Пограничник. Том 2: Смертельный дозор

Глава 7

— Сашка, ты сдурел⁈ — Миша Глушко аж побледнел.

Я глянул на него. Пограничник просто остолбенел, до белых пальцев сжимая автомат.

— Кому-то нужно задержать его, — сказал я тихо, — ничего не поделать. Долг надо выполнять.

— Может… Может прогоним? — Тихо прошептал Стас, — пускай обратно в свой Афганистан валит.

— Да-да… — Нервно пробормотал Мишка, — давай прогоним…

— Он уже пересек границу. Уже нарушитель, — напомнил Алим, нерешительно переглядываясь со Стасом.

— Я его задержу, — сказал я и шагнул к Афганцу.

Тот, жалобно глядя на меня, даже сам протянул руки, вяжи мол.

— Саша, ты эту дрянь на заставу принесешь! — Мишу аж затрясло, — потом будем все там такие же ходить!

— Тихо, Миша, — сказал ему Стас, — ты давай без паники.

Я глянул на Глушко. Легкий ветерок, ходивший у реки, трепал его светлую челку, выбившуюся из-под шапки.

— А ветер… Ветер же в нашу сторону… — Тихо проговорил Мишка, — в нашу дует. А что, если мы уже заразные⁈

— Без паники! — Надавил Стас, — без паники, я тебе говорю!

— Я пошел, — сказал я и направился к афганцу.

— Стас, пусть не ходит… — испуганно проговорил Миша.

— Успокойся, Миша, — зло глянул на него Стас.

— Пусть не ходит! — Крикнул он.

— Да успокойся ты! — Стас схватил его за плечо, чтобы одернуть.

Оглушительный выстрел разнесся по берегу реки. Эхом отразился от нависших над Пянджем скал. Трепье на груди афганца вздрогнуло, когда пуля угодила в прокаженного. Он дернулся, а потом завалился вперед.

Все посмотрели на Мишу. Дульный срез его автомата спокойно дымился после выстрела.

— Ты чего натворил⁈ — Крикнул Стас.

Я бросился к афганцу, пощупал пульс на шершавой шее. Помочь было уже поздно. Человек погиб. Тогда я решительно направился к Мише, схватил его за грудки.

— Что на тебя нашло? — Прошипел я, глядя ему в глаза.

— Он… Я не знаю… — Глушко колотила дрожь. Раскрытыми от изумления глазами, он продолжал смотреть на погибшего афганца. — Палец сам дернулся! Я не понимаю, как это получилось!

— Вот Сука… — протянул Стас, тяжело вздыхая.

— Ты пограничник, как ты не знаешь⁈ — Нажал я строго.

Глушко попятился, крикнул:

— Ты его трогал! Отпусти!

Потом запутался в собственных ногах и рухнул на задницу. Схватился за голову.

— Алим, — сказал я командным тоном, — отведи его в сторонку. Пусть подышит. — Стас?

Ефрейтор перевел взгляд с погибшего, на меня.

— Надо доложить.

— И правда. Надо. — Сказал он отрывисто и пошел к столбам связи.

На участке было многолюдно. Несколько уазиков из отряда стояли на широкой пограничной тропе. У шишиги толпились пограничники.

— Кто-нибудь его трогал? — Нахмурился начотряда Давыдов, лично приехавший разобраться в ситуации.

— Ну… товарищ подполковник, — начал Стас замявшись, — сами понимаете, какая мерзкая дрянь — эта проказа. Мы старались действовать аккуратно.

— Я проверял у него пульс, — сказал я решительно.

Полковник нахмурился. Глянул на меня внимательнее. Алим со Стасом невозмутимо стояли рядом и даже не пытались как-то от меня отстраниться. Видимо, не хотели потерять лицо после случившегося.

Давыдов повел по нам взглядом. Потом глянул на запакованного в мешок для тела прокаженного, которого уже уносили с собой солдаты в ОЗК.

— Селихов хотел его связать, но просто не успел, — докончил Стас.

— Так… — вздохнул начотряда, — ладно. А почему стреляли? Почему Глушко стрелял?

Стасик замялся снова, поджал губы, не зная, что ответить.

Я глянул на Мишу, сидевшего у края тропы. Рядом с ним дежурили два погранца из отряда, и разговаривали особисты. Шарипов присел на корточки у ног Миши и внимательно слушал Глушко. Сорокин что-то писал в блокноте. Белый как смерть Мишка, уставившись в одну точку, шевелил губами, словно какой-то робот.

— Разрешите обратиться, товарищ подполковник, — отозвался Алим.

— Разрешаю.

— Испугался. Нервы подвели, вот и выстрелил. Он не собирался.

— И оснований стрелять у него не было, товарищ подполковник, — добавил я. — Все это только трагическая случайность.

— М-дм… — Протянул Давыдов, потом глянул на меня, — Селихов, снова ты попал в заварушку?

— Так точно, товарищ подполковник. Что-то не везет.

— Это не то слово, — строго покивал Давыдов. — И что, неужели ты не испугался прокаженного трогать?

— К такому мы были не готовы, товарищ подполковник, — сказал я, — ребята это видели. Каждый понимал, что может случиться, принеси мы эту заразу на заставу. Но даже так, кому-то надо было его задержать.

Подполковник глянул на меня с уважением во взгляде. Потом покивал и добавил:

— Не уходи далеко. Вон Громов идет. Он скажет, что с тобой делать.

К нам подошли Таран и военврач майор Громов.

— Докладывайте, — сказал подполковник.

— При погибшем не было ни документов, ни личных вещей, — сказал Таран, — личность установить никак не получилось.

— А вы что скажете, товарищ майор?

— Я не специалист по инфекционным заболеваниям, — пожал плечами Громов, — но по всем внешним признакам мы действительно имеем дело с лепрой.

— Можете сказать, какова вероятность эпидемии? — Посуровел лицом Давыдов.

— Бойцы контактировали? — Громов посмотрел на нас.

— Селихов тронул шею, чтобы проверить, жив ли нарушитель.

— Шею? Тогда невелика, — сказал Громов. — Проказа — вредная штука. И достаточно заразная. Но не настолько, как привыкли считать обыватели. Инфекция передается при тесном контакте. Чаще всего достаточно длительном. При рукопожатии или, коснувшись одежды, ее не подхватить. Воздушно-капельным можно…

При этих словах Стас побледнел, припомнив Мишу, что-то говорившем о «ветерке в нашу сторону».

— Но опять же, при тесном контакте и очень близком. — продолжал майор.

— Значит, не обязательно солдат в карантин? — Спросил Таран, хмуро глянув на Громова.

— Не обязательно. Пусть руки вымоют с мылом на всякий случай. Ну и продезинфицируют. Этого хватит.

— Спасибо, товарищ майор. Вы свободны, — сказал Давыдов.

Военврач отдал честь, пошел к шишиге, в которую уже поместили тело несчастного.

— Остался другой, более сложный вопрос, — сказал Давыдов.

Все мы посмотрели на Мишку.

— Тут уголовное дело, — вздохнул подполковник. — Нарушение правил несения пограничной службы.

Таран грустно покивал.

— Постараемся учесть все обстоятельства, — продолжал начотряда, — немного позже особый отдел твоих ребят допросит.

Давыдов засобирался к своей машине, но сначала положил руку на плечо Тарана.

— Понимаю, Толя, Глушко этот — парень молодой. Не из злого умысла преступление совершил. Но ничего не попишешь.

— Я буду настаивать на справедливом следствии, товарищ подполковник, — сказал Таран, — если найдутся смягчающие, стану как могу добиваться, чтобы на них обратили особое внимание.

— Я тоже, Толя. Я тоже.

Вечером после ужина, замполит собрал всех свободных погранцов в красной комнате. Стал разъяснять личному составу про лепру и ее заразность.

Хоть и молодой, но мудрый Строев долго разговаривал с врачом Громовым еще на границе. Видимо, уже тогда готовился к тому, чтобы донести до личного состава характер и особенности болезни, с которой так внезапно пришлось столкнуться пограничникам.

