в большинстве своём имеем крепостных. И это ненамного лучше рабства — те же цепи, только прикрытые законом и традицией.

Египтяне, к большому удивлению большинства наших офицеров, оказали достаточно упорное сопротивление при многодневной бомбардировке их цитадели. Наши генералы не стали скрывать потери, понесённые союзниками, и мы знали точные цифры: от ответного огня у нас погибло ровно тридцать человек — двадцать французов и десять англичан. Раненых было значительно больше, почти пятьдесят человек.

Капитан Овечкин, участник последней турецкой кампании, сказал мне вечером у борта:

— Не ожидал таких больших потерь с нашей стороны, поручик. Египтяне оказались крепким орешком. Артиллеристы у них хорошо обучены — бьют точно и быстро перезаряжаются.

Потери египтян были значительно больше — наверняка свыше тысячи убитых и раненых. Древняя цитадель Кайтбей, возведённая на фундаменте легендарного Фаросского маяка, в буквальном смысле была артиллерийским огнём союзников почти разобрана на кирпичи. Массивные стены, простоявшие века, рухнули под градом ядер. Как серьёзное оборонительное сооружение крепость перестала существовать — остались лишь груды обломков и покореженные пушки.

Уже затемно египетские военачальники запросили пардона. При свете факелов, разгонявших южную ночь, во французском передовом лагере начались переговоры. Языки пламени плясали на ветру, отбрасывая причудливые тени на лица участников. Французские офицеры в парадных мундирах принимали египетских эмиссаров с подчёркнутой вежливостью.

Но уже к утру стало ясно, что переговоры — это одно, а реальные бои сторон, развернувшиеся уже под покровом ночи, — совершенно другое.

У нас все офицеры и нижние чины — народ обстрелянный и опытный, привыкший доверять в боевой обстановке только себе и своим товарищам. Поэтому благодушным заверениям французских офицеров, привезших нам известия о начавшихся переговорах, никто не поверил. Генерал Чернов перед убытием на переговоры собрал старших офицеров:

— Господа, не расслабляться! Египтянин хитёр и коварен. Усилить бдительность. На пакетботе вахту нести тройками: офицер и двое нижних чинов. Порох держать сухим, оружие под рукой.

В четыре часа ночи на вахту заступил я, Ефим и Ефрем. Ночь стояла душная, южная, звёздная. Море тихо плескалось о борт пакетбота. На небе висела огромная луна, то скрываясь за облаками, то вновь выплывая и заливая всё вокруг мертвенным серебристым светом.

Минут через пятнадцать после начала вахты я вдруг почувствовал, что кто-то тихо и осторожно трогает меня за плечо. Прикосновение было настолько лёгким, что я сначала подумал, будто мне показалось.

Резко обернувшись, я увидел Ефима. Его лицо было напряжённым, глаза блестели в лунном свете. Он быстро приложил палец к губам и жестом показал, что мне надо идти за ним. Сердце моё забилось сильнее — опытный солдат никогда не станет тревожить офицера без серьёзной причины.

Осторожно прокравшись на корму нашего пакетбота, стараясь не производить ни малейшего шума, я присел вместе с ним в тени шлюпки, закреплённой на палубе, и вопросительно посмотрел на своего караульного.

Ефим протянул мне подзорную трубу и жестом показал, куда смотреть. Я несколько минут ломал глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной темноте, стоявшей над морем. Облака затянули небо плотной пеленой, и видимость была никудышной. Когда я уже хотел опустить трубу, внезапный порыв свежего морского ветра в одно мгновение разнёс облачность над морем. На небе вновь засияли звёзды, а прямо передо мной возник огромный диск луны, яркий и холодный.

Ефим нетерпеливо ткнул пальцем в нужном направлении. Через несколько мгновений я чётко разглядел головы людей — их было много, они осторожно, но достаточно быстро плыли в нашем направлении. В зубах у некоторых были хорошо видны ножи, блеснувшие в лунном свете.

У нас была заранее отработанная система: как жестами изобразить боевую тревогу, не производя шума. Ефим моментально понял мою беззвучную команду и скользнул в темноту разбудить товарищей.

Через несколько минут ко мне приползли Василий и один из офицеров пакетбота, лейтенант Забелин. Брат наклонился к моему уху и тихо прошептал:

— Все на боевых постах, ждут твоей команды.

Я уже без всякой трубы видел, что по воде к нам приближается не меньше двух десятков пловцов, вооружённых, как минимум, кинжалами и длинными кривыми ножами — характерными египетскими хопешами, — которые каждый из них держал в зубах. Они плыли бесшумно, опытно, явно не в первый раз совершая подобную атаку.

Сигнал к организованному началу боя должен был дать вахтенный начальник, которым в данный момент был я. Когда это делать, мне было понятно, и что делать — тоже.

Я достал из кобуры револьвер, тихо взвёл курок и положил его под руку. Металл был холодным и успокаивающе тяжёлым. Затем я как можно тише вытащил из ножен шашку — в нашем отряде все уже перешли на этот вид личного холодного оружия — и положил её рядом так, чтобы её можно было быстро и удобно схватить.

Небесные светила были на нашей стороне. Я отлично видел приближающихся пловцов, освещённых луной, а вот они наверняка ничего и никого не видели на тёмной палубе пакетбота, где мы притаились в глубокой тени.

И это стало совершенно ясно, когда они начали подниматься к нам на борт. Их движения были неуверенными, осторожными — они явно ожидали сопротивления, но не знали, где именно его встретят.

Самые ловкие и проворные уже были на нашей палубе. Их было шестеро, все мокрые, с ножами наготове. Они явно растерялись и не знали, что делать дальше. Палуба казалась пустой, ни звука, ни движения. Я спокойно прицелился в ближайшего — молодого египтянина с повязкой на голове, который растерянно крутил головой, — и громко скомандовал:

— Огонь!

На нашей палубе в этот момент находилось шесть вражеских пловцов, которые уже успели подняться из воды, и ещё несколько десятков подплывали к борту.

Наш залп получился дружным, метким и результативным. Грохот выстрелов разорвал ночную тишину, вспышки осветили палубу ярким оранжевым светом. Шестёрку противника словно ветром сдуло за борт. Но на воде были хорошо видны другие пловцы, стремительно приближавшиеся к нашему пакетботу. Они уже не скрывались и плыли быстро, понимая, что внезапность потеряна.

Очень быстро стало понятно, что абордажного боя не избежать. Через пару минут я, разрядив пистолеты в плывущих и уже поднимающихся на борт противников, взялся за шашку. Холодная сталь привычно и удобно легла в руку.

Очень быстро у меня оказалось уже двое противников, а затем и трое. Они яростно наступали, крича «Аллах акбар!» и размахивая своими изогнутыми клинками. Я сразу понял, что превосхожу их в умении вести бой холодным оружием — уроки сербов последующая практика не прошли даром. Но численное превосходство сводило на нет мои умения. Приходилось постоянно вертеться, отбивать удары со всех сторон, отступать, чтобы не дать себя окружить.

Первую результативную атаку провёл молодой египтянин, который последним вступил в бой со мной. Я сразу понял, что из троицы, сражающейся со мной, он — самый умелый и подготовленный боец. Он прекрасно владел саблей — его движения были точными, экономными, профессиональными. Несколько раз он пытался обезоружить меня, проводя сложные финты. И оба раза я вспоминал Милоша и его уроки. Серб, кстати, сражался рядом со мной, тоже с тремя противниками, и ругался по-сербски, что было хорошим знаком — значит, держится.

Численное превосходство в конце концов сыграло свою роль, но отрицательную для наших врагов. У них оказалось достаточно много хороших фехтовальщиков, и всё быстро закончилось бы для нас печально, если бы не одно обстоятельство.

Сражаться в тесноте они умели намного хуже нас с Милошем. Мы специально готовились к скученным боям в тесных пространствах — штурмам редутов и схваткам в узких траншеях. Я с трудом, но сумел отразить ещё одну попытку оставить меня безоружным. В этот момент один из нападавших сумел прорваться сбоку, и я получил скользящий удар по правому плечу. Боль обожгла огнём, но адреналин заглушил её.

Серб в момент моего ранения провёл какую-то хитрейшую результативную атаку и сильнейшим ударом почти отрубил одному из своих противников правую кисть. Египтянин взвыл от боли, его сабля со звоном упала на палубу, а из культи хлынула чёрная в лунном свете кровь.

Мой главный противник всё это видел и на секунду потерял контроль над нашим поединком. И мне этого хватило. Я перехватил шашку в левую руку — правая уже плохо слушалась — и просто резко, коряво пырнул его клинком, куда попало.

Этот «пырок» угодил ему в грудь. Египтянин захрипел, из горла вырвался булькающий звук, и он начал падать назад, роняя саблю.

Потеря сразу двух бойцов переломила ход боя на нашем локальном участке. Милош тут же заколол ещё одного своего противника — удар был молниеносным и точным, прямо в сердце. Другой египтянин, бросив саблю, стремительно прыгнул за борт.

За ним тут же попыталась последовать и моя парочка оставшихся противников. Но удачливым оказался только один — он ловко перемахнул через фальшборт и камнем ушёл в воду. Второго мы с Милошем зарубили одновременно, с двух шашек, когда он уже замахнулся для прыжка.

В этот момент кто-то из экипажа пакетбота сумел распалить аварийный масляный прожектор, который ярко осветил идущий на палубе бой. Резкий яркий свет залил всё вокруг, и ситуация стала предельно ясна всем участникам схватки. И самое главное — все увидели, что мы с Милошем всё ещё стоим на ногах и озираемся по сторонам, решая, где и кого атаковать дальше. Наши мундиры были в крови, лица искажены яростью боя, в руках окровавленные шашки.

Эта внезапно возникшая картина боя оказала деморализующее воздействие на наших противников. Они явно были не новички в военном деле и сразу поняли, что всё — бой проигран. Охрана поднята по тревоге, засада не удалась, потери велики.

Мы с Милошем, не сговариваясь, бросились в атаку на ближайших к нам противников. Моя шашка лишь трижды просвистела в воздухе — египтяне уже прыгали за борт. Сербу повезло чуть больше, и, кажется, он успел задеть кого-то из прыгающих — раздался короткий вскрик.

Бой на палубе закончился. Я тяжело дыша огляделся по сторонам и прислушался к звукам, доносившимся с берега. Адреналин постепенно отступал, и я вдруг почувствовал, как сильно болит плечо.

Со стороны недостроенной цитадели доносились редкие выстрелы и крики, полные боли и злобы. Два пушечных выстрела прогремели с той стороны, где в начале дамбы должен был стоять французский караул. Затем оттуда начали доноситься ружейные выстрелы — залповые и одиночные. Видимо, там тоже шёл бой.

Ко мне, прихрамывая на левую ногу, подошёл Василий. Его мундир был разорван на боку, и я с ужасом увидел тёмное пятно крови.

— Сашка, брат, ты жив, — с облегчением сказал он. — Я уж грешным делом подумал, что тот молодой египтянин тебя сейчас заколет. А я вот…

Он застонал, пошатнулся и начал падать навзничь. Подбежавший Милош подхватил его и осторожно уложил на палубу.

Тут же откуда-то выскочил плачущий денщик Василия, и бросился перед барином на колени.

— Ваше высокородие! — громко завопил он, но всхлипывания не помешали ему действовать быстро и умело.

Опытный денщик мгновенно распорол на Василии мундир и обнажил сабельную рану на левом боку. Кровотечение было довольно сильным — из длинного неглубокого пореза сочилась алая кровь. Но верный слуга брата был опытным и умелым воином. На боку у него висела кожаная сумка, из которой он быстро достал металлическую фляжку и чистые, аккуратно нарезанные широкими полосами белые холщовые полотна.

Денщик делал всё быстро, короткими расчётливыми движениями. Обильно смочив холщовые бинты содержимым фляжки — оттуда шёл резкий запах спирта и каких-то трав, — он наложил их на рану и крепко прижал.

— Надо перенести Василия Георгиевича в каюту, — всхлипывая, сказал он мне. — Я там как следует его перевяжу и дам настойки, чтобы он заснул и не мучился.

Денщик показал мне ещё одну фляжку на дне своей сумки — в ней, судя по запаху, была опиумная настойка с еще чем-то.

Через несколько минут Василия запеленали, как маленького ребёнка, туго обмотав грудь и живот бинтами, и влили ему в рот две больших ложки достаточно противно пахнущей жидкости из второй фляжки. Он поморщился, закашлялся, но проглотил. Заснул брат практически мгновенно — опиум действовал быстро и надёжно.

— Пойдём, брат, на палубу, умоешься, — подошёл к денщику Ефрем, держа большой кувшин с водой.

Денщик вышел, и я услышал, как Ефрем спрашивает его:

— Где ты этому делу научился? Ловко как у тебя получилось, словно лекарь настоящий.

— Это мне Фатима показала, — ответил денщик, и в голосе его слышалась гордость. — И дала целый мешок своих трав. Обещала ещё дать, если удастся к ним съездить.

— За таким делом обязательно съездишь, — сказал я, выходя из каюты. — Ты брата спас, солдат. Спасибо тебе.

Приняв свои две ложки той же настойки от денщика — плечо болело нестерпимо, — я отправился спать вместе с Василием.

Около полудня я проснулся. К моему удивлению, чувствовал себя совершенно здоровым — только плечо ныло, но терпимо. С некоторым недоумением посмотрел на свою забинтованную руку.

Вспомнив, что произошло ночью, я быстро встал, с помощью верного Андрея, дремавшего рядом на стуле, оделся и вышел встречать Дмитрия Васильевича, который на шлюпке подходил к пакетботу.

Звуки боя стихли, и пришло время подводить итоги.

Генералу уже всё доложили, и он, поднявшись на борт, лишь спросил меня, глядя на мою перевязанную руку:

— Как Василий Георгиевич?

— Думаю, всё будет хорошо, — ответил я. — Рана неглубокая. Ребра вроде целы. Клинок просто скользнул по ним. Кровь остановили и перевязали, сейчас он спит.

— А вы как? — Дмитрий Васильевич кивнул на мою забинтованную руку.

— Нормально. Неприятно, конечно, но, думаю, ничего страшного. Плечо работает.

Генерал тяжело вздохнул и присел на ящик со снаряжением:

— Вот вам и подтверждение поговорки: человек предполагает, а Бог располагает. Теперь вы в любом случае поедете в Россию, как только представится возможность вас отправить. Ранение есть ранение, поручик. Вам положен отпуск для лечения.

— Мне бы всё-таки хотелось сначала узнать о судьбе штабс-капитана Судакова, — возразил я. — Мы же за ним сюда приехали.

— Узнаете, — успокоил меня генерал. — Четвёртый граф рвёт и мечет. Эти ночные нападения были самым глупым поступком, который мог совершить Мухаммад Али. Он подписал себе приговор.

Египетский паша совершенно не ожидал нападения союзной эскадры и не опасался его. Он был уверен в своей силе, в неприступности Александрии, в лояльности европейских держав. Меры предосторожности, предпринятые державами, как ни удивительно, сработали на отлично.

В итоге александрийская кампания для Мухаммеда Али оказалась очень короткой и катастрофической. Недельная бомбардировка и сегодняшний штурм острова Фарос поставили египетского пашу перед пропастью. Он понял, что сопротивляться нечем и некому. Армия деморализована, серьёзный флот давно уничтожен, союзников нет. И он решил договориться, пока это ещё возможно.

На переговоры, начавшиеся в полночь в недостроенной Александрийской цитадели, прибыли сын и наследник Мухаммеда Али — Ибрагим-паша, грозный военачальник, покоритель Аравии, и герой, он же виновник случившейся заварушки, — Сулейман-бей, полковник Жозеф Сельва, которого также знали как Жозефа Севе.

Кому пришла в голову «супергениальная» идея напасть на русских и французов во время переговоров, осталось тайной. Возможно, это была личная инициатива кого-то из младших командиров, жаждавших славы и мести. Возможно, приказ отдал сам Мухаммед Али в порыве отчаяния. Так или иначе, этот шаг стал роковым.

Генерал Чернов был в таком бешенстве, и его целиком и полностью поддержал четвёртый граф Абердин, что казалось — ещё мгновение, и бренная земная жизнь египетских переговорщиков закончится прямо здесь, в этом зале с недостроенными сводами.

— Вероломство! — гремел генерал Чернов, хромая по залу. — Мы ведём переговоры, а они нападают на спящих! Это не война — это разбой!

Ибрагим-паша и Сулейман-бей сидели бледные, понимая всю серьёзность положения. Англичане откровенно держали руки на эфесах сабель.

Но Дмитрию Васильевичу каким-то чудом удалось успокоить разъярённого русского генерала и английского министра. Он долго говорил с ними по-английски, иногда переходя на французский. Постепенно страсти улеглись.

А потом Дмитрий Васильевич продиктовал свои условия капитуляции, которые египетские переговорщики безропотно приняли. Выбора у них не было.

Нападение на нас, вообще-то, было не такой уж и глупостью, как это казалось с первого взгляда. Мы обнаружили пловцов противника очень своевременно. Если бы бой начался на несколько минут позже, то ещё неизвестно, как бы всё обернулось. Они могли захватить пакетбот, перерезать спящих, поднять панику.

Только внезапная пальба со стороны моря помешала нападавшим застать врасплох недостроенную цитадель. И всё решили секунды и метры, которых не хватило египтянам. Мы их опередили буквально на волосок.

Так что я, новоиспечённый русский поручик, оказался, по словам генерала, настоящим красавцем, спасшим всю избушку, которую враги уже почти подожгли.

Надо сказать, что наибольшие потери в ту ночь понесли именно русские: двадцать человек убитыми — восемь офицеров и двенадцать нижних чинов. Цифры были ужасающими для такого короткого боя. Из офицеров только двое не получили ранений: капитан Овечкин и Милош. Светлову прострелили грудь, и неизвестно, выживет ли он. Драгутин получил такое же ранение, как и я, — скользящий удар по плечу.

Были ранены даже генералы: у Чернова пуля прошла навылет через левое бедро, а Куприн получил удар чем-то тяжёлым по всему огранизму сзади и передвигался медленно и осторожно, придерживаясь за затылок.

Ибрагим-паша и Сулейман-бей не только подписали продиктованный генералом Куприным текст капитуляции египетского паши, но и были арестованы до выполнения её условий. Их поместили под охрану в одном из помещений цитадели.

Условия были суровыми. Александрия отходила от Египта не на время выполнения условий капитуляции, а навсегда, в совместное владение Великобритании и России. Александрийский патриархат переходил под покровительство российского Государя. Точные границы и размеры отходящего от Египта Александрийского генерал-губернаторства будут определены позднее, после выполнения всех условий.

Специальные уполномоченные генерал-губернатора будут объезжать все владения Мухаммада Али, и если будут обнаружены насильно удерживаемые христиане или следы работорговли, виновные будут расстреливаться тут же без суда и следствия.

На территории генерал-губернаторства будут действовать свои законы. Позднее, в рабочем порядке, их разработает специальная англо-российская комиссия.

После выполнения условий капитуляции будет разработано и подписано трёхстороннее экономическое соглашение. Естественно, англо-египетско-российское.

Первым генерал-губернатором будет назначен генерал Чернов. И у него будет просто уникальный статус: его добровольное согласие будет обязательным условием для замены на этом посту. Фактически это пожизненное назначение, если он сам не захочет уйти.

Но больше всего меня поразило полное отстранение от дележа шкуры убитого медведя потомков гордых галлов. Французы остались ни с чем. Как Дмитрию Васильевичу удалось это сделать, он мне подробно не рассказал, только намекнул, бросив как бы невзначай фразу:

— Дураков и провокаторов нужно наказывать, Александр Георгиевич. Французы слишком много себе позволили в этой истории.

Судьба штабс-капитана Судакова обсуждалась отдельно. Адъютант Сулейман-бея оказался очень сообразительным человеком и сразу же, чуть ли не с порога, выложил список всех русских офицеров и солдат, оказавшихся в Египте. Всё оказалось очень просто.

Сулейман-бей, будучи наполеоновским офицером Жозефом Севе, был очень впечатлён русской армией, особенно её гвардейскими частями. Битва под Лейпцигом и взятие Парижа произвели на него неизгладимое впечатление.

Став организатором новой египетской армии, он решил привлечь к этому делу русских офицеров и нижних чинов, чтобы обучать египтян по русскому образцу. Поскольку добровольцев найти не удалось — мало кто из русских захотел бы служить мусульманскому правителю, — он придумал оригинальный способ решения этой проблемы. Проще говоря, он организовал похищения.

Но он всё же решил проявить гуманизм. После пятнадцати лет службы у него русским была обещана свобода и хорошее денежное вознаграждение. Но не все соблазнились этой морковкой, и примерно треть похищенных за отказ служить сидела в египетских тюрьмах. Среди них был и штабс-капитан Судаков, который категорически отказался обучать «неверных» и предпочёл заточение.

— Завтра утром, — сказал мне Дмитрий Васильевич, — вы с Василием Георгиевичем отправитесь в Каир. Найдете Судакова и всех остальных наших соотечественников. Это теперь первоочередная задача. Генерал Чернов предоставит вам конвой и все необходимые документы.

Так закончилась Александрийская операция. Город был взят, условия продиктованы, пленные захвачены. Мы победили, но эта победа оставляла странный привкус во рту. Слишком много крови, слишком много вопросов, на которые не было ответов.

Впереди нас ждали Каир, где я надеясь найти живым штабс-капитана Судакова. И наверное там будут новые приключения в этой загадочной, жестокой и прекрасной стране. Хотя всё это мне уже прилично надоело.