Пограничник. Том 2: Смертельный дозор

Глава 26

— Виноват, товарищ старший лейтенант, помешал? — Спросил Нарыв с несмелой улыбкой.

Нарыв исхудал. На его лице обострились скулы и подбородок. Глаза, казалось, от этого стали больше. Пограничная форма сидела на нем несколько мешковато, китель топорщился юбкой из-под пояса.

Строев, замолчавший на мгновение, подошел к сержанту. Тот протянул политруку руку, чтобы поздороваться. Строев вместо этого, вцепился Нарыву в ладонь.

— Здорова, Славик, — сказал он, а потом крепко обнял Нарыва.

Видя это, остальные солдаты повскакивали со своих мест, кинулись к сержанту. Стали весело его приветствовать, кто-то тоже обнимал, кто-то энергично пожимал руку. Потом пограничники принялись расспрашивать не выздоравливающего еще сержанта о том, как его дела, как здоровье.

Я встал, оперся о парту и скрестил руки на груди. С по офицерски довольной улыбкой стал наблюдать, как ребята радуются сержанту, за которого переживали все это время.

— Да еще лечусь, — сказал Нарыв, неловко притаптывая здоровой ногой, чтобы удержать равновесие, — отпустили к вам на чуть-чуть. Теперь только ждать, комиссуют ли.

Все это время Нарыв несмело поглядывал на меня и будто бы не решался подойти. Прятал взгляд, если мы пересекались.

— У Анатолий Сергеича был? — Спросил Строев.

— Только от него.

— Посидишь с парнями? Послушаешь политинформацию?

— А как же? — Разулыбался Нарыв.

Казалось мне, что Слава Нарыв меня сторонился. Будто бы хотел он что-то сказать, но не решался. Выразилось это в том, что хоть и были рядом со мной и Стасом свободные места, Нарыв нарочито сел подальше. Однако пока Строев продолжал повторять с бойцами правила безопасности при работе с сигнальным пистолетом, я то и дело чувствовал на себе взгляд сержанта.

Я не ошибся в своих выводах, потому как не прошло и двух часов, как Нарыв все же подошел.

— Место, Булат, — сказал я, держа большого пса на столбике для чистки.

Булат стал на него передними лапами, вытянулся. Я начищал его шкуру щеткой. Пес от удовольствия вывалил язык, быстро-быстро дышал, рассматривая, как парни маячат у котельной, растапливая баню.

Нарыв неловко подошел ко мне. Двигался он тяжело: подволакивал ногу и сильно опирался на костыль.

Сержант остановился в нескольких метрах от Булата, с сомнением и тревогой посмотрел на пса, который, казалось, его совершенно не замечал.

— Не бойся, Славик, — сказал я, продолжая аккуратно работать щеткой, — он на людей уже не рычит. Вот только с командами еще проблемы. Будто бы стесняется выполнять, когда кто-то кроме меня рядом бывает.

Нарыв вздохнул, подковылял ближе, неловко опустившись, поднял пенек, лежавший у ограды. Расположив его стоймя, сел на срез, помассировал бедро и покривился.

— Ну как ты тут? Справляешься? — Помолчав немного, спросил Нарыв.

— А чего мне не справляться? Ребята подсказывают. Ваня Белоус рассказал, как правильно обращаться с собакой на тренировке.

— И как? Получается? — Все еще несмело спросил Славик.

Булат повернул к сержанту голову, плямкнул и потянулся, словно бы нюхая воздух рядом с Нарывом. Славик напрягся и чуть-чуть отстранился, занервничал.

— Ну, как видишь. Пес на тебя уже не бросается, — сказал я с улыбкой.

— Это хорошо, — вздохнул Нарыв, когда Булат снова увлекся погранцами у котельной, — вижу, делаешь определенные успехи.

— Делаю.

Сержант помолчал. Понимая, что ему неловко находиться в моей компании, я нарушил тишину:

— Как нога?

— Заживает, — улыбнулся он. — Снаружи уже все хорошо. Теперь надо, чтобы внутри тоже все стало как надо. Я занимаюсь, реабилитацию прохожу. Сказали, хромоты не будет. Но вернут ли на службу — это еще вопрос. Причем большой. Что тут мне осталось? До весны. Потом домой.

— Ну, будет тебе ранний дембель, — улыбнулся я.

— Уг-у-у, — как-то понуро протянул собачий инструктор.

— Ты, видать, Пальму хотел посмотреть? Так вон она, в целости и сохранности. На сносях. Мы ее отсадили от остальных. Сейчас рядом с кухней живет, в тепле, в сухости.

— Это хорошо, — заулыбался Нарыв.

Краем глаза я заметил, что сержант вдруг нахмурился. Лицо его сделалось каким-то скорбным. Нарыв поджал губы.

— Саш…

— М-м-м-м?

— Я тебе хотел сказать спасибо. Если б не ты, наверное, лежать бы мне в земле, — выпалил он на одном дыхании.

— Все хорошо, Славик, — обойдя Булата с другой стороны, я принялся чистить ему левый бок. Вместе с этим поднял взгляд, глянул Нарыву в глаза.

Нарыв помрачнел еще сильнее. Тут же отвел глаза. Я видел, что совесть мучает сержанта. Что он не знает, поступил ли он также, если бы ранили меня.

— Я не знаю, Саша, — решился он. — Не знаю, что должен еще тебе сказать… Злой я на тебя был. Очень злой.

— Злость злостью — служба службой.

Нарыв грустно хмыкнул.

— Где ж ты, салага зеленый, такой мудрости набрался? Вот смотрю я иной раз на тебя и дивлюсь. Думаю про себя, словно в тебя чужие, офицерские мозги вставили. Вот и тогда, в бою, ты не подвел. Проявил себя бойцом, каких поискать.

— Я пограничник, Слава. Нам по-другому не положено.

— Я думал об этом, пока в палате лежал, — признался Нарыв, немного помолчав. — Думал, а смог бы я сам так? Смог бы я, как ты?

— И что надумал?

Лицо Славика ожесточилось. Взгляд сделался решительным.

— Я на сверхсрочную пойду, если позволят, — сказал он твердо. — Понял, что не на тех злюсь за смерть Славки Минина. Не на тебя мне надо было злиться, а на басмату, что лезет к нам из-за речки. Это они Славика убили. А за тебя мне надо в огонь и в воду. Как ты сделал в тот раз.

Нарыв замолчал. Снова поджав губы, он добавил:

— Извини, Сашка, что вел себя как дурак.

— Забыли, — ответил я с улыбкой, и пристегнул Булату поводок.

— Скажи… А помощь моя тебе еще нужна? Согласишься, если я помогу тебе во всем этом собачьем деле, если уж меня решат на заставу вернуть?

— Рядом, — приказал я Булату, когда он спустил большие лапы со столбика.

Перед тем как повести его обратно в выгул, обернулся к Нарыву.

— Соглашусь, Славик.

— Спасибо, — покивал он. — Это, наверное, меньшее, что я мог бы для тебя сделать после всего, что случилось.

— Нарыв! — Крикнули со стороны расположения.

Сержант обернулся. Какие-то лейтенант с сержантиком, что сопровождали Нарыва на заставу, вернулись от Тарана. Я понимал, что целью поездки было отнюдь не покатать Славика туда-сюда. Просто ему повезло, что взяли с собой.

— Мы отчаливаем! Давай к машине!

— Есть, товарищ лейтенант! — Отозвался тот и тяжело встал. Обратился ко мне с улыбкой: — Ну бывай, Сашка. Надеюсь, свидимся еще.

— Бывай, Славик. Поправляйся.

— Да куда прешь, дубина⁈ — Ругался Ваня Белоус — рослый короткостриженый парень, что служил у нас старшим вожатым, — сильней же запутываешься!

Восточноевропейский овчар по кличке Ворон, поскуливал, запутавшийся в малозаметном препятствии. Он дергался там, виновато вилял хвостом и с мольбой в ярких рыжих глазах посматривал на своего хозяина.

Свое необычное имя пес получил не только исходя из даты рождения, но и масти — он был черный, как настоящий ворон.

— Давай помогу, подержу вот тут, — сказал я, перешагивая кольца проволоки и берясь за них с другой стороны, — а ты его выпутывай.

Весна в средней Азии быстро входит в свои права. И хотя ночью все еще было холодно, днем уже частенько припекало солнце. Сухой афганский ветер, приходивший к нам с той стороны, неприятно трепал волосы.

Шумела вода. Небольшой водопадик опускался с отвесной скалы и с гулом падал в маленькое озерцо, развернувшегося недалеко от берега Пянджа.

Водопад был невысоким, и ущелье, до самого верха закрывала железная решетка. К слову, это было то самое ущелье, что разделяло скалы под Бидо и тянулось у Старого Дома. Именно в нем я прятался от духов в первый день моей службы.

Бежавшее почти через всю гору, оно теряло свою глубину к истоку ручья и могло послужить секретной тропой для нарушителя границы.

Парни зашли и с другой стороны, вместе взялись за МЗП, которое мы разместили за кустами, у подхода к озерцу и, как следствие, водопаду.

Препятствие представляло из себя клубы колючей проволоки, хитро скрученные между собой. Они имели свойство деформироваться и путаться тем больше, чем больше дергается попавший в него нарушитель. Сегодня испытать всю эту «красоту» не посчастливилось Ворону.

Белоус, ругаясь матом, пролез глубже в МЗП, стараясь ступать туда, где витки расширились. Принялся чуть не за шкирку вытаскивать оттуда угодившего в западню пса.

— Сашка! Подсоби! — Крикнул он с натугой, когда поднял Ворона на руки, освободив его почти по круп.

Я велел Канджиеву подержать проволоку вместо меня, и тот, поправив СВД за плечами, взялся за виток. Я тоже углубился в препятствие, принял собаку на руки, и Белоус стал выпутывать Ворону задние лапы.

Так, общими усилиями наряда, кобеля удалось освободить. Уже через минуту он радостно бегал во круг Вани, словно позабыв, что только недавно скулил и пищал, продирая шкуру колючками проволоки.

— Сученок, блин, — с улыбкой, по-доброму ругал его Белоус. Он любил своего Ворона.

Мы двинулись дальше. Там пограничная тропа шла вверх и выходила на систему. По левую руку от нас высилась скала.

Семипалов, следующий замыкающим, прислушивался, оглядывал вершину скалы и сопредельную сторону.

— О! Гля, мужики! — Внезапно сказал он и указал пальцем куда-то в небо.

Наряд замер. Я обратил взгляд туда, куда указывал Богдан.

В небе шел бой. Голубь, быстро работая крыльями, уходил от хищного, коричнево-пегой расцветки канюка.

Меньше минуты продолжалась их бешеная гонка над Пянджем. Голубь петлял, летал кругами, стараясь сбросить умелого хищника со своего хвоста. Канюк же спокойно сокращал расстояние. Потом, сблизившись, вцепился в несчастного когтями.

— Ты посмотри, догнал, — сказал Ваня, сдвигая шапку на затылок.

В следующее мгновение произошло то, чего никто ну совсем никак не мог ожидать. Канюка словно молнией прострелило. Я заметил, как крохотная часть его тела отделилась от торса и черной точкой полетела вниз. Спустя секунду понял — это был голова.

Канюк же несколько раз взмахнул крыльями и камнем помчался к земле, все еще сжимая в консультирующих лапах бьющегося голубя.

— Ничерта себе, — удивился Семипалов, стянув шапку, — это что было? Видали? Его будто подстрелили!

— Не подстрелили, — сказал я, с трудом разглядев на фоне синего спокойного неба сокола-сапсана, быстро улетавшего куда-то в сторону тыла.

«Тут что, Курбан свою соколиную охоту проводит? — Подумал я, — Не далековато ли от дома он забрался? Живет-то старик на левом фланге».

— Сокол-сапсан его сбил.

— Соколы на других хищных птиц не охотятся, — заметил Алим Канджиев.

— Чего только на границе не увидишь, — сказал Вася Уткин.

— Это да… Лады, за мной, — строго приказал Белоус, сдвигая шапку обратно на макушку.

Мы поднялись к системе, и Белоус спустил Ворона с поводка. Разрешил ему свободно обнюхивать КСП и близлежащие кусты. Пес радостно забегал вокруг наряда, принялся изучать территорию.

Через несколько мгновений он скрылся в кустах можжевельника, росших у тропы. Скрылся и исчез чуть не на целую минуту.

— Ворон! Ворон, ко мне! — Закричал разнервничавшийся Ваня.

Пес откликнулся. Почти сразу вернулся, с шумом потревожив кусты.

— Оба на… — Протянул Вася Уткин.

— Фу! Отдай! — Строго сказал Ваня и отобрал у кобеля… мертвого голубя. Потом добавил с гордостью: — Видали? Вынюхал!

— Тот самый, что ли? А орла что не принес? — Удивился Семипалов.

— Не орла, а канюка, — заметил Алим.

— Ну, видать, не захотел, — сказал Ваня и решил уже выкинуть птицу, но вдруг я заметил у голубя на лапке что-то странное, на что, видимо, Ваня не обратил внимание.

И немудрено. После когтей хищной птицы, падения и Вороновых зубов, голубь напоминал бесформенную кровавую тряпку.

— А ну, стой-ка! — Крикнул я, останавливая Ваню. — А что это на голубе?

— Где? А! Мусор какой-то, видать. Палочка прицепилась.

— Стой, — сказал я строже, — дай-ка сюда.

Ваня озадаченно передал мне тельце. Я осмотрел сломанные лапки птицы. К одной из них деликатно примотали кусочек гусиного пера. Примотал его явно человек.

— Это почтовый голубь, — сказал я холодно.

— Чего? — Удивился Белоус.