Всю эту недолгую лекцию слушал и я. Слушал с одобрением. Понимал, что солдаты могут неправильно понять случившееся. Начать сторониться тех, кто был рядом не только с живым прокаженным, но даже и с его мертвым телом.

— Так что, товарищи, — вещал замполит, — любая опасность уже позади. Так просто эту смертельную и очень неприятную болезнь не подцепить.

Когда все разошлись, Стас остался в красной комнате. Видя его поникшим, я тоже задержался. Знал, что он винит и себя во всем произошедшем. Мол, мало того что он был старшим наряда, так еще и напугал Мишку. Да так, что тот произвел выстрел.

По сути, понимал я, что он себя зря накручивает. У Глушко просто нервы сдали, вот и все. Но Стас, очевидно, думал совсем иначе.

— Можно? — Спросил я, пододвигая стул.

— Садись, чего спрашиваешь? — Поднял на меня взгляд Стас.

— Как? Поговорил с Тараном?

— Да поговорил, — вздохнул ефрейтор, — он думает, особисты и меня крутить станут. Разобрали мы всю последовательность моих действий. Не нашли никаких нарушений предписаний несения пограничной службы. Кроме одного: не обеспечил я правильности применения боевого оружия. Эх… Все это трагическая ошибка, Саша… Как ты и сказал тогда, на Границе.

— Трагическая, — покивал я. — Но ты зря себя винишь.

— Зря? — Глянул на меня Стас жалобно, — Саша, я в наряде за всех отвечал. Я должен был твердо руководить нарядом, но растерялся. А что мне было делать? Ты, вон, тверже себя показал, чем я.

— Зря винишь потому, что никому твои самокопания не помогут, Стас, — сказал я несколько строже, — а только навредят. Могут навредить другим, когда ты станешь неуверен во время исполнения боевой задачи. Но в первую очередь навредят тебе самому.

— Тебе-то легко говорить, — недовольно глянул на меня Стас — ты…

Он вдруг осекся.

— Да-да, — улыбнулся я, — Меня уже особисты к себе звали. Дважды. И неизвестно, чего там выдумает этот Сорокин в следующий раз. Он явно закусил удила.

Стас помолчал. Немного подумал и спросил:

— А как ты с этим справляешься? Вот я, как подумаю, что мне будет из-за всего этого, то самого аж в дрожь кидает.

— Душевные силы можно черпать из многого: из того, чего ты уже добился, из мысли о том, чего еще ты можешь достичь. Из понимания, что случиться с людьми, если ты совершишь ошибку, при выполнении своего долга.

Стасик поджал губы. Потом горько хмыкнул.

— Никогда не думал, что услышу такие слова от солдата-первогодки. От «молодого» совсем. Похоже, будет все то, что сегодня случилось, мне уроком. Да только знаешь? Ведь ни смерти этого прокаженного, ни Мишкиного выстрела я никогда в своей жизни не забуду. Всегда буду чувствовать в душе вину за то, что всего не предвидел. За то, что не остановил Мишку.

— Это повод помнить, — согласился я. — Но не для того, чтобы вечно заниматься самобичиваниями. Это повод, чтобы стать лучше. Умней. Профессиональней в нашем деле.

— Если в тюрягу не попаду, — решил Стас, помолчав немного, — пойду на сверхсрочную. Спасибо, Саша.

Промолчав, я только кивнул. Встал и положил Стасу руку на плечо. Потом ушел из красной комнаты, оставив ефрейтора наедине со своими мыслями.*

Когда солнце покатилось к закату, они достигли конца маршрута. Наташа прищурилась, глядя на все сильнее краснеющее солнце.

Да, маршрут был непростым. Девушка устала, а ноги ее сильно гудели. Однако Наташа не жаловалась. Она старалась стойко переносить невзгоды геологоразведовательной работы.

Пусть папа и спрашивал часто, как ей живется в лагерных условиях, и не хочет ли она уехать домой, к маме, девушка всегда отвечала, что все хорошо. Отнекивалась.

Несмотря на опасность здешних мест, несмотря на войну за речкой, этот горный пустынный край чем-то манил ее. Было в нем что-то особенное. Вернее сказать, особенно красивое.

А вот Денис, казалось, все сильнее терял свою мужественную стойкость, которую так яро хотел продемонстрировать Наташе. Стойкость эта постепенно улетучивалась по мере наполнения его рюкзака.

— Уже не могу, — протянул он, немного сгорбившись под весом образцов, — может, чуть-чуть передохнем?

— Сейчас обратно пойдем, — Григорий Петрович отпил из фляжки, — Надо успеть дотемна.

— Давайте передохнем, Григорий Петрович, — взмолился Дениска, — у меня щас ноги отвалиться! Спина гудит так, что сил нет никаких!

— Тебя ж предупреждали, что работа не из легких, — холодно заметил геолог.

— Так я что, за одного себя переживаю? — Удивился Дениска, — вон, гляньте на Наташу. Она тоже устала, да, Наташ?

Наташа решила сжалиться над бедным парнишкой и сказала Григорию Петровичу:

— Может, правда отдохнем немного? Минуток десять? Все равно когда придем, уже темно будет.

Григорий Петрович вздохнул.

— Ну давай. Десять минут. А потом сразу назад.

На своем пути они долго шли каменистыми тропами, миновали небольшой лесок и к концу маршрута оказались у подножья невысокой краснокожей скалы.

Григорий Петрович уселся на широкий и плосковатый на вершинке камень. Закурил. Дениска с трудом стянул с плеч рюкзак, да так, что чуть было не грохнулся на тропу. Рюкзак, упавший на землю, грюкнул камнями.

— Ты мне образцы не повреди, — лениво бросил геолог, на лице которого совершенно не читалось никакой усталости.

— Это ж камни! Чего им сделается? — Обиделся Дениска, усевшись прямо на бровку тропинки.

Потом разнорабочий принялся стягивать ботинок. Вытряхнул его, критически заглянул внутрь.

— Сделается, поверь мне, — затянулся геолог, — а если им сделается, то и тебе тоже.

Дима забурчал что-то и едва заметно сплюнул.

Наташа выбрала себе камень на противоположной от Григория Петровича стороне тропы, уселась на него и помассировала уставшие бедра.

— Воды? — протянул ей Денис свою флягу.

— Спасибо, у меня есть.

Внезапно, где-то со стороны скалы раздался вой шакала. Вся группа притихла.

— Когда днем воют, — поежилась Наташа, чувствуя неприятный слизень беспокойства, лазящий по нутру, — вроде и не страшно. А на закате как-то не по себе.

— Шакал воет, когда идет на охоту, — сказал геолог с умным видом, — но людей они боятся. Если только не собьются в достаточно большую стаю. Но это редкость.

— А если это волки? — Спросил Денис опасливо. Но видя, что Наташа на него смотрит, приосанился, приподнял подбородок, добавил: — ну ниче. Я стрелять умею. У меня по стрельбе разряд!

— Волки нападают тихо, что и не заметишь, — сказал Григорий Петрович, выкидывая бычок, — иной раз утянут с пастбища ишака, а он и не пикнет. А ишаки орут о-го-го. Сложно прослушать.

— Гляньте-ка туда, — сказал Дениска и даже встал на ноги.

Наташа вытянула шею, чтобы посмотреть, куда указывает разнорабочий. Геолог тоже обернулся. Там, под скалой, у небольшого хребта, которым она уходила в землю, стоял шакал.

Крохотное отсюда животное не отрываясь смотрело на них. Потом задрало маленькую голову и взвыло. У Наташи по спине побежали мурашки.

Геолог встал, набрал в грудь побольше воздуха и, спрятав пальцы в бороду, громко свистнул. Шакала тут же и след простыл.

— Пойдемте, — сказал Григорий Петрович, поднимая ружье, пристроенное у камня, — темнеет.

Они направились в обратный путь. Теперь Наташа часто видела шакалов. Сначала по двое, потом по трое возникали они то тут, то там у камней и холмов.

Когда в стаю сбились пять собак, то шакалы тут же осмелели, стали подходить ближе к геологам.

Наташа все сильнее и сильнее нервничала. Видела она, что беспокоится и Григорий Петрович, подгонявший группу, идти быстрее. Он даже переложил из рюкзака Дениса к себе часть камней.

— Давай, народ. Ать-два! — Подбадривал их Григорий Петрович.

Когда солнце закатилось и сумерки загустели, они включили большой пограничный фонарь, что нес при себе геолог. Стали подсвечивать путь.

Время от времени Григорий Петрович окидывал светом тропу слева и справа. Иной раз Наташа видела, как в свете фонаря блестят и тут же исчезают многочисленные звериные глаза.

Шакалов было много. Очень. Она не могла сосчитать сколько, но стая точно была достаточно большой, чтобы…

— Сукины дети, — разозлился наконец Геолог и стянул ружье, когда заметил прямо на тропе, метрах в десяти, нескольких шакалов, — обнаглели в край!

С этими словами он пальнул в воздух так, что эхо выстрела разлетелось по всем горам и скалам. Звери тут же прыснули с тропы в разные стороны.

— Денис, стой, дай патроны себе переложу, — сказал геолог и потопал к Денису.

— У вас же еще есть, — удивился тот, отступив на шаг.

— Один. Мало. Возможно, всю дорогу этих шакалов отпугивать придется.

Наташа плохо видела Денискино лицо в темноте, но по тону голоса поняла, что мальчишка ошарашен и напуган.

— Тут это…

— Что? Патроны давай, — повторил Григорий Петрович.

— Нету патронов, — выдохнул Дениска, — забыл. В лагере оставил и положить в сумку забыл!

— Ну ты, Денис и балбес, — зло проговорил геолог и переломил ружье. Вложил новый патрон. — Как до лагеря дойдем, ты у меня попляшешь… Ой, попляшешь…

— Да я не знаю, как так получилось! — Развел руками Дениска, — мне казалось, я взял!

— Тебе, видать, казалось, что и мозги в голове у тебя присутствуют! Но я вижу, что это вопрос спорный! — Разозлился Григорий Петрович.

— Тихо! — Резко бросила Наташа, — слышите?

Тем временем слух снова пронзил протяжный вой шакала.

— Совсем близко воют, — испуганно прошептала она.

После отбоя заставу подняли по тревоге. Всех свободных от нарядов пограничников выстроили перед расположением.

— Чего случилось-то? — Спросил Уткин, стоявший рядом со мной, — в чем опять беда?

— Это Граница, — произнес Стас горько, — тут может случиться что угодно.

Я украдкой глянул на закрытые ворота заставы. Там, у распахнутой калитки, стояли Таран и дежурный по заставе. Перед ними эмоционально жестикулировал Наташин папа Владимир Ефимович. В проеме калитки я видел, как стоит за забором и светит фарами его многострадальный уазик.

Таран кратко кивнул. Что-то сказал Володе, а потом направился к строю.

— Ровняйсь! Смирно! — Крикнул тут же прапорщик Черепанов.

— Бойцы, у нас ЧП, — начал начзаставы, — группа геологов пропала на своем маршруте несколько часов назад. Будем собирать поисковую группу. Добровольцы?

*Примечание автора: Сцена с прокаженным является отсылкой к рассказу «Испытание» из сборника рассказов 1965 года «Дозоры слушают тишину» Сергея Мартьянова. Этот рассказ в свое время произвел на меня серьезное впечатление. Сборник в целом послужил одним из источников вдохновения перед написанием «Пограничника».

Это очень душевные рассказы о нелегких буднях пограничников, но прежде всего о самих людях, которым выпала честь нести такую почетную и опасную службу. Рекомендую ознакомиться с «Дозорами», а еще надеюсь, что «Пограничнику» получится хоть на сотую долю приблизиться по душевности к этим чудесным произведениям